Три года революции и гражданской войны на Кубани - Даниил Скобцов

Основная вина линейского правительства перед составившимся большинством Законодательной рады крылась, прежде всего, в общероссийской ориентации этого правительства. Осуждая, в известной степени борясь с монархическими и неумеренно-консервативными тенденциями определенной части добровольческого командования (генералы Драгомиров, Лукомский и др.), мы организовали и поддерживали борьбу с большевизмом в общероссийском масштабе. В этом отношении у линейцев был полный контакт с добровольческим командованием. Их неумеренно-консервативные монархические тенденции нас тревожили, при всяком случае мы так или иначе давали знать о своем политическом направлении добровольцам и их гражданским попутчикам. Но мы, как и они, знали и были убеждены, что изжить, побороть «большевизм» как политическое зло можно было бы только общим устремлением, борьбой с этим злом в общероссийском масштабе. Во время прений по данному запросу нашему правительству со стороны большинства в Законодательной раде это вскрыл и выразил в своей речи депутат Ф. М. Аспидов. Между прочим, в своей прекрасно построенной речи он произнес в ответ на реплику с мест черноморцев: «…Да. Я человек русской ориентации»… «Мы казаки – пойдем на Москву!»… С мест черноморцев выкрикнули: «Счастливой дороги!» «Счастливо оставаться!.» – с не меньшей иронией ответил Аспидов под общие аплодисменты нашей линейской группы.

В Законодательной раде суждением о деятельности парижской делегации после пасхальных каникулов начался политический сезон. Из Парижа, кроме официальных донесений Быча, были получены письма некоторых его сотрудников. Сведениями из них подогревались петлюровские симпатии депутатов из группы черноморцев. Сообщалось, например, что депутат французской палаты Франклен-Буйон в разговоре с Бычом засвидетельствовал: «К счастью, в настоящее время, по имеющимся у него, Франклена-Буйона, сведениям «Петлюра сильнее, чем когда-либо»… Это свидетельствовалось, когда Петлюра потерял свою территорию. Какое значение этого депутата было во французском парламенте, какова ценность его квалификации, об этом и не спрашивалось, важностью уже признавалось то, что о Петлюре знают и говорят во французской палате депутатов. Конечно, здесь имело значение общее настроение черноморской группы; принимали на веру мнение Буйона, потому что это совпадало с собственным желанием и собственным настроением. И еще одна особенность как открывшихся прений в раде, так и вообще данного политического сезона, – это неумеренная манифестация Быча в Париже, Рябовола с Бескровным в Екатеринодаре, своих сильно демократических чувств и убеждений.

Как бы то ни было, показной демократизм в это время у наших черноморцев был в большой моде. Основной враг был – добровольцы в словесной и письменной номенклатуре. Они фигурировали под видом различного рода анонимов: «реставраторов», «большевиков справа» и т. п. Прямо называть себя и своих врагов боялись. У некоторых ораторов язык заплетался до чрезвычайности. Газетная хроника времени сохранила, например, следующий образец своеобразной эзоповщины одной из речей П. Л. Макаренко. Он, однажды, договорился до следующего «заховывання» своих подлинных мыслей: «Нужно действовать так, как нужно, а не так, как не нужно, хотя легче действовать так, как не нужно, чем так, как нужно»… и т. д.

Как чувствовал себя кубанец линейской группы, член делегации Краевой рады и одновременно член делегации Краевого правительства, свидетельствовало письмо Дм. А. Филимонова, прочитанное во время общих прений на собрании Законодательной рады членом рады Горбушиным. Филимонов буквально умолял поскорее освободить его от исполнения обязанностей члена делегаций и дать ему возможность лояльно выйти из состава делегации и возвратиться на Кубань.

Член рады П. М. Каплин и я делали заявления на этом собрании рады от имени правительства, указывали на необходимость поддержки единства противо-большевистского фронта, уточняли, в чем заключалось при данном нашем положении соблюдение принципов демократии и какую большую важность составляло его последовательное проведение в жизнь не только на словах, но и на деле… «Нужно отказаться от демагогии», – громко взывали мы.

Заключительный пункт резолюции Законодательной рады был, однако, сформулирован с полным одобрением деятельности делегации Л. Л. Быча:

– «Несмотря на все трудности условий работы, кубанская делегация достойно выполняет возложенные на нее многосложные обязанности»…

Путь к осложнениям и конечному развалу противобольшевистского движении был таким образом открыт. Законодательная рада, не будучи достаточно осведомлена о работе своей заграничной делегации, посылала авансом одобрение ее деятельности…

Наше «линейское» правительство, – правительство меньшинства, – чувствовало себя связанным еще и потому, что его позиция единства противобольшевистского фронта была весьма уязвляема со стороны другого контрагента, именно со стороны добровольчества. Отсюда в смысле претензий на идеологическое руководство наиболее громко раздавались голоса не от непосредственных деятелей добровольческой страды, а чаше всего и громче всего со стороны попутчиков, с темного угла старой, некогда господствовавшей русской общественности.

Н. Н. Львов в № 188 «Великой России» 23/4-1919 года сравнивал программу Кубанского правительства (декларацию, прочитанную 9/1) с программой единоличной диктатуры (речи генерала Деникина в Кубанской Краевой раде) авторитетно высказывался: «Мертвые пункты программы связывают свободное проявление человеческой личности, той единоличной воли, которая одна может явиться творческим началом в хаосе разрушения».

Вместо вдумчивого отношения к очень напряженной действительности отсюда исходило пренебрежительное отношение вообще ко всем кубанским общественно-политическим течениям… – Уездные политики…

Нужно отметить, что все эти заседания рады происходили при очень большом стечении публики на хорах и в кулуарах рады. Атмосфера накалялась до крайности. Моральная казнь правительства производилась в полном смысле публично. Казнили правительство за его собственные грехи и за грехи его соседа – добровольцев. Неприязнь к последним неожиданно прорвались выкриком с мест: «Лучше большевики, чем добровольцы!» Почтенный депутат Тищенко, заметив, кто выкрикнул, вслух потребовал от него сказать то же, не прячась за чужие спины. Тот отказался и стал уверять, что он этой фразы не произносил. Вообще те, кто затеял эту игру в опасный по моменту «парламентаризм» сомнительного свойства, явно трусили. Это и отметил председатель обреченного правительства Ф. С. Сушков, обратившись к группе черноморцев: