Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Возвращение стало ничем не примечательным двухдневным лыжным переходом, на второй день которого они прошли пятьдесят миль.

Амундсен торопился на базу в надежде успеть попрощаться с «Фрамом», но опоздал на двенадцать часов. Вернувшись во Фрамхейм, он первое время никак не мог привыкнуть к отсутствию своего корабля и писал в дневнике: «Это вызвало у нас грусть, мы чувствовали себя покинутыми. Но придет время и, я надеюсь, мы встретимся снова, когда работа будет выполнена».

Между тем горечь Амундсена от расставания с кораблем не могла затмить в глазах его спутников значительности только что одержанной победы. Путешествие для закладки промежуточного склада на расстояние 160 миль длилось не более недели. Но Амундсен в своих дневниковых записях, напрочь лишенных даже намека на героизм, пишет об этом очень сдержанно и буднично. Тем не менее этот поход стал одной из самых значимых вех полярной истории и доказал всему миру, что норвежская школа полярных исследований, творчески объединившая методы использования лыж и собак, прекрасно подходит и для юга. Их путешествие, предпринятое в «домеханическую» эпоху, довело технологию изучения Антарктики до совершенства. В своей борьбе за полюс норвежцы добились впечатляющего результата.

Хотя Амундсен тогда еще не знал этого, но он догнал своего соперника. Он достиг 80°, в то время как Скотт в своих походах для закладки промежуточных складов так и не преодолел отметку в 79°30′. Стартовав с отставанием от Скотта в 6 тысяч миль, Амундсен оказался впереди него на 30 миль. Его техническое превосходство наглядно иллюстрируют два ключевых показателя. Средняя скорость его походов к складам составляла двадцать миль в день. В два раза больше, чем у Скотта.

Пока Амундсена не было, Фрамхеймом командовал Вистинг. «Очень хорошая работа», – так отозвался о его результатах Амундсен в одном из своих редких личных дневниковых комментариев. Он справился со всеми поставленными задачами и проявил похвальную предусмотрительность: одну из спасательных шлюпок «Фрама» оттащили на несколько миль от кромки льда на случай, если часть Барьера вместе с расположенным на ней Фрамхеймом все же отколется и начнет дрейфовать в море.

А Стубберуд и Бьяаланд выкопали вокруг дома траншею и накрыли ее, сделав крышу более длинной. Это произвело на Амундсена большое впечатление.

Помимо защитной функции [рассуждал он в своем дневнике], это место можно отлично использовать и для хранения различных вещей. Например, там [Линдстрам] сделает полки и будет хранить свежее мясо. Вырубленный снег мы используем для получения пресной воды… Таким образом, решатся две проблемы. 1. У нас всегда будет в запасе относительно чистый снег для воды – а найти его здесь довольно трудно, учитывая, сколько у нас щенков и как они изгадили все вокруг. 2. Не придется выходить из укрытия, чтобы набрать снег. Если погода долго будет оставаться плохой, это окажется очень важным.

В то же самое время Скотт, находясь в 400 милях западнее Фрамхейма, возвращался с Барьера – уже близилось окончание сезона. Между тем Амундсен снова торопился в путь. Он решил до начала зимы заложить склад на 83° или как минимум на 82°, что полностью противоречило его собственным требованиям к безопасности, поскольку он давал людям всего неделю на подготовку. Приготовлениями были заняты все, кроме кока Линдстрама, которому поручили присматривать за домом и оставшимися собаками. Линдстрам ответил, что не может дождаться, когда они все уедут, чтобы наконец привести в порядок Фрамхейм и отремонтировать снаряжение.

Дом превратился в одну большую мастерскую, принадлежащую процветающему сапожнику [записал Амундсен]. Мы должны перешить наши гигантские ботинки от Андерсена [из Христиании]. Они оказались слишком жесткими на холоде. Теперь используем все возможные (и невозможные) ухищрения.

За исключением Вистинга, опыта изготовления обуви не имел никто. Но это не стало препятствием. Каждый ботинок распороли и успешно перешили. Удалили из него несколько слоев кожаной подошвы, а в носок вшили клинья, чтобы сделать обувь просторнее.

Вечером 21 февраля работу окончили, и на следующий день они отправились в путь – караван из восьми человек и семи саней с упряжками по шесть собак в каждой. Впереди снова шел Преструд. В каждые сани погрузили по 300 килограммов (660 фунтов). В начале похода люди были очень уверены в себе.

