Последний кайзер. Вильгельм Неистовый - Джайлз Макдоно

Мольтке выразил чувства многих: все выглядело волшебной сказкой. Уединенное тихое местечко стало свидетелем того, как русские преобразились: надменность сменилась изъявлениями благодарности. Бывший на борту Генрих фон Чиршки отметил, что царь был искренне рад заключению договора, предоставившего шанс на установление мирных отношений между обеими странами. Только год назад Мольтке услышал от Вильгельма характерную фразу: «На Россию лучше не нападать; это все равно что объявить войну целому континенту». До конца своих дней Вильгельм считал Бьерке крупнейшим достижением своей дипломатии — доказательством того, что миром можно управлять путем договоренностей между родственниками-монархами в разных странах, помимо всяких «пигмеев и кухарок». Достигнув 27 июля Пиллау, Вильгельм отправил Николаю послание, в котором содержались, в частности, следующие строки:

«Ты мне как дорогой брат. Союз, предусматривающий взаимную помощь в случае необходимости, который мы заключили, принесет России большую пользу. Он успокоит умы, создаст общую уверенность в прочности мира и побудит финансовые круги в зарубежных странах вкладывать свои капиталы в новые предприятия на территории России — страны, чьи природные богатства еще, по существу, не тронуты».

Вильгельм попутно выражал ту мысль, что к этому союзу можно будет привлечь и Японию и таким образом «удастся обуздать самомнение и наглость Англии, которая сейчас является ее (Японии) союзником. 24 июля 1905 года заложен краеугольный камень здания европейской политики, в этот день перевернута новая страница мировой истории, открывающая ту главу, главным содержанием которой будет мир и добрая воля между великими державами европейского континента, взаимного уважения, доверия и политики, основанной на осознании общности их интересов».

Правда, он отдавал себе отчет в том, что с Японией будут трудности: за столом переговоров она не проявит готовности расстаться с «плодами своих военных успехов». Тем не менее, по мнению Вильгельма, договор в Бьерке призван стать базой для создания в будущем «общего рынка»: к его ядру, которое будет состоять из России, Германии, Франции, Австрии и Италии, должны будут присоединиться Голландия, Бельгия, Дания, Швеция и Норвегия. «Мы будем в состоянии поддерживать порядок среди наших беспокойных соседей и в случае необходимости устанавливать мир даже с применением силы, если найдется какая-то держава, достаточно сумасбродная, чтобы его нарушить», — писал Вильгельм. Лишь для одной державы путь в это сообщество должен быть закрыт: «Если вновь использовать метафору о „брачном союзе“, то Марианна должна зарубить себе на носу, что она замужем за тобой, при случае (английский снова подвел кайзера: он написал — „в конечном счете“) может поприжиматься ко мне или одарить меня поцелуем, но только не шастать в спальню к этому островитянину-интригану, который только и мечтает всех залапать».

XX

Проблема заключалась в том, что Вильгельм и, возможно, Николай были единственными, кто воспринял заключение договора с энтузиазмом. Гольштейн сумел найти копию прошлогоднего проекта и 21 июля послал его Бюлову в Нордернай, сопроводив его рекомендацией остановить кайзера, пока не поздно. Остановить его, как мы видели, не удалось: оба они недооценили серьезность замысла кайзера. Бюлов решил добиться отказа от договора, расширив его территориальные рамки. На эту идею его навел все тот же Гольштейн, усмотревший порок договора в том, что в случае начала войны между Германией и Великобританией Россия не будет обязана ударить по Индии; кроме того, после поражения в войне с Японией Россия вообще слишком слаба, чтобы представлять какую-либо пользу для Германии. 4 августа Бюлов пригрозил отставкой в случае, если договор сохранится в своем прежнем виде. Вильгельм выразил согласие распространить сферу его действия на весь земной шар. Его послание канцлеру примечательно во многих отношениях: там он пишет, как много он делал в прошлом, чтобы удовлетворить его пожелания, а потом буквально умоляет его остаться:

«Не забудьте, что в Танжере Вы сделали меня ставкой в Вашей марокканской политике — причем против моей воли… Я сошел на берег, поскольку этого требовали интересы родины, влез на какого-то незнакомого коня, хотя из-за своей парализованной руки я вообще плохой наездник, и это едва не стоило мне жизни, которую Вы сделали своей ставкой. Я проехал через толпу испанских анархистов, потому что Вы так хотели, и потому что это дало бы выигрыш Вашей политике…

