Последний кайзер. Вильгельм Неистовый - Джайлз Макдоно

Увидев лошадь, на которой ему предстояло прошествовать по городу, Вильгельм вновь побледнел. Огромных усилий ему стоило кое-как взгромоздиться в седло. Под громкие звуки военного оркестра процессия тронулась в путь, сопровождаемая громкими криками, завываниями и стрельбой в воздух. Бомб в него не бросали, но один из букетов угодил ему в лицо. Скакун, как и предполагали, повел себя нервно, пугался флагов и зевак, «вид которых не возбуждал большого доверия» у кайзера. (Особое впечатление на бедное животное произвела группа горцев, исполнявших свой воинственный танец, — конь едва не сбросил седока.) Вильгельм задним числом считал чудом, что добрался до дворца султана. Кайзер провел на суше не больше двух часов. Мюллер отметил, что в переговорах был достигнут вполне удовлетворительный результат, миссия окончилась успешно. И действительно, звезда Делькассе после этого закатилась.

Кайзер, очевидно, вздохнул с облегчением, только оказавшись в Гибралтаре на борту линейного корабля британского флота «Дрейк» (именем Дрейка в Испании до сих пор пугают детей, так что послать корабль с таким названием к испанским берегам — это было странно), где в честь него губернатор устроил торжественный прием. Британские моряки не заметили на лице Вильгельма каких-либо следов испытанных переживаний. В июне Кюльман был отозван из Танжера, где его сменил другой дипломат — Фридрих Розен; в Берлине Кюльман оказался среди гостей на бракосочетании кронпринца; Вильгельм отнесся к нему с «обычным дружелюбием». Результаты своей недавней миссии он оценивал «крайне скептически». Бюлова в Свинемюнде встретили овацией: «незапланированная остановка» кайзера в Танжере привела к повышению международного авторитета рейха. «Дядя Берти» был иного мнения, расценив случившееся как «пример самой неуклюжей дипломатической акции, о которой я когда-либо слышал» и как «вопиющую глупость».

XIX

Избранницей Вилли Два стала принцесса Цецилия, или Цилли, Мекленбург-Шверинская. Их бракосочетание состоялось 6 июня. Новобрачная была по матери русского происхождения, и, возможно, это обстоятельство побудило Вильгельма вновь обратиться к российскому самодержцу с набором добрых советов. Суть их можно свести к двум заповедям: надо стать народным монархом и не ввязываться в непопулярные военные предприятия. Буквально кайзер писал следующее:

«Разве совместимо с чувством ответственности правителя требовать от своей нации, чтобы она против своей воли посылала своих сыновей в жуткую гекатомбу войны — единственно из-за того, что так хочет он, ее властелин? Единственно ради столь дорогой ему идеи о национальной чести? После того, как народ своим поведением ясно показал, что он против продолжения этой войны? Не ляжет ли смерть и кровь тысяч бессмысленных жертв страшным пятном на личности правителя, не призовет ли его Господь Всевышний к ответу за тех, жизни и судьбы которых Творец доверил его попечению? Национальная честь — сама по себе прекрасная вещь, но только в случае, если вся нация сама преисполнена решимости отстаивать ее всеми имеющимися средствами».

В конце месяца Вильгельм провел совещание с Юлиусом Мольтке, чтобы обсудить программу на будущее. Мольтке уже считался наиболее вероятной кандидатурой на смену Шлиффену — тот, по общему мнению, был слишком стар, чтобы руководить Генеральным штабом. Сам Мольтке, впрочем, отрицал свою заинтересованность в том, чтобы стать преемником Шлиффена на его посту. Общий политический прогноз Вильгельм и Бюлов сформулировали достаточно определенно: Германия рано или поздно подвергнется нападению со стороны Британии, причем «ясно, что эту войну не удастся локализовать: она приведет к опустошительным последствиям для всей Европы». Мольтке доложил о том, как он представляет себе будущую войну: это не будет скоротечная схватка, которая завершится одной славной победой, нет, борьба будет долгой и закончится, когда у одной из сторон иссякнут все ресурсы; впрочем, и победитель будет истощен до предела.

Обычно маршрут «северной экспедиции» пролегал вдоль побережья Норвегии — Берген, Одда, Бальхольм, Мольде… Уже говорилось о том, какие развлечения позволяло себе почтеннейшее общество на борту императорской яхты. Мюллер добавляет новые краски к этой картине: у кого-то отрезали подтяжки, адмиралу Зенден-Бибрану, озабоченному ранней сединой, была вручена телеграмма с текстом: «Извините, что не смогли выполнить Вам заказ на краску для волос». Сам Вильгельм рассказывал анекдоты, имитируя диалекты разных областей Германии, лучше у него получалось с саксонским. Мюллер приводит мнение американского миллионера Армура: кайзер ведет себя «как ребенок». Любимым занятием были карты, чтение газет не возбранялось, но и не особенно поощрялось. Некоторых, особо избранных кайзер угощал мозельвейном — сам он только пригубливал. Организовали «Мозельский клуб», председателем избрали художника Гюссфельда, Мюллер получил статус «члена-корреспондента», поскольку не проявлял склонности к возлияниям.