За неделю, прошедшую со времени предыдущего путешествия, погодные условия изменились. Все было засыпано колким снегом, температура упала на девять градусов, поэтому лыжи и сани скользили несколько хуже, чем раньше, но скорость все-таки не снижалась. Через три дня после старта они вошли в свой первый буран, мощный юго-восточный штормовой ветер, обрушившийся на Барьер всей своей снежной круговертью.

«Эти норвежцы – крепкие орешки», – написал Оутс. В такой буран Скотт даже носа не мог высунуть из палатки. Но Амундсен в своем дневнике, как всегда, лаконично и рассудительно заметил, что «пока солнце не сядет, про результаты дня ничего не скажешь». Вскоре метель прекратилась, и в тот день они прошли тридцать девять миль.

Одним из заблуждений Скотта была его уверенность в том, что хаски не могут бежать в ветреную погоду и метель, потому что снег попадает им в глаза. Видимо, ничто не могло повлиять на его неверные убеждения. Невежество Скотта по поводу собак было столь велико, что он ничего не знал о мигательной перепонке, внутренней «глазной крышке», которая может опускаться на глазное яблоко для его защиты. Конечно, собаки Амундсена страдали в этом походе, но совсем не от ветра. Он не понял, что долгое океанское плавание их слишком расслабило. Для акклиматизации им требовалось гораздо больше, чем пять недель, которые они находились на берегу. Если собаки работают постоянно и находятся в отличной форме, кожа на их лапах грубеет, и, проламывая наст, они не повреждают подушечки. Но сейчас изнеженные лапы собак были изрезаны льдом и к концу дня сильно кровоточили. Животные были нетренированными, недоедали, быстро уставали и вскоре начали худеть.

Среди людей постепенно нарастало глухое недовольство. Йохансен, уже поссорившийся с Хасселем, теперь почувствовал неприязнь к Преструду. Дневниковая запись Йохансена свидетельствует, насколько сильным было его раздражение от управления собаками и ночевок в переполненной палатке:

Преструд, идущий впереди на лыжах – один, налегке, – потерял терпение и разозлился из-за того, что не может укрыться в палатке, чтобы начать готовить еду. «Там, в другой палатке, уже давно готовят», – возмущался он. Мне пришлось напомнить ему, что не все собаки одинаково хороши, и кому-то приходится тащиться позади. С этим ничего нельзя поделать. Самая тяжелая работа – идти последним со слабыми собаками. И к тому времени, когда я, наконец, приехал к лагерю, он уже заполз в палатку и занимался ужином, а мне нужно было закончить кормить собак, привести в порядок сани, проверить упряжь и т. д., занести в палатку [спальные] мешки и одежду. Когда все было в порядке, подошли Амундсен и Хассель, мы все влезли внутрь и стали жевать свой пеммикан – в палатке стояла тишина. Из-за ссоры мы не обмолвились ни словом.

Идти по старым следам было легко. По словам Амундсена, оставленная в снегу вяленая рыба «оказалась отличным маркером». Идущему в голове колонны лыжнику приходилось быстро поднимать каждую рыбу и отбрасывать в сторону, потому что, наткнувшись на нее, хаски обязательно устроили бы из-за лакомства знатную драку. Возница первой упряжки подбирал рыбу и складывал в сани, а вечером делил ее между собаками в качестве дополнительной порции.

Через пять дней партия без приключений достигла склада на отметке 80°. В этот раз они везли с собой большое количество инструментов для астрономических наблюдений. Два секстанта и теодолит показали среднее значение координат 79°59′, что стало подтверждением качества предыдущих исследований, сделанных с помощью путемера и навигационного счисления.

Амундсен считал способ маркировки складов Скоттом и Шеклтоном граничащим с преступной халатностью. Он не хотел допустить ничего подобного в своей экспедиции. Это было специфической и важной проблемой в бескрайней однообразной пустыне. В поисках выхода он придумал метод, который заключался в установке линии черных вымпелов на коротких шестах, пересекавших путь группы с востока на запад. Двадцать флажков устанавливали на расстоянии полумили один от другого, по десять с каждой– стороны от склада, создавая таким образом маркировку в десять миль шириной. Этого было достаточно, чтобы не пропустить склад, несмотря на любую возможную ошибку инструментов, так что даже в плохую погоду шансы не заметить флажок были минимальны. Каждый из флажков был пронумерован, что позволяло оценить направление к складу и расстояние до него.