Убийца среди нас - Анатолий Силин

Домой вернулся поздно. А когда рассказал о случившемся, сестра разрыдалась. Да и старики были потрясены: это настоящая беда.

— Надо в милицию сообщить, — всхлипнула Нина сквозь слезы.

— Уже заявил, — вздохнул Петр. Он больше не плакал. Внутри все будто окаменело. Но что же делать? Закрыл глаза, в них точно отдавалась головная боль. А по черепу будто кто молотком стучал. И — все вокруг куда-то поплыло…

XV

В этот же вечер Красавин на машине "скорой помощи" был доставлен в нейрохирургическое отделение городской больницы. Он не смог предупредить Парамошкина и тех, кто работал с ним в мастерских. В мастерские на другой день послал сестру, а Парамошкину позвонил сам. Удар по голове был нанесен сильный, но не смертельный. Могло быть и хуже. Врачи обещали выписать через месяц.

Красавин легче переносил боль физическую, чем моральную. Его трясло от обиды, что вот так нагло и подло чеченцы обвели его вокруг пальца. И где? В родном городе! В боях не раз участвовал и остался живым и невредимым, а тут…

Сколько раз вспоминал слова учителя, что никогда нельзя расслабляться, надо быть готовым к любой нежиданности. Почему же так глупо доверился? Ведь можно было догадаться, что чеченцы — жулики. И до слез обидно, что помочь матери теперь не сможет. Навряд ли милиция найдет машину. Наверняка уже ее на запчасти разобрали. Ищи теперь ветра в поле.

Приходила сестра и успокаивала. Красавин понимал, что еще легко отделался, но поделать с собой ничего не мог: нервничал, психовал, был всем недоволен. Почему? Ну почему это случилось именно с ним?!

Встречи с Парамошкиным Красавин ждал и в мыслях на что-то надеялся, а на что, и сам толком не знал. Учителя он не только уважал, но и побаивался. Ясно, что пропесочит. Скажет: а еще разведчик! И будет тысячу раз прав!

Петр сам себя больше всех казнит. Вспомнил, как были рады Парамошкины, когда зашел к ним после "дембеля". Тогда просьбу учителя выполнил четко, и он остался им доволен. Да и после все делал так, как тот говорил. Автомастерские оформлены на подставных лиц, старается не светиться и лишних связей не заводить. Учителю не звонит и не заходит. Зачем только эта чрезмерная осторожность? Для каких таких дел он его приберегает? Ведь можно было бы устроить жизнь совсем по-другому. Фирма богатая, подобрал бы для него, как мать выражается, должностенку, и не надо больше ничего. Но нет, у учителя что-то свое на уме…

Парамошкин навестил Красавина перед выпиской из больницы. Не скрывал, что произошедшим крайне недоволен. Однако, связь с лечащим врачом он поддерживал постоянно, и это Петр ощутил еще в самом начале. Его перевели в одноместную палату, появились нужные лекарства, а главное — повышенное внимание медперсонала.

Парамошкин в этот раз куда-то торопился. Положив на тумбочку пакет с фруктами, сел рядом на стул. Спросил о самочувствии.

— Какое тут самочувствие, — пожаловался Петр, — если на душе погано?!

— Это понятно, — согласился Парамошкин и вздохнул. — Но ведь ты сам виноват, и претензии предъявляй только к себе. Хотя бывают дела "погирше" твоих. Так что духом не падай.

— Да как же не падать-то!

— О-о, в жизни, брат, порой бывает такое, что трудно даже представить. Жизнь — штука сложная, потому люди и должны держаться друг друга. У тебя беда — я поддержу, у меня — ты тут как тут. Это же элементарно и если откровенно, то меня ей-Богу, удивляет, почему не посоветовался? Разве я тебе не помог бы? Поддержал бы и советом, и деньгами, и ничего подобного не произошло бы. Мой шеф Рюмин как-то верно подметил, что один опрометчивый шаг порой оборачивается человеку тройной бедой. Запомни. Голова на то человеку дана, чтобы он мозгами своими шевелил. А ты эту голову бандюгам подставил. Непозволительная роскошь. Чем же думать собираешься? Слава Богу, что еще обошлось.

В палату заглянула сестра, она была явно чем-то расстроена. Увидев незнакомого мужчину, Нина закрыла дверь, но потом все-таки решилась войти. Поздоровалась. Красавин представил ее Парамошкину. О нем сестра была много наслышана как от матери, так и от брата.

— Ну, говори, что стряслось? — спросил Красавин. Повернувшись к Парамошкину, добавил:

— У моей сестры и радость, и печаль всегда на лице написаны. Сейчас видно: сама не своя. Так что там произошло, говори, не тяни.

