Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

[консервированные] персики и ананасы, пирог и, наконец, вермут – по стакану на каждого. Было что посмаковать на широте 80°.

Переустраивая склад, Йохансен расположил шесть тюленьих туш вертикально, обложив их ящиками и снежными блоками. Это было сделано для того, чтобы припасы не замело снегом и их не пришлось потом выкапывать во время путешествия к полюсу. Вот что значит проницательность настоящего профессионала.

Как Амундсен и предполагал, путешествие оказалось стопроцентно успешным. Собаки были такими же круглобокими и упитанными, как и до начала похода. К складу в точке 80° они, помимо тонны тюленьего мяса, доставили 165 литров керосина и множество других полезных вещей. В общей сложности теперь там находилось почти две тонны припасов, а всего на Барьере складировали три тонны. До 82° заложили склады на каждом градусе широты. До 80° дорогу разметили идеально: флажки стояли буквально на каждой миле.

Сомнения в успехе теперь были связаны только с мотосанями Скотта. Амундсен никогда о них не упоминал и разговоров таких не поощрял, хотя все чаще испытывал из-за этого смутную тревогу. Но успех Йохансена стал настоящим утешением.

Завтра [писал Амундсен вечером сразу же после возвращения партии] мы отпразднуем окончание осенней работы и сделаем это искренне, с хорошим настроением. Потом наступит Пасха, так что праздновать можно всю неделю.

Глава 23

Санный поход с «хозяином»

Когда «Терра Нова» после встречи с «Фрамом» вышел из Китового залива, в его кают-компании, по словам Вилфреда Брюса,

разгорелись серьезные споры о том, права или не права команда Амундсена и сможем ли мы опередить ее. Ведь благодаря опыту и такому количеству собак у них очень большие шансы на победу.

Пожалуй, самое плохое настроение было у Кэмпбелла. События в Китовом заливе угнетали его по нескольким причинам. Помимо количества собак, все остальное, увиденное им на борту «Фрама» и на зимней базе норвежцев, говорило само за себя. Фрамхейм с его явно тщательным планированием и хорошей организацией даже сравнить было нельзя с неразберихой, царившей на мысе Эванс. Однако еще болезненнее Кэмпбелл переживал из-за разительного контраста между тихой, но агрессивной уверенностью в себе, исходившей от Амундсена, и мрачной, глубоко оборонительной позицией Скотта. Кэмпбелл не формулировал свои мысли такими словами, но чувствовал превосходство норвежского лидера. К тому же он лишился выбранного им места, от чего страдал даже больше, чем Скотт из-за вторжения Амундсена в «британские» земли.

Теперь ему нужно было найти другую базу для зимовки, и времени до окончания сезона у него оставалось совсем немного. Однако вначале он распорядился взять курс на пролив Макмёрдо, чтобы сообщить Скотту о встрече с норвежцами.

Наши мысли полны, даже переполнены ими [писал Пристли в своем дневнике]. Они произвели на нас впечатление ярких личностей, хороших лыжников, закаленных, привыкших к трудностям и в то же время удивительно приятных в общении людей. Эти качества, собранные воедино, превращают их в очень опасных соперников… Наши новости огорчат [Скотта] не менее, чем нас самих.

После штормового перехода «Терра Нова» 8 февраля вернулся к мысу Эванс, где Кэмпбелл выгрузил двух пони, которых брал с собой на Землю Эдуарда VII. В гористой местности южной части Земли Виктории, куда он теперь направлялся, их нельзя было использовать, в то время как Скотту, учитывая появление Амундсена, могли понадобиться все животные, которые у них были. Бедным пони пришлось плыть к берегу в ледяной воде, и русский конюх Антон, проявив гуманизм, воскресил замерзших животных по прибытии с помощью половины бутылки бренди на каждого.

Скотта на базе в тот момент не было, он отправился на юг для закладки промежуточных складов. Кэмпбелл хотел, чтобы он как можно скорее узнал новости об Амундсене, поэтому «Терра Нова» поднялся по проливу Макмёрдо до старого дома, где зимовала экспедиция «Дискавери», и там Кэмпбелл оставил сообщение для Скотта. Угля на «Терра Нова» оставалось мало, нужно было спешить с поиском места для высадки Кэмпбелла и его группы. В итоге после нескольких неудачных попыток из-за трудных ледовых условий они выбрали оставленное на крайний случай место зимовки Борчгревинка на мысе Адэр. Так восточная партия превратилась в северную, и, по словам Пристли, они «прекрасно провели зиму, хотя [ничего не] изучали».

