Гезат (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Словно в подтверждение правильности моих намерений, в Тарс прибыл Фокас в роли посла царя Антипатра, чтобы вручить подарки уезжающему проконсулу — пару красивых верховых жеребцов вороной масти. Подозреваю, что это была срытая насмешка, даже издёвка, потому что Марк Туллий Цицерон лошадей недолюбливал, ездил на них препаршивейше и, как следствие, очень редко. По крайней мере, я видел всего раз, причем при пересечении вброд реки, в которой глубина была метра полтора. На своих двоих переправляться проконсул побоялся или побрезговал, а так всего лишь ноги замочил. Поскольку эти дары уже никак не могли повлиять на политику Рима в этом регионе, то были приняты с благодарностью.

На следующее утро рабы принесли Фокаса в портшезе на берег реки, где как раз проходил аукцион по продажу трех наших галер, надобность в которых отпала. Если новый проконсул захочет возобновить борьбу с пиратами, построит или купит другие. Торги за первую начались оживленно, но закончились сразу после того, как посол царя Антипатра повысил цену. Перебить ее никто не решился. Видимо, местные прекрасно знали, кто этот человек, зачем на самом деле находится здесь и что лучше с ним не связываться. Дальше была видимость аукциона. Уверен, что не было никакой предварительной договоренности, просто все всё сразу поняли и разыграли, как по нотам. Народ здесь ушлый и сообразительный, ни чета тормозным римлянам. Следовали два-три предложения от разных покупателей, потом вступал Фокас — и торг заканчивался. В итоге он стал обладателем всех наших галер. Предполагаю, что мы потеряли на таком хитром аукционе процентов по двадцать с каждого лота, но, поскольку я предполагал остаться жить в Тарсе, возникать не стал. Глупо начинать жизнь на новом месте с конфликта с влиятельным человеком. Восток — дело извилистое. По прямой здесь ходят только римские легионы.

Когда Фокас расплачивался за купленные суда, а такая большая сумма денег странным образом оказалась у него с собой, то спросил меня:

— Останешься здесь служить или отправишься с Цицеронами в Рим?

— Еще не решил, — честно признался я.

— Если решишь остаться, дай мне знать. Мне потребуется командир на эти три галеры. Он будет получать пятую часть от захваченной добычи, — сделал Фокас предложение, от которого трудно было отказаться.

Если бы не опасения, что, благодаря продолжительной службе на море резко увеличиваются шансы оказаться в новой эпохе, я бы принял это предложение сразу, а так ответил:

— Интересное предложение. Я подумаю.

С количеством прожитых жизней все больше становлюсь фаталистом. Если судьбе угодно, чтобы я остался в Тарсе, даст знать. Теперь черед был за римлянами. Если не перебьют предложение Фокаса, а точнее царя Антипатра, то расстанусь с ними. Когда через день пришел посыльный и потребовал, чтобы я срочно прибыл к проконсулу, подумал, что для обсуждения его охраны по пути в Рим, и собрался сообщить о своем увольнении. Пусть братьев охраняет кто-нибудь другой, а я останусь в Киликии.

Свою резиденцию Марк Туллий Цицерон перенес в каструм. Я бы подумал, что собирается показать приемнику, насколько скромный образ жизни вел, но уже знал, что проконсул собирается уехать тридцатого июля, в день окончания своих полномочий. Позавчера квестор Луций Целий Кальд был назначен исполняющим обязанности проконсула до прибытия сменщика. Сперва эту должность Марк Туллий Цицерон хотел отдать младшему брату, но тот взбунтовался, не желая оставаться в глухомани ни на день дольше старшего. Когда я зашел в дом проконсула, сложенный из камня и крытый римской черепицей, что большая редкость в здешних местах, Марк Туллий Цицерон диктовал секретарю вольноотпущеннику Тирону, чахлому типу с подслеповатыми глазами, письмо своему приятелю Аппию Клавдию, оправдываясь за замужество дочери с каким-то Публием Корнелием Долабеллой, который младше ее на десять лет. Не думаю, что главным недостатком жениха была молодость. Видимо, из молодых да ранних, успел уже где-то отличиться, раз проконсул диктовал, что дважды защищал своего зятя в суде.

Закончив с письмом, повернулся ко мне и произнес с облегчением, будто мой приход спас его от еще одного такого же неприятного письма:

— А вот и наш герой! — Затем приказал секретарю: — Тирон, принеси дипломы.