— Есть одна новость, брат, но плохая. Даже и не знаю с чего начать. Вроде как и неудобно говорить при… — посмотрела на Парамошкина.

Тот поднялся.

— Могу выйти, если у вас секреты.

— Останьтесь, никаких секретов от вас нет. Выкладывай, — попросил Петр сестру.

Нина прикусила губу.

— Выкладывать ничего не буду, сам читай. — Протянула письмо. На конверте адрес матери, но почему почерк не Алены?…

Стал читать и вдруг схватился рукой за голову и застонал, Нина начала успокаивать брата, но ему от этого еще хуже, на глазах — слезы.

— Да что происходит? — недовольно буркнул Парамошкин. — Может, вы скажете? — Глянул на Нину. Но ей говорить ничего не пришлось — Петр протянул ему письмо, а сам отсутствующим взглядом уставился на окна палаты. Парамошкин прочитал письмо и задумчиво произнес:

— Сколько же всякой дряни землю топчет! Это же звери, в них нет ничего человеческого. Пострадала твоя девушка, да?

Красавин молча кивнул. Он сжал губы, хмурил брови, на скулах легко вздрагивали еле заметные бугорки. Повторял про себя строки из письма: "…Алену изнасиловали. Перед этим чем-то ударили по голове. Ничего не помнит. Лежит в больнице…" Каждое слово болью отдавалось во всем теле. Еще больнее было от сознания того, что насильники на свободе. И он в больнице, какое жуткое совпадение!…

— Что собираешься делать? — нарушил Парамошкин тягостное молчание.

— Поеду разбираться, — мрачно и не сразу ответил Петр. — Убью гадов! Они еще поваляются у моих ног. Но никакой пощады…

— Да кому никакой пощады? Ты о ком говоришь?

— Я знаю, чьих это рук дело! Нашли, подлюки, над кем издеваться. Но ничего…

— Хочешь совет? — Парамошкин подсел к Красавину на кровать. Обнял, погладил по спине. — Так вот, Петя, навестить Алену надо, поддержать ее, побыть рядом, успокоить. Ей сейчас тяжело, и она твоему приезду будет рада. Тем более что в выходные тебя тут все равно никто лечить не будет. Но запомни — никаких глупостей. Никаких, понял? Этого от тебя и ждут. Как только поступит сигнал в милицию, тебя тут же задержат. Ты этого хочешь? Ясно, что нет. А насильников пусть ищут, кому за это деньги платят. Преступникам от кары все равно не уйти.

— Не знаю, не знаю…

— Повторяю — никаких самосудов. Ты что, совсем ничего не понимаешь? Смотри, к койке привяжу, и тогда уж точно никуда не поедешь. Я не шучу, ты меня знаешь.

— Но ведь это же они, гады, они, Козлобаев с дружками! — взвыл Петр.

— Петя, Петя, Григорий Иванович верно говорит. Тебе только в тюрьму угодить не хватает. Подумай, что тогда с нами будет. Мать этого не перенесет! — всхлипнула Нина.

Парамошкин кивнул:

— Вот-вот. И о матери, и о себе подумай. Разборками делу не поможешь, а только навредишь. Действовать надо по-другому. Но пусть вначале страсти поутихнут. Дам денег, купишь матери и Алене лекарства и все что надо, а там видно будет. Не горячись, прошу тебя.

— Но как такое простить?!

— Пускай разбираются, кому положено. И учти, если наломаешь дров — потом не обижайся. Еще и еще раз заруби это на носу. Вернешься из дома — сразу ко мне.

Денег от Парамошкина Петр не взял, но тот передал их Нине. Через несколько часов Красавин уехал автобусом в Полянск.

XVI

Увидев Петра, мать как-то даже слишком буднично сказала:

— А я ждала тебя, сынок. Сон приснился, что приедешь.

Сны матери предсказывают как хорошее, так и плохое. Петр об этой ее особенности знал. Про Алену рассказала сразу. Кроме того, узнал, кто этим делом занимается в прокуратуре.

В больницу пошли вместе, взяли подарки и цветы. Женщины поплакали, а Петр, чтобы не мешать, вышел в коридор. К нему подошла молодая девушка в больничном халате, сказала, что работает медсестрой и его узнала.

Откуда? — удивился Петр. Оказывается, запомнила по случаю на танцплощадке, когда он расшвырял всю Мишкину компанию. Красавин понял: за Алену в больнице переживают и надеются, что насильники будут установлены.

Вышла мать, а Петр