И вот теперь Вы так поступаете по отношению ко мне! Такой удар со стороны лучшего и самого близкого друга, которого я когда-Либо имел! Я буквально разбит, и у меня все основания опасаться серьезного нервного приступа. Неужели Вы готовы ответить перед Господом за то, что оставляете на произвол судьбы Вашего кайзера и господина, которому Вы давали клятву верности, от которого Вы получили столько любви и столько наград? Я не смогу этого пережить… Наутро после получения мною Вашего прошения об отставке Вы уже не застанете Вашего кайзера в живых… Подумайте о моей бедной жене и детях…»

До поры до времени Бьеркский договор оставался в силе, но это был единственный успех кайзера. Во всех других областях, и кайзер осознавал это, политика его кабинета терпела провалы. Марокканский кризис не расколол Антанту, как это пророчил Бюлов; его конечный результат обнаружил дипломатическую изоляцию Германии. Гольштейн считал, что он сможет прорвать кольцо окружения, смыкавшееся вокруг Германии, но это оказалось легче сказать, чем сделать. Напротив, его действия толкали Британию в объятия врагов Германии. По словам баронессы фон Шпитцемберг, налицо «было самое тяжелое поражение германской политики со времени возникновения союза двух» — России и Франции. Германии нужны были сильные друзья, а она получила сильных противников. Начальник Генерального штаба Шлиффен сравнивал ситуацию, в которую попала Германия, с той, в которой находилась Пруссия накануне Семилетней войны, когда ее окружали страны, имевшие своей целью ее расчленение и раздел образовавшихся кусков между собой в качестве добычи.

Британский консул в Мюнхене Тауэр, имевший в августе беседу с Вильгельмом, следующим образом излагает ее содержание: «Кайзер говорил все время о союзах и политических комбинациях, попутно затронув свою любимую тему — о том, что он может создать комбинацию из Германии, Франции и России при исключении из нее Великобритании». Нервный, порывистый интеллект Вильгельма обратился к новой идее, снова речь шла о том, чтобы умаслить Францию. Не отдать ли Эльзас-Лотарингию с ее враждебно настроенным населением, а взамен аннексировать Бельгию? Бельгийцы всегда считали Францию своим главным врагом, но, если следовать плану, все переменится. Такого рода идеи были прямой провокацией по отношению к Англии, и Бюлову пришлось затратить немало сил, чтобы отговорить Вильгельма от этой провокации. В Англии были обеспокоены строительством германского военно-морского флота, предполагая, что Германия использует его для захвата британских колоний.

Русская революция, естественно, подогрела аппетиты тех поджигателей войны, которые считали, что надо либо добить медведя, пока он слаб, либо нанести удар по Франции, пока ее союзник не может оказать ей эффективную помощь. За такой план выступил Шлиффен и сначала получил поддержку Бюлова. Еще в 1887 году Шлиффен сочинил меморандум, где писал, в частности, что Германия должна нанести такой удар по России, чтобы она не смогла еще четверть века встать на ноги. Этот меморандум стал поводом для знаменитого афоризма Бисмарка: есть вещи, которые лучше не доверять бумаге. В 1905 году Вильгельм тем более не хотел ввязываться в военную авантюру. По мнению современников, которое разделял среди прочих новый министр иностранных дел Чиршки, кайзер любил «громкие слова и воинственные жесты, но боялся последствий, которые могла бы вызвать агрессия, развязанная германской стороной; это обстоятельство осложняло работу его внешнеполитических советников и приносило разочарования их военным коллегам».

В начале августа Вильгельм все еще был во власти розовых надежд, исполнение которых он связывал с Бьеркским договором. Так что момент для того, чтобы вдруг начать уговаривать его пойти на Россию войной, был выбран советниками неудачно. 22-го числа кайзер отправил Никки письмо из Вильгельмсхоэ с поздравлениями по поводу решения царя созвать Думу. Между тем «архиинтриган и смутьян» Эдуард пригласил в Англию кронпринца. Британский флот в это время проводил маневры на Балтике, и Вильгельм публично выразил пожелание, чтобы каждый немец увидел это зрелище и понял, как нужен Германии собственный флот. Двумя днями позже из Кронберга (он участвовал там в раскопках римских древностей на горе Заальбург) Вильгельм отправил новое послание Николаю. «Сегодня четыре недели с момента события в Бьерке!» — это восклицание говорит само за себя. Не меньшее удовольствие доставил ему тот факт, что король Эдуард просил показать ему текст договора, но получил отказ.