Загадка Скалистого плато - Юрий Ясько

Юрий Георгиевич Ясько

Загадка Скалистого плато

Глава первая

Еще три дня — и отпуск! Билет уже в кармане, ми́нет несколько дней, и он, Борис Туриев, следователь по особо важным делам республиканской прокуратуры, окажется в Якутии, в затерянном в тайге поселке с поэтичным названием Лебединый, где когда-то начинал геологом. Друзья давно зовут в гости. Побродит по тайге, вдохнет полной грудью воздух, настоенный на хвое сосен и лиственниц. И наконец-то начнет писать книгу. Давно охватило его желание поведать о том, какими трудными дорогами шел он с товарищами к открытию крупнейшего месторождения мрамора, по своим качествам не знающего аналогов в мире. Повидается с Никитой Урванским, «человеком тайги», к помощи которого прибегают многие изыскатели.

Это он спас Бориса от верной гибели, когда внезапная болезнь свалила его с ног. Две недели тащил на своих плечах, две недели, под дождем и мокрым снегом, через многочисленные таежные речки, быстрые и студеные. Полгода пролежал Борис в больнице. Потом — приговор врачей: «Находиться в горно-полевых условиях запрещается…» Грустно. Прощай, геология, прощайте, маршруты, поиски, радость открытий!

Тот же Никита Урванский посоветовал ему: «У тебя аналитический склад ума. Иди в юридический. Работа интересная, геологической не уступает. Здесь ты в земле ковырялся, а там души человеческие изучать будешь, а они — ох какие разные…»

Как его встретят бывшие коллеги? Уже многие женились, имеют детей, а Валерик Пахомов стал доктором наук, но в родной поселок, где стал маститым геологом, приезжает каждый отпуск.

Ему-то, Борису, легко сняться с места и покатить в такую даль: семьей не обременен, вот только мама забеспокоится — опять в тайгу.

Туриев крепкого сложения, слегка сутулится. Болезнь, клещевой энцефалит, оставила свою отметину: когда Борис нервничает, начинает дергаться правый глаз, и тогда кажется, что Туриев подмигивает. Густые волосы не слушаются расчески, пряди падают на лоб. Он то и дело отбрасывает их резким движением головы. Едва заметная морщинка пролегла между неожиданно тонкими, словно подбритыми, бровями. Выглядит он моложе своих тридцати двух лет, и товарищи по работе шутят: «Хорошо сохранился».

Сейчас у Бориса заботы: привести в порядок дела, завершить отчет, отнести его на утверждение к прокурору республики Вермишеву. Потом займется кинокамерой, роскошной «Ладой», полученной в подарок в день тридцатилетия. Два года сиротливо пылится она в шкафу. Надо будет обязательно снять фильм о своих друзьях-товарищах. Фотография изжила себя, фильм — движение, фильм — сама жизнь. Так он рассуждает, хотя пристрастие к фотографии еще живет в глубине его души.

А повесть… Повесть хотя бы начать. У него давно родились первые строки: «Все шло хорошо, пока отряд геологов из трех человек не пересек хребет: перед ним возникло препятствие — быстрая и широкая река. Решили собрать плот…»

С путешествия на плоту и начнутся приключения геологов, преодолевающих мыслимые и немыслимые препятствия: наводнения и лесные пожары, камнепады и крутые склоны. Так надо. Геологи на пути к цели всегда что-то преодолевают. Иначе они не геологи.

Кое-какой литературный опыт у него есть: еще студентом первого курса опубликовал он в местной газете подборку стихов, их даже похвалили в обзорной статье, но Туриев больше не печатался, понял, что поэтом ему никогда не стать, а заниматься эпигонством не в его правилах.

Ничего из своих стихов он не помнил, за исключением двух строк:

Я тоску в рюкзак свой упакуюИ с собою в горы увезу.

Правда, Борис ни по ком не тосковал, но о неразделенной любви писали многие и многие, почему не написать и ему? Смешно и грустно вспоминать об этом…

Туриев встал из-за своего рабочего стола, за которым предавался радужным планам, распахнул окно. Отсюда открывался вид на старинный парк. Старожилы Пригорска утверждают, что подобного нет на всем Северном Кавказе. Вообще-то они уверены, что в Пригорске все самое лучшее: и горы, покрытые вечными снегами, и река, и столетние липы, и дома по обеим сторонам проспекта, и, конечно, вода, самая обыкновенная вода из-под крана.

Два года без отпуска, два года… Уж больно запутанное дело пришлось вести ему. И вот перед ним лежит его заявление с просьбой предоставить отпуск с резолюцией шефа: «Удовлетворить». Всего одно слово, а какое милое! Правда, прежде чем подписать, Вермишев долго и нудно говорил о том, что он в возрасте Бориса вообще не стремился в отпуск, ибо надо познавать тайны юриспруденции на практике, на что Туриев про себя подумал: «Каждый постигает секреты своей профессии в меру таланта, отпущенного ему богом». Но, если положить руку на сердце, Борис уважал Дмитрия Лукича, обладавшего колоссальной работоспособностью: Вермишев приходил на работу раньше всех, уходил самым последним. Все дела держал под личным контролем, не давал послаблений, в то же время был щедр на поощрения. Туриев пришел в прокуратуру будучи студентом-заочником. Вермишев заботился о нем, помогал не только в работе, но и в написании контрольных заданий. Дмитрий Лукич не любил разглагольствовать, но часто повторял: «Мы призваны не карать, а соблюдать закон. Закон для всех одинаков — будь ты министр или дворник». Эту сентенцию он собственноручно начертал на листе ватмана и повесил в коридоре прокуратуры. Однажды, говорили старые работники, приехал из Москвы какой-то большой начальник, прочитал высказывание Вермишева и сказал: «Что это вы позволяете проводить такую параллель: министр — дворник». Вермишев пожал плечами и ответил: «Вот я — прокурор республики, а начинал свою трудовую деятельность чистильщиком обуви. Будка моего отца стояла на самом бойком месте — у центрального рынка».

Туриев вышел из здания, когда солнце упало за Главный хребет. Стало прохладнее, кое-где зажглись фонари. Наступал час, когда «весь город» выходит на улицу. По аллее столетних лип и каштанов, протянувшейся в центре проспекта, чинно гуляют и молодые, и немолодые. Обмениваются новостями, шутят, смеются, ведут беседы пенсионеры, на многих скамейках в позе Роденовского «Мыслителя» застывают шахматисты.