Несколько выбивались из общего ряда серьезные лекции по военной истории, которые читали полковник Густав фон Дикхут-Харрах и генерал-майор фон Фрейтаг-Лорингхофен. Хуже всего Мюллер, как всегда, чувствовал себя во время бесконечных вечерне-ночных бдений. Он тосковал по работе.

В Бергене во время посещения немецкой кирхи, окруженной захоронениями ганзейских купцов, Вильгельм через переводчика решил пообщаться с местными жителями. В разговоре он допустил ряд бестактностей, которые, разумеется, никак не повысили его популярности у норвежцев. Местный консул Конрад Моор каждый год устраивал обильные ужины для всей честной компании, вернее, для ее половины, другая насыщалась в отеле «Норге». Хюльзен сочинил по этому поводу стишок: «Одно заботит меня в море: буду есть у Моора или в „Норге“?» Каждый год кайзер повторял гостеприимному хозяину, что его красное вино лучше того, что хранится в императорских подвалах. В тот год, когда Мюллер в первый раз стал участником «северной экспедиции», его сосед по столу слегка толкнул его локтем: «Слушай-слушай: сейчас будет сказано насчет красного вина». Он не ошибся.

В 1905 году маршрут «северной экспедиции» отклонился от обычного: 24 июля императорская яхта бросила якорь севернее Стокгольма, в Бьерке. По другую сторону Ботнического залива располагалась российская провинция Финляндия. По словам Мольтке, который также находился на борту, вид у кайзера был «непроницаемо-таинственный». Тайна вскоре раскрылась. Всем было приказано переодеться в парадную форму: «Через два часа здесь будет царь». Оказалось, что Николай, находившийся на борту своей яхты «Полярная звезда», еще 18 июля связался с Вильгельмом и предложил устроить тайное свидание.

На следующее утро Вильгельм телеграфировал Бюлову, который в это время проводил свой долгий летний отпуск на острове Нордернай: «Только что мы с царем подписали договор… После подписания царь заключил меня в объятия». 26-го он изложил события более подробно:

«Усилия по нашему сближению увенчались успехом… На протяжении последних нескольких дней моя голова буквально раскалывалась от дум — как найти правильное соотношение между поддержанием интересов моей страны и приверженностью принципу монархической солидарности. В конце концов я вознес руки к небесам и вверил все воле Всевышнего. А потом еще произнес слова молитвы, сказанные стариком Дессау под Кессельдорфом… И я почувствовал чудесный прилив сил. Царь обнял меня и так крепко прижал к своей груди, как будто я его брат, и долго-долго не отрывал от меня своего благодарного лучистого взгляда».

Упомянутая молитва включала в себя следующий призыв: «Господи Боже, помоги мне, а если не хочешь помочь мне, по крайности не помогай негодяям, нашим врагам, а просто смотри сверху, как мы сражаемся. Аминь. Во имя Иисуса, марш-марш!» Врагами были французы и англичане. Словесная баталия с Никки происходила так. Прежде всего договорились, что никаких изменений в статусе Эльзас-Лотарингии не будет; Николай согласился с утверждением Вильгельма, что «дядя Берти» главный сеятель смуты. Далее последовал ужин на «Гогенцоллерне», во время которого последний лед растаял. Царь отбыл на свою яхту в три часа утра. На следующий день беседа началась с темы инцидента у Доггер-банки. Николай заявил: «Французы повели себя как последние мерзавцы, пошли на поводу у англичан. Мой союзник меня бросил». Тут Вильгельм произнес на латыни «каждому свое» и выдвинул предложение. «Как насчет одного маленького соглашения?» Проект был у него в кармане. Они вышли в отдельную каюту, где Вильгельм сумел убедить Николая поставить под ним свою подпись. Согласно позднейшему свидетельству Вильгельма, Николая и убеждать не пришлось: изучив документ, он воскликнул: «Это замечательно!» На это кайзер отозвался: «Не хочешь ли подписаться?» «Да, конечно, — ответил тот, добавив: — Ты единственный друг России во всем мире». Николай даже дал Вильгельму честное слово, что он не подпишет ничего, предложенного «дядей Берти». Вильгельм высказался, что царю следует предпринять что-то внутри страны, издать законоположения типа Великой хартии вольностей или «хабеас корпуса». По словам кайзера, это был «поворотный пункт в истории Европы» — Вильгельм, «наконец, освободил себя от жутких тисков Галло-России».