Жестокие игры - Джоди Пиколт

— Несмотря на то что по соседству со мной живет довольно много язычников, я лично не знакома ни с одним последователем этой религии. Поэтому — как и в остальных случаях, когда я в чем-то не разбираюсь, не» хочу написать об этом книгу, — я провожу исследование. Я нашла нескольких язычников и побеседовала с ними; прочла много книг по этому вопросу; изучила «Книгу теней» (на Хэллоуин произошел один очень забавный случай с моим сынишкой-первоклассником, когда я принесла пенистый пунш и решила попробовать свои силы в магии… но это уже совсем другая история). Я узнала, что больше всего приверженцев викканства среди подростков. И если задуматься, в этом кроется сермяжная правда: многие подростки увлекаются этой религией, потому что полагают, будто заклинания помогут им стать популярными, завоевать любовь, обрести силу. К тому же стать ведьмой означает иметь секреты от родителей. Я зашла на несколько викканских сайтов и чатов, представилась подростком, который интересуется колдовством, чтобы посмотреть, что удастся узнать… но в случае с Джиллиан знания оказались ложными. После выхода романа «Жестокие игры» я получаю письма от поклонников, практикующих черную магию, в которых они выражают мне благодарность за то, что я с пониманием отнеслась к их верованиям. Я очень горжусь такой оценкой.

В этом романе вы очень детально затрагиваете тему изнасилования, анализируете ее с различных точек зрения. Этой темы всегда трудно касаться, ведь часто она оказывается слишком щекотливой — как для читателя, так и для самого писателя.

— При написании романа я больше всего боялась, что не смогу одинаково точно передать ужас, который испытывает жертва насилия, и ужас того, кто ошибочно обвинен в изнасиловании. Меньше всего я хотела опошлить травму, которая остается после насилия, упомянув о том, что большинство женщин фабрикует свои обвинения. Наоборот, я не хотела, чтобы те, кто осужден за изнасилование, предстали в роли невинных агнцев, потому что лишь незначительная часть из них осуждена по ошибке. Именно поэтому я создала героиню Эдди, чтобы уравновесить героя Джека, — я хотела, чтобы читатель узнал обе истории и понял, что они оба невинно пострадали от представителей противоположного пола. Суть в том, что на каждого Джека Сент-Брайда найдется свой Амос Дункан; на каждую Эдди Пибоди — своя Джиллиан. Когда я писала о первой судимости Джека, я хотела, чтобы читатель понимал: дела об изнасиловании — такая лотерея, что адвокат может вообще посоветовать своему подзащитному просто заключить сделку о признании вины и отсидеть небольшой срок за сексуальное домогательство, а не рисковать получить приговор к пожизненному заключению. Я также хотела показать, что в ходе судебного разбирательства по делу об изнасиловании потерпевшей часто наносится еще большая травма, и именно поэтому каждый год тысячи жертв насилия не сообщают о случившемся в полицию. Об изнасиловании говорить сложно, потому что каждый случай индивидуален. Но именно по этой причине я хотела показать в романе, какие эмоциональные и юридические трудности могут возникнуть в ходе процесса, — в надежде, что читатели над ними задумаются.

Какую мысль вы хотели донести до читателя вашим романом?

— Что ложь часто бежит быстрее правды и что грань между ними слишком тонкая. Что часто мы в людях ошибаемся.

Создается впечатление, что в ваших романах превалирует родительский — особенно материнский — опыт. Насколько рождение детей повлияло на вас как на писателя, насколько изменилось ваше мироощущение, стали ли вы больше сопереживать героям своих произведений?

— С формальной точки зрения рождение детей повлияло на мое умение писать на ходу — тебя постоянно отвлекают вопросами о написании того или иного слова, делятся радостью от полученной оценки, просят прийти на родительское собрание, а потом приходится опять начинать с того места, где тебя отвлекли. Но прежде всего дети позволяют мне радоваться каждый день. Кажется, что когда проводишь с детьми целый день, то знаешь их как свои пять пальцев. Тем не менее дети каждый день удивляют меня, ставят в тупик, а то и просто поражают. Я открываю в себе такие грани, о которых до их рождения даже не подозревала: терпение, жесткость, гордость. Дети — это постоянное открытие, особенно когда ты наивно полагаешь, будто все знаешь. Эту мысль я анализирую в «Жестоких играх», как и во многих своих книгах.

