Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Вначале Оутс тоже испытывал некоторое предубеждение против собак, но со временем заметил, что они гораздо лучше, чем пони, приспособлены к полярным условиям. Когда он увидел, что лошади не справляются с холодом, голодом и нагрузкой, то предложил Скотту идти вперед, убивая самых слабых и закладывая их туши в промежуточные склады в качестве пищи для собак (или людей, если понадобится) на следующий сезон. Скотт отказался, поскольку, несмотря на свои философские рассуждения, не выносил мысли о том, что нужно убивать животных.

Оутс был шокирован такой нелепой сентиментальностью. Видя, как гибнут люди во время боя, он знал, что нет ничего важнее человеческой жизни-. Разве можно ставить ее в один ряд с кониной?! Так рассуждал этот лишенный сентиментальности кавалерист, который окончательно помрачнел и замкнулся в себе, осознав, что не сможет противиться приказам Скотта.

А сам Скотт торопился вперед в надежде дойти до 80° южной широты. Пони оказались довольно выносливыми животными. Но вдруг 17-го Скотт решил, что они больше не могут бороться с беспрестанной метелью и южным ветром, – и отдал приказ поворачивать назад. Это произошло в точке 79°28′, самой южной отметке, которой он достиг в этом году. Место было названо «Склад одной тонны» (по весу его содержимого), и, чтобы попасть туда с мыса Эванс, потребовалась настоящая борьба со всеми стихиями и обстоятельствами, длившаяся двадцать четыре дня. Между тем Амундсен на свой первый поход для закладки промежуточного склада на 80-й параллели и возвращение во Фрамхейм потратил всего пять дней.

Организация склада и разметка маршрута оказались такими же плохими, как и само путешествие. Скотт повторил все ошибки экспедиции «Дискавери». «Склад одной тонны» маркировали единственным флагом, а дорогу не разметили вовсе, почему-то решив, что будет вполне достаточно ориентиров в виде следов на снегу и места, где разбивали лагерь. Скотта не смутило то, что эти районы славились своими метелями.

Пони Грана по кличке Бродяга совсем ослаб. Оутс в очередной раз предложил прикончить его и с оставшимися четырьмя лошадьми пойти дальше на юг, чтобы заложить еще один склад. Скотт отказался. По его словам, он не мог выносить страданий бедных животных. Неясно, было ему жаль лошадей или самого себя за то, что приходилось видеть их мучения.

Оутс был настоящим солдатом, для которого долг являлся священным понятием. Но при этом он оставался офицером, готовым спорить с вышестоящим командованием, если того потребует ситуация. И он вступил в спор со Скоттом, пытаясь убедить его в том, что отказ от движения вперед в данной ситуации станет большой ошибкой.

«Я более чем достаточно насмотрелся на эту Вашу жестокость по отношению к животным, – ответил Скотт, – и не собираюсь игнорировать свои чувства ради пятидневного марша».

«Боюсь, Вы пожалеете об этом, сэр», – сказал Оутс, раздраженный мягкотелостью Скотта.

После окончания работ на «Складе одной тонны» Скотт в характерном для него стиле заторопился обратно в базовый лагерь. Он возглавил партию, передвигавшуюся на собаках, и умчался вперед, предоставив партии, идущей с пони, заботиться о себе самостоятельно. Его маршрут пролегал мимо одного места под названием Конер-Кэмп, то есть «лагерь на повороте», где дорога к полюсу, до этого шедшая на восток, поворачивала на юг, позволяя обойти расщелины, вызванные давлением на Барьер нунатака[78] под названием остров Уайт. Скотт так торопился, что пренебрег элементарными правилами передвижения по леднику, срезав угол. Он сполна заплатил за эту неосторожность, потеряв в расщелине двух собак ради того, чтобы сэкономить несколько часов пути.

22-го Скотт прибыл в Сэйф-Кэмп, где встретился с «Тедди» Эвансом, вернувшимся незадолго до этого с тремя самыми слабыми пони. Два других погибли по дороге. Но все случившееся, как и любые другие поводы для беспокойства, померкло перед письмом Кэмпбелла с новостями о лагере Амундсена в Китовом заливе. Скотт прочитал его вечером того дня, когда вернулась партия из старого дома «Дискавери».

Вначале Шеклтон, теперь Амундсен. Ирония заключалась в том, что Скотт, чье чувство преимущественного права граничило с одержимостью, вынужден был страдать от ревности и бессилия из-за вторжения на свою территорию. Письмо Кэмпбелла причинило ему почти физическую боль.

Много часов [писал Черри-Гаррард, в то время деливший со своим руководителем одну палатку] Скотт не мог ни думать, ни говорить о чем-либо другом. Случившееся стало для него настоящим шоком – он считал, что со стороны Амундсена это недостойный поступок, раз наши планы на высадку партии в том месте[79] были известны ему заранее.