В безжизненных антарктических просторах походы, предпринимаемые для закладки промежуточных складов, не только решали важные тактические задачи: прежде всего они становились залогом выживания. В данном случае то, как они были задуманы и организованы, отражает (в карикатурном виде) существенную разницу в уровне подготовки норвежской и британской экспедиций. Амундсен подходил к этому вопросу с прозаическим спокойствием, как к повседневной рутине. Скотт же, по словам Черри-Гаррарда, постоянно «пребывал в состоянии спешки, граничившей с паникой». Амундсен разработал пошаговый порядок этой операции за несколько месяцев до нее. Скотт по-прежнему часто импровизировал.

Две недели, пока разгружали корабль и строили дом, Скотт находился на берегу, но только 19 января он внезапно приказал «Тедди» Эвансу и Боуэрсу закончить все необходимые приготовления к путешествию не позднее 25-го. Им пришлось начинать с нуля. Скотт сам хотел разработать детали санного похода, но вынужден был признать: «Похоже, в моей голове и наполовину нет ясности о том, как это должно выглядеть». Он оптимистично надеялся справиться меньше чем за неделю с той работой, на которую, как считал Амундсен, едва ли будет достаточно целого года. Кроме того, Скотт рассчитывал, что Боуэрс в одиночку распакует всю провизию и составит двухмесячный рацион для санной партии из тринадцати-четырнадцати человек.

Отношение Скотта к Боуэрсу хорошо иллюстрирует его непостоянство. Боуэрс был рыжеволосым, коренастым и плотным человеком, со слишком короткими ногами и слишком длинным носом. В профиль он напоминал попугая, за что и получил прозвище Бёрди. Под этим именем он и вошел в историю полярных исследований. Впервые увидев Боуэрса с его колоритной необычной внешностью, Скотт сказал «Тедди» Эвансу: «Ладно, раз уж мы так влипли, то сделаем все, что можно в этой трудной ситуации». Скотта часто обманывал внешний вид.

На самом деле в плавании до Австралии Боуэрс показал себя очень знающим офицером, и Скотту пришлось изменить свое мнение о нем. Но он тут же впал в другую крайность. Первоначально предполагая, что Боуэрс останется на корабле, теперь он, наоборот, включил его в главную береговую партию и нагружал все новыми и новыми обязанностями. Боуэрс со своей серьезностью, добродушием, ответственностью и огромным желанием работать немедленно бросался выполнять любое дело, став надежной опорой Скотта. В итоге он взял на себя погрузку и контроль всех запасов, а также навигацию и разработку санного рациона. Боуэрс имел, пожалуй, единственный недостаток – он мало что знал об условиях жизни в снегах и во льдах. Но, в конце концов, и Скотт об этом знал мало, несмотря на весь свой опыт.

Слабым местом береговой базы на острове Росса было то, что из-за ледников и ледяных осыпей, каскадами спускавшихся со склонов горы Эребус, наземная дорога на юг оказывалась недоступной людям. Ее могли преодолеть разве что опытные скалолазы, которых в составе экспедиции не было. Единственным возможным маршрутом становился путь по льду пролива. Однако летом льды обычно уходили, отрезая базу от Барьера. Об этом знали и на «Дискавери», и на «Нимроде». Поэтому Гран был поражен, что Скотт не взял с собой моторный катер, чтобы обеспечить связь с берегом.

Таким образом, дорога с мыса Эванс зависела от остатков зимнего льда, все еще удерживавшегося у берега, но быстро таявшего. Любому опытному полярнику он показался бы совершенно ненадежным. Тем не менее Скотт самонадеянно решил, что ему не составит труда проскочить, но «если не удастся, значит сильно не повезло». Таковы были его собственные слова. Утром 23 января он обнаружил, что дорога на юг за ночь просто исчезла. У подножия мыса Эванс плескалось открытое море. Зимние квартиры оказались отрезанными от берега. Быстрая рекогносцировка показала, что последний шанс на побег давала узкая полоска льда, сохранившаяся в заливе к югу от мыса. Если удача им улыбнется, пони смогут там пройти. О том, чтобы взять какой-то груз, не могло быть и речи. Собак, сани и все снаряжение– нужно было перевозить только на корабле, который мог передвигаться по заливу, образовавшемуся во льдах. Скотт, еще хорошо помнивший о слабости льда в конце лета, отдал приказ выступить на следующий день, то есть на сутки раньше запланированного времени. Как он заметил, «все было ускорено – хватило одного дня отличной работы – благодаря нашим молитвам дорога продержалась еще несколько часов… Мы все делаем впритык».