На крутой дороге - Яков Васильевич Баш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какое-то мгновение Надежда собиралась с мыслями, стояла на трибуне раскрасневшаяся, с тревожно пылающим огоньком в глазах.
— Я тоже хочу начать с призыва: «Все для фронта!» — От волнения голос ее дрожал. — Но лучше будет, если каждый из нас с этим призывом в душе, именно в душе, пойдет на участок, в пролеты, на строительные леса… — И, невзначай встретившись с плутоватым, льстивым взглядом Жога, добавила: — И на снабжение лесом!
Зал отозвался одобрительным шумом. Может быть, Надежда и ограничилась бы по отношению к Жогу этим недвусмысленным намеком, если бы тот не появился на собрании в военном кителе и неуместной портупее. И она уже не могла удержаться.
— А то есть еще такие картофельные вояки — вырядятся фронтовиками и носятся по селам, торгуясь с бабами!
Ей не надо было объяснять собранию, о ком речь. Многие знали, что в тот день, когда Надежду посылали в трест, Жог, выслуживаясь перед Ларисой, ездил для нее в район за овощами. И собрание загудело. Кто-то громко крикнул:
— Есть такие вояки! Знаем!
— Да, мы знаем таких, — подхватила Надежда. — Вспомните грозные дни в Запорожье. Вспомните ура-воинственного Стороженко! — И, распалившись, подняла руку, будто выстрелила: — А кто забудет, как позорно бежал от опасности не менее воинственный Лебедь?!
Собрание, основательно заряженное остротой ее речи, все же не ожидало, что Надежда выведет сегодня на чистую воду и Лебедя. Ведь это затрагивало Шафороста. И потому в первое мгновение ее слова словно ошарашили. Лишь где-то в уголке захлопали в ладоши, точно вспугнутая птица крыльями. И сразу же хлопки послышались в другом углу, в центре, а потом загремел весь зал.
Надежда не ожидала такой поддержки собрания. Она почувствовала себя увереннее и с благодарностью смотрела на сотни оживленных лиц. Снова подняла руку — на этот раз, чтобы унять аплодисменты, и вдруг вздрогнула, замерла. Прямо к ней из задних рядов шел… Лебедь…
Он был в новенькой военной форме с двумя кубиками на петлицах и боевым орденом Красного Знамени на груди. Шел не торопясь, уверенно, с приветливой улыбкой в глазах и выглядел довольно браво. И трудно было понять в эту минуту, чем вызваны бурные аплодисменты в зале: выступлением Надежды или неожиданным появлением Лебедя.
Надежда смотрела на него и не верила своим глазам. Такое могло только присниться. Но это был не сон. По залу шел самый настоящий, реальный Лебедь. И она словно онемела. Была не в состоянии шевельнуться. А перед главами, будто в тумане, качнулись волны лиц, уже не оживленных, не бодрых, а сразу замерших, словно восковых.
VIII
Уже третий вечер вьюжит. Третья ночь начинается бурей. К утру немного утихает, днем, бывает, и солнце проглянет, но с наступлением сумерек с гор неумолимо сползают косматые тучи, с реки задувает ветер, и все опутывают сыпучие вихри.
А сегодня ко всему еще и мороз ударил. Да какой! Дух захватываем, и руки прикипают к держаку! Надежда еще не знала таких морозов. Копнет лопатой раза три-четыре и стягивает зубами брезентовые рукавицы, дышит, дышит на окостеневшие, до крови потрескавшиеся пальцы. И это после лопаты так, а ведь приходится и за лом браться — земля так промерзла, что никакой лопатой не возьмешь!
Лицо ее плотно закутано. Из-под заиндевевшего платка лишь нос виднеется да поблескивают глаза. Также закутанные кто во что, запорошенные снегом, тюкают ломами, долбят лопатами мерзлую неподдающуюся землю идущие вслед за нею женщины.
Надежда идет первой. Сегодня она прокладывает трассу траншеи. Ей труднее, чем другим, еще и потому, что приходится расчищать засыпанные снегом колышки, указывающие направление трассы. Обернется к подругам, а они наперекор холодищу, как кроты, вгрызаются в землю: первые уже по колено, дальше — по пояс, а еще дальше, во мгле пурги, уже и по плечи вкопались, — и душу согревает теплом. Траншея, до которой до сих пор не доходили руки, становится реальностью. Вот-вот ляжет в нее и трубопровод.
— Ты нос-то побереги! — бросает кто-то Надежде не то в шутку, не то всерьез.
Мороз сегодня такой, что не только за нос, а и за щеки берет. Но другие подхватывают это как шутку:
— Над Жоговым носищем сжалился бы! Каково ему, бедняге, да еще в степи!
— В валенок обует!
— В валенок? Так ведь не поместится же!
И траншея взрывается хохотом. Нехорошо смеяться над физическим недостатком человека, но Надежде трудно удержаться от улыбки. Воображение рисует ей Жога с большим посиневшим носом. Вагоны с лесом, добытые, как и следовало ожидать, посредством каких-то махинаций, так и застряли где-то «на подходе». На другой день после собрания Шафорост вынужден был отчислить его со стройки. Жога послали в села заготавливать картошку, на сей раз уже не для Ларисы, а для столовой.
Вихрится, клубится вьюга. Сурово стонут вверху металлические фермы. Горят мощные лампы — вьюга не в силах погасить их свет, от каждой лампы в белокипенной мгле расходятся стрельчатые радуги. Неистовствует, ярится вьюга, однако на стройке сегодня небывало оживленно, давно уже не было здесь столь многолюдно. Вслед за солдатками вышли в ночь на фронтовой субботник рабочие всех участков, даже больные. Шум, грохот, гам…
Надежда снова дует на окоченевшие пальцы, берется за лопату и невольно возвращается мыслью к памятному собранию. То было первое в эвакуации собрание, на котором она выступила, и это первое ее выступление было так обидно и так жестоко попрано. Она не помнит, как сошла тогда с трибуны. Был объявлен перерыв, и она стыдилась взглянуть людям в глаза. Не знала, куда деваться. И, как ни странно, первым подошел ее успокоить… Лебедь. «Ох, что вы, что вы, Надежда Михайловна! Не принимайте так близко к сердцу. Такое с каждым может случиться». И признался: «На вашем месте я сказал бы то же самое. А может, и еще злее. Разве могли вы знать о моей судьбе?»
Он смотрел на нее доброжелательно, уверенно, прямо, как умеет смотреть только он, побеждая собеседника своими красивыми горячими глазами, и Надежда про себя чисто по-женски не могла не отметить: «Красив же, дьявол!»
Вторая половина собрания проходила довольно бурно. И хоть в выступлениях прозвучало многое, чего не сказала Надежда, она вернулась домой с таким ощущением, словно ее на морозе окатили холодной водой. Но не успела