До получения письма Скотт предпочитал верить сам и убеждал своих спутников, что Амундсен попробует достичь полюса со стороны моря Уэдделла, поскольку это делало угрозу призрачной и, соответственно, становилось очень удобной точкой зрения. Сейчас же он настолько вышел из себя, что проговорился о содержании телеграммы Скотта Келти с известием о движении Амундсена к проливу Макмёрдо, сам факт существования которой скрывал от членов экспедиции с ноября. В целом это была очень эмоциональная сцена. В конце концов, Скотт успокоился и забрался в спальный мешок, чтобы, как обычно перед сном, оставить запись в своем дневнике. То, что «сделал Амундсен, было очень хорошо рассчитано, и только успех может оправдать его», – таков был его комментарий.

В моей голове четко сложилось решение. Правильнее и мудрее всего действовать так, будто ничего не произошло. Идти вперед и делать все возможное ради нашей страны без страха и паники.

Нет сомнений в том, что Амундсен представляет для нас очень серьезную угрозу. Он ближе нас к полюсу на целых 60 миль, и я никогда не думал, что он сможет привезти так много собак. Его план передвижения на собаках кажется мне отличным. Но важнее всего то, что он начнет движение раньше нас – из-за пони нам придется выйти позже.

Как отметил Черри-Гаррард, после получения письма Скотт пришел в «состояние крайнего нервного возбуждения на грани срыва». Он затеял серию бессмысленных коротких перемещений туда-сюда, единственной определенной целью которых была деятельность ради деятельности – характерное поведение человека, который не в состоянии себя контролировать.

Тем временем отставшие от него Оутс, Боуэрс и Гран со своими пони шли по Барьеру. Избавившись от гнетущего присутствия Скотта, они наконец-то расслабились и, впервые оказавшись в одной палатке, лучше узнали друг друга. Уже давно, еще с момента отплытия из Англии, Гран чувствовал, что «не вызывает уважения» у Оутса, но лишь теперь понял почему.

Оутс сказал прямо: ему не нравится именно то, что я иностранец, а не что-то в моем характере. Он искренне ненавидел иностранцев, потому что все иностранцы ненавидели Англию. С точки зрения Оутса, весь остальной мир во главе с Германией только и ждал повода, чтобы напасть и уничтожить его страну. Я хотел было немедленно ответить Оутсу, но Боуэрс меня опередил: «В твоих словах, Титус [прозвище Оутса], возможно, есть здравый смысл, но все же я готов спорить на все, что пожелаешь, что Триггер [так Боуэрс звал Грана] останется с нами, если нападут на Англию». «Останешься?» – спросил Оутс. «Конечно»[80], – ответил я, и в следующее мгновение он пожал мою руку. Оутс раскрылся – и с этой минуты мы стали с ним лучшими друзьями.

Вечером 25 февраля, на три дня позже Скотта, они добрели до Сэйф-Кэмпа. Там Гран услышал об Амундсене – от Сесила Мирса, первого, на кого они натолкнулись. Тот вышел по естественной надобности и нелепой– тенью, в одних кальсонах, возник перед ними из темноты. На следующий день Гран записал в своем дневнике:

В тот момент у меня было чувство, что Барьер разверзся подо мной, и тысячи мыслей одновременно пронеслись в моей голове. Получается, что я соперничаю с собственным соотечественником, идущим под моим же флагом? Нет, это не очень приятная мысль…

Боуэрс отметил, что «когда они услышали о маленькой хитрости Амундсена… Триггер был так искренне огорчен поведением своего соотечественника, что его стало просто жалко. Понятно, в каком неудобном положении оказался этот парень».

Как обычно, мораль всей истории сформулировал Оутс:

Если говорить о гонке, то Амундсен имеет большие шансы оказаться там, поскольку он – тот человек, который в этой игре всю свою жизнь, у него отличная команда, хотя и очень молодая.

Три дня Боуэрс, Оутс, Гран, Уилсон, Мирс, Черри-Гаррард, сержант Аткинсон и старшина Крин без дела болтались в Сэйф-Кэмпе в ожидании приказов. Скотта не было, и в его отсутствие они пребывали в абсолютном бездействии. Он вернулся 28 февраля, так и не оправившись от шока, вызванного известием об Амундсене, налетел на них, как ураган, и приказал немедленно возвращаться в Хат-Пойнт, на старую базу зимовки «Дискавери», прямо по морскому льду. Уилсон заметил, что лед опасен. Скотт вышел из себя и напомнил, что приказ есть приказ. Тем не менее Уилсон сумел получить разрешение на отклонение от предписанного маршрута, если того потребуют обстоятельства, и немедленно отправился в путь вместе с Мирсом, взяв нужное количество собак. Он был сердит на Скотта и радовался, что сможет хоть немного отдохнуть от его общества.