Во многих ваших произведениях любовь выступает спасительной благодатью, иногда единственным спасением. Вы полагаете, что любовь всепобеждающая?

— Не смейтесь, но часто, когда я пишу о любви, то представляю себе белку-летягу. Бельчонок, сидящий на ветке, дважды подумает, прежде чей перепрыгнуть на соседнее дерево, растущее метрах в двух. В любви то же самое: наступает момент, когда мы закрываем глаза и отбрасываем все доводы разума в надежде, что Бог или некие высшие силы подхватят нас на том краю. Либо нам повезет… либо мы набьем шишки или разобьемся о землю. Джек и Эдди — два героя, которым досталось от жизни. В «Жестоких играх» трудность заключалась в том, чтобы между людьми, которые однажды уже все потеряли, когда попытались полюбить другого человека, зародились какие-то чувства. Как заставить человека, который однажды обжегся, вновь сунуть руку в огонь?

Наверное, я неисправимая оптимистка, но я считаю, что любовь обладает такой же избирательной амнезией, как и процесс родов (женщина напрочь забывает о боли, пока вновь не оказывается в родзале). Поэтому мне кажется возможным, что между такими людьми, как Джек и Эдди, у которых есть все причины стать затворниками, возникнет чувство. Если любовь и не всепобеждающая, то уж точно обладает способностью излечивать душевные раны, если человек готов закрыть глаза и еще раз прыгнуть наудачу.

Есть ли в ваших романах автобиографические герои? Списаны ли какие-либо характеры с ваших знакомых или все герои — лишь плод воображения?

— Я никогда не «вписываю» в книгу знакомых людей, потому что мои герои — целостные личности и наделять их характером уже существующих людей означало бы обманывать и тех и других. Тем не менее я часто наделяю своих вымышленных героев некими чертами характера или внешности своих родных и знакомых, иногда использую даже разговоры между моими друзьями или родственниками, когда это к месту. Если ты мой родственник или знакомый, все, что ты делаешь или говоришь, — игра по правилам. Например, в «Жестоких играх» Уэс пытается соблазнить Эдди: «Как ты по утрам любишь яйца?», и она дает довольно остроумный ответ: «Неоплодотворенными!» Это я услышала у нас дома за воскресным ужином. Мы обсуждали самые провальные фразы для того, чтобы познакомиться с девушкой, и мой приятель Эйден предложил эту — она мне показалась очень смешной, и я решила использовать ее в романе.

Расскажите нам немного о процессе творчества. Перед тем как сесть писать, вы намечаете основную линию, или сюжет развивается по мере создания книги? Как вы справляетесь с творческим тупиком?

— Я часто знаю, чем закончится книга, еще до того, как сесть писать, — особенно такой роман, как «Жестокие игры», где в конце ожидает большой сюрприз. Приходится на протяжении всей книги оставлять подсказки, чтобы читатель, перевернув последнюю страницу, мог признаться самому себе: «Ну, разумеется, я так и знал!» Однако в процессе написания книги я каждый раз сама себя так или иначе удивляю. В «Жестоких играх» таким сюрпризом явилась история Эдди и Чарли — я на самом деле не знала о ней, пока не начала печатать их последний диалог.

Как правило, я начинаю с идеи (например, перечитала «Суровое испытание»). Потом набрасываю обертку, пока не почувствую, что есть история, с которой уже можно работать, а затем выясняю, многого ли я не знаю. На этом этапе начинается исследование: я либо встречаюсь со специалистами и получаю информацию из первых рук, либо начинаю читать специальную литературу и прочесывать Интернет. Когда я чувствую, что могу описывать героев со знанием дела, то решаю, от чьего лица вести повествование. И не позволяю себе садиться за книгу, пока в первом абзаце у меня не появится убийца.

Обычно работа над романом от наметок до первого черновика занимает девять месяцев. Иногда больше времени занимает исследование, иногда — само написание книги. Все зависит от произведения. Работаю я постоянно и не верю ни в какие творческие кризисы. Я слишком много лет выкраивала минутки на написание книг, пока спали мои дети, чтобы верить в ерунду, что человеку для работы необходимо вдохновение. Разумеется, и у меня есть дни, когда строчки так и вылетают из-под пера, но даже если у меня и нет особого настроя писать, я заставляю себя сесть и работать… потому что на следующий день, каким бы он ни выдался, у меня будет что редактировать.