Последний кайзер. Вильгельм Неистовый - Джайлз Макдоно

Мольтке не очень стремился занять пост и, принимая его, выдвинул условие, исполнение которого, вполне вероятно, имело катастрофические последствия: кайзер не должен был вмешиваться в военные вопросы. Новый начальник Генштаба был личностью неординарной: он увлекался игрой на скрипке, живописью и спиритизмом. Возможно, все эти качества были особенно привлекательными, с точки зрения Вильгельма. Супруга Мольтке была приверженницей учения Рудольфа Штейнера. Баронесса фон Шпитцемберг провела бессонную ночь после того, как до нее дошел слух, что Мольтке не сегодня-завтра получит пост имперского канцлера. С чисто военной точки зрения назначение Мольтке привело к повышению авторитета Генерального штаба. Впрочем, по свидетельству Мюллера, который не склонен особенно высоко оценивать личность кайзера, тот и не стремился вмешиваться в армейские дела. Он редко выступал с предложениями о назначении того или иного конкретного лица на ту или иную должность, а когда у него были свои фавориты, то он был готов изменить свое мнение, если его не поддерживали руководители кабинетов.

В начале июня, как уже говорилось, Вильгельм нанес визит Францу Иосифу в Вене. Монархи всегда относились друг к другу с уважением. В конце 1906 года Вильгельм по совету Бюлова решил признать незаконным эдикт, изданный австрийским императором. Согласно эдикту, супруга наследника австрийского престола не может приобрести статус императрицы в случае смерти Франца Фердинанда. Проблема заключалась в том, что наследник австрийского престола Франц Фердинанд женился на графине Софии Хотек, богемской дворянке не королевского рода, и его брак считался поэтому морганатическим. Вильгельм всегда подчеркивал свое доброе отношение к графине, когда принц и принцесса бывали в Берлине, всегда усаживал ее рядом с собой. Много меньше терпимости он проявлял к своим собственным подданным, которые, невзирая на все, что он сделал для них, все еще проявляли прискорбную слабость к посулам социалистов. Выступая 8 сентября в Бреслау, он обратился с мрачным предупреждением по адресу своих критиков. «Я не потерплю пессимистов; кто не чувствует себя способным подставить свое плечо, пусть лучше убирается, пусть ищет себе счастья в другой стране».

XXII

16 октября произошел комический эпизод с «капитаном из Кепеника». Некий Вильгельм Фойгт, сочетавший занятия мелким ремонтом обуви с мелкими правонарушениями и потому проведший большую часть жизни за решеткой, решил сыграть по-крупному. Ему было необходимо получить паспорт, чтобы иметь возможность заняться предпринимательством. Надев форму прусского офицера, он вышел на улицу, приказав следовать за собой нескольким солдатам, и отправился в берлинский район Кепеник, населенный в основном рабочим людом. Фойгт арестовал бургомистра Кепеника, заявив, что ему приказано доставить его в «Новую сторожку» на Унтер-ден-Линден. Сообразив с запозданием, что в районной ратуше паспорта не выдают, предприимчивый лжекапитан удовлетворился тем, что изъял у бургомистра небольшую сумму наличности и исчез. Разоблачен он был случайно. Но суть в другом — история показала, насколько прусское общество преклоняется перед военщиной: бургомистр был чуть ли не горд тем, что его, лейтенанта резерва, пришел арестовывать не кто-нибудь, а сам капитан!

Гольштейн на следующий день так комментировал инцидент: «Я редко смеюсь, но в то утро я даже кофе не смог выпить как следует: от смеха чуть плохо не стало. А ведь дело-то серьезное». По мнению баронессы фон Шпитцемберг, все это могло стать сюжетом для оперетки. Действительно, впоследствии о приключениях «капитана из Кепеника» было написано по крайней мере пять пьес (самая известная — Карла Цукмайера, 1931 года); был снят также фильм. Сам Фойгт, кстати, отбыл всего два года из назначенного ему по приговору суда срока, стал своего рода знаменитостью и умер в 1922 году в Люксембурге преуспевающим бюргером. Самого кайзера вся эта история тоже немало позабавила. Двумя днями позже Вильгельм посетил кадетский корпус в Бенсбурге. Он был в отличном настроении. Щедро раздавал ребятишкам шоколадки и прочие сладости, весело приговаривая: «Налетайте, ешьте сколько влезет!»