Дальше проконсул минут десять разглагольствовал на тему прав и обязанностей гражданина Римской республики. Видимо, младший брат был прав, когда утверждал, что речи старшего становятся красивыми только после тщательной редактуры. Нынешнюю, как минимум, не помешало бы сократить втрое. Насладившись произнесением ненужных слов, Марк Туллий Цицерон вручил мне три бронзовые пластинки, благодаря которым я превращался, по его мнению, из дикаря в цивилизованного человека. Вот так все в жизни и бывает: годами воюешь, не щадя живота, но так и не получаешь желаемого, а потом оказываешь услугу влиятельному человеку — и тебе по ерундовому поводу дают то, что хотел.

— А эти передашь своим помощникам, — продолжил он, вручая мне еще два диплома на имя Гленна Цезаря и Бойда Цезаря. — Надеюсь, они будут такими же достойными гражданами Республики, как ты,

Само собой я поблагодарил проконсула и передумал оставаться в Тарсе. Черт его знает, что в ближайшие годы будет твориться в этих местах. Лучше уж жить поближе к Риму. Как-никак Вечный Город.

Марк Туллий Цицерон вместе с младшим братом, сыном и племянником отплыл в Рим из Исса, где перед отъездом встречался с Гнеем Канинием Саллюстием, квестором провинции Сирия, в обязанность которого входил контроль за финансами, потому что проконсул Марк Кальпурний Бибул отказался выполнять требования закона о провинциальной отчетности. Этот закон, видите ли, был принят Гаем Юлием Цезарем, заклятым врагом, во время их совместного консульства. Марк Туллий Цицерон поставил интересы Республики выше неприязни к коллеге и сделал крюк, чтобы проинструктировать квестора. Вместе с братьями Цицеронами и их свитой отплыли и уволившиеся из армии три новых гражданина Римской Республики с женами и детьми. Нам выделил место на одной из двух либурн, которые сопровождали трирему с проконсулом и его свитой. Двигались не спеша, делая многодневные остановки, потому что Марк Туллий Цицерон боялся моря и сильно укачивался даже при низкой волне. Сутки провели в Сидее, что в трех переходах от Исса, затем застряли на Родосе, где Марк Туллий Цицерон тридцать лет назад изучал философию и ораторское искусство. Весь сентябрь проторчали в Эфесе, ожидая в прямом смысле слова с моря погоды. Первого октября, наконец-то, отправляемся в путь, и, останавливаясь на каждом острове, за две недели добираемся до Афин. Проконсулу приспичило пообщаться с местными философами, а поскольку в Греции их больше, чем грецких орехов, провели в городе две с половиной недели.

Само собой, я не терял время зря, показав Афины своим женам, детям и бывшим боевым товарищам. Мне показалось, что город не изменился за черт знает сколько лет, которые я не был или не буду здесь. Прежней осталась и мания величия афинян, которая благополучно доживет, как минимум, до двадцать первого века новой эры. Они все еще считают себя избранным народом, светочем для остальных дикарей, населяющих бренную землю, к которым относят и римлян, покоривших их. Особенно забавно было наблюдать, как такой вот избранный, льстиво улыбаясь, сгибается предо мной, потому что я, как и положено военнослужащему римской армии, хожу по городу с саблей, что аборигенам, кроме городской стражи, запрещено.

Этой манией афиняне напомнили мне англичан двадцать первого века. Те тоже никак не могли поверить, что времена, когда над их королевством не заходило солнце, канули в Лету, и вели себя так, будто все еще правят большей частью мира. При этом они считали американцев, которым старательно вылизывали задницу, как бы новым воплощением своей старой империи, и то, что пиндосы презирают англичан, которых в свое время скинули с шеи, упрямо не принимали в расчет.

Затем мы двинулись по суше к побережью Адриатического моря, чтобы переправиться через него. Перемещались медленно, задерживаясь везде, где только можно. У меня сложилось впечатление, что Марк Туллий Цицерон всячески оттягивает возвращение в Рим точно так же, как в прошлом году не хотел ехать в Киликию. В столице его ждали разборки между Гнеем Помпеем и Гаем Юлией Цезарем, в которых проконсул участвовать не хотел. Я передал ему через Квинта Туллия Цицерона якобы предсказание великого кельтского друида, как я теперь величал советский учебник истории, что победит второй, но мне не поверили.