Загадка Скалистого плато - Юрий Ясько

— Барс? Не слышал о таком.

— Настоящая его фамилия Судомойкин. В октябре его банда была разгромлена. Барс — убит. Говорят, из всей шайки остался только начальник штаба банды — Тигр.

— Барс, Тигр… Имена какие-то звериные.

— Грозные имена — то, что надо бандитам. Мой отец до войны работал на Скалистом плато в экспедиции. Немец ею руководил. Рейкенау. Его называли доктор Рейкенау.

— Так ты местный?

— Родился в Рудничном.

— Отец работает или уже на пенсии?

— Погиб. Двенадцатого мая в Чехословакии. Обидно. Уже была подписана капитуляция. Мать чуть с ума не сошла, когда получила извещение.

— Да, на войне убивают… Но сейчас войны нет, а убийства есть. Поехали?

Снова рев мотора, снова ухабы, глубокая колея. В машине густо пахнет бензином, от этого першит в горле, свербит в носу.

В поселок Ид въехали, когда стемнело, где-то нерешительно залаяла собака, ей ответила другая — и вот весь поселок огласился неистовым лаем, он продолжался несколько секунд и закончился, как по команде.

Туриев и Харебов переглянулись, рассмеялись.

Вся семья водителя Дмитрия Селезнева сидела у телевизора: демонстрировалась третья серия нашумевшего боевика с бесконечными погонями, выстрелами, драками. Селезневы приветливо встретили гостей, предложили вместе досмотреть фильм, а потом уж поговорить. При этом Селезнев прошептал:

— Харебов просто так в поздний час не приедет. Видимо, ко мне дело есть.

Когда погас экран телевизора и жена Селезнева с двумя детьми ушла в другую комнату, водитель, смеясь, сказал:

— Не ответите ли мне на вопрос, товарищи: почему киношники нас, зрителей, иногда за дурачков считают? Вот сейчас не обратили внимания? Герой фильма в последней схватке из пистолета, обойма которого вмещает всего семь патронов, сделал подряд двенадцать выстрелов! Вроде мелочь, а я сразу перестал верить в то, что происходит на экране. Или еще пример. Показывают, например, что-нибудь из жизни москвичей. Ну, допустим, некий Вася звонит по телефону некоей Дусе. Входит бодренько этот Вася в телефонную будку, делает три-четыре кругаля телефонным диском — и связь состоялась, а ведь в Москве-то семизначный телефон! Ну и дела… Давайте сядем за стол, поужинаем, поговорим. Зовут меня Дмитрий Лукич, — обратился Селезнев к Туриеву, — а вас?

— Борис Семенович Туриев, следователь по особым делам. Ваше имя-отчество легко запомнить: вы тезка нашего прокурора, его тоже зовут Дмитрий Лукич.

— Знаком с товарищем Вермишевым: в позапрошлом году приезжал он сюда на соревнование по ловле фореля. Я его обогнал на две рыбешки, он второе место занял.

— Наш прокурор — заядлый рыбак-любитель. Так вот, Дмитрий Лукич, — Туриев показал ему фотографию, — этого человека вы позавчера подвезли в машине к началу тропы на Скалистое плато?

— Так точно, — ответил Селезнев, бросив короткий взгляд на снимок, — он мне потом трояк в руку совал, так я ему такое сказал…

— Вспомните, во сколько, примерно, он сел в вашу машину?

— Я скажу: в четырнадцать двадцать. Как раз в это время по радио начали передавать первый фортепианный концерт Чайковского — вернее, финал. Скажу по секрету, — улыбнулся Селезнев, — по моей заявке. Вот, — водитель встал, подошел к телевизору, вытащил из-под него конверт, — здесь уведомление о том, что моя просьба будет удовлетворена такого-то июля в такое-то время…

Перед тем, как сесть в кабину, он попросил помочь ему забросить рюкзак в кузов, что я и сделал. Я не тронулся с места, пока не прозвучала до конца музыка. В дороге он спросил:

— Нравится Чайковский?

— Конечно! Люблю его музыку.

— Я тоже к ней испытываю большую любовь, — сказал и потом всю дорогу молчал.

Когда мы доехали до места, он мне и стал трояк предлагать. Я денег вообще не беру, когда кого-нибудь подбрасываю до Ида. Стыдно. Ну, а тот тогда и говорит:

— Возьмите хотя бы пачку папирос, хорошие папиросы, «Наша марка».

Папиросы я взял, еще пачку не раскрыл.

— Где она, пачка?

— В столе лежит, в другой комнате.

— Принесите.

Селезнев вышел и вернулся с пачкой папирос. Туриев осторожно положил ее в сумку со словами:

— На ней могут быть отпечатки его пальцев. И ваших, товарищ Селезнев, так что придется вам встретиться с нашим дактилоскопистом… Так надо, чтобы выделить отпечатки убитого.

— Пожалуйста! Какой может быть разговор? Ну, как приготовлены баклажаны? Сам колдовал.

— Чудесные баклажаны, — ответил Харебов. — Рюкзак тяжелый был?

— Пуд тянул, ей-богу.

— Больше никого по дороге не подобрали? — спросил Туриев.

— В это время желающих проехать до Ида не бывает. Вот только перед поворотом на мост машину остановил старик один. Ну, не старик, но пожилой мужчина, высокий, плотный, спичек попросил. Я ему сказал, что уважающий себя рыбак без огонька на рыбалку не пойдет. Мужчина ответил, что спички из кармана выпали в речку. Я ему дал коробок — больше никто нам по дороге не встретился. Мужчина тот мне одну форельку дал, граммов на сто, я ее потом дома пожарил, малого сына угостил, он у меня рыбку любит. Мне не столько мужчина запомнился, сколько футляр для удочек, что у него за спиной был. Великолепный футляр, импортный. Такой, знаете, с массой кармашков на молниях. Прекрасный футляр. И почему наши не могут такие делать?

— Дальше…

— Ну, приехали, я ему рюкзак с кузова подал, он поблагодарил. Погода стала портиться, я ему предложил поехать со мной до Ида, дождь переждать, потом вернуться сюда, но он сказал, что в случае дождя найдет возможность укрыться под скалой. На том я и уехал. А в чем дело? Хотя, извините…

— Вашего пассажира вчера нашли убитым — выстрелом в затылок. Вы и тот мужчина-рыболов видели его перед гибелью последними.