В новом году все более реальные очертания стало приобретать понятие «окружение» Германии. Франция с ее населением в 39 миллионов имела армию той же численности, что и Германия с ее почти 70 миллионами жителей. У многих тогда возникал законный вопрос: кто же на самом деле милитаристы — немцы или французы? Правительство Бюлова начало ощущать определенную поддержку в стране. «Готтентотские выборы» 1907 года (названные так из-за того, что происходили в обстановке, когда в германской Юго-Восточной Африке пылало антинемецкое восстание) привели к сокращению вдвое фракции социал-демократов в рейхстаге. Колониальная политика канцлера стала пользоваться популярностью. В мае было образовано специальное министерство по делам колоний, которое возглавил Бернхард Дернбург. Через два года рейхстаг солидным большинством принял новый закон о флоте. Для правительства это была прекрасная новость.

XXIII

В 1907 году Вильгельм приобрел для себя виллу на острове Корфу. Довольно скромное здание в неогреческом стиле ранее принадлежало австрийской императрице Елизавете — Сисси. Туда она удалялась, чтобы отдохнуть от своего супруга Франца Иосифа и от суеты венского двора. Перед домом она установила бюст покойного сына Рудольфа. Бюст Генриха Гейне, также установленный в саду, Вильгельм заменил другим, изображавшим Сисси. О судьбе бюста Рудольфа история умалчивает. Вильгельм дал вилле новое название — «Ахиллейон» — в честь своего героя Ахиллеса. Отныне пребывание на вилле стало непременным пунктом в ежегодной программе путешествий кайзера. В отличие от «северных экспедиций» сюда допускались и представительницы слабого пола, хотя размеры апартаментов накладывали определенные ограничения. Как правило, на самой вилле жили только Вильгельм с супругой, гофмаршал и несколько слуг; гости размещались в близлежащих домах. Отдыхающих иногда навещали члены греческой королевской семьи, в море их покой охраняли корабли британского королевского флота.

Местные крестьяне приносили на виллу цветы, получая в виде вознаграждения куски мыла, и адъютантам было приказано всегда иметь мыло в карманах. Кайзер позволял себе расслабиться: после завтрака он обычно нежился на солнышке, сидя на террасе, откуда открывался вид на поросший оливковыми деревьями склон горы и город Корфу. В это время он заслушивал какой-нибудь доклад или читал прибывшую депешу. После обеда, также довольно скромного, все на машинах отправлялись на пикник — в том случае, если кайзер не был занят раскопками. Вильгельм любил быструю езду, поэтому пассажиры следовавших за ним машин буквально задыхались в пыли. Под колеса автомобиля кайзера попали несколько местных собак — гофмаршал выдавал хозяевам денежную компенсацию.

Начиная с 1911 года Вильгельм все более увлеченно занимался археологическими изысканиями на острове. Греческие власти финансировали раскопки в пригороде Корфу — Гарице. Там была найдена фигура Медузы-Горгоны доклассического периода, образ которой запечатлелся у кайзера на всю оставшуюся жизнь, часть хорошо сохранившегося фриза, а также большое количество разных статуй из храмов. Вильгельм обзавелся маленькой лопатой и принялся копать. Соответственно, раскопками занялась и вся его свита — ее члены к работе лопатой отнеслись с меньшим энтузиазмом, чем монарх. В какой-то год пребывания немецкого кайзера-археолога на острове совпал с православной Пасхой. Все спутники Вильгельма с удовольствием предвкушали пять дней отдыха от утомительного труда; каково же было их разочарование, когда греческий король соизволил сделать для немецких гостей исключение, разрешив им работать и во время пасхальных каникул!

8 мая 1912 года греческий король издал специальный указ, согласно которому немецкой «экспедиции» для раскопок был выделен новый участок территории острова. На самом деле поросший ежевикой холм был уже не раз перекопан, однако кайзер был в восторге. Как вспоминает Мюллер, он воскликнул: «Наконец-то у меня снова есть чем заняться!» И действительно: каждый день по шесть — восемь часов он отдавался новому увлечению. «Ничто не могло его отвлечь — ни красоты пейзажа, ни сообщения из Германии». В один прекрасный день Мюллер решил, что с него хватит, и досрочно отправился с места раскопок на виллу под тем предлогом, что у него там срочная работа. Вильгельм грозно повернулся костальным. «Ну что, господа, может быть, найдется еще кто-то, кому придет в голову дезертировать?» На следующий день советникам Вильгельма пришлось на четверть часа прервать совещание по поводу событий в соседней Албании, — ждали, когда Вильгельм по телефону выяснил с берлинским профессором-историком интересующий его вопрос. И это в тот момент, когда рядом бушует гражданская война и льется кровь! Мюллер не мог скрыть своего возмущения. Сам Вильгельм считал, что он существенно обогатил мировую науку; обращаясь к профессору Георгу Каро, он заявил в свойственной ему залихватской манере: «Я, конечно, не профессионал, но, видимо, это хорошо, что Провидение избрало именно меня для того, чтобы наметить новые направления в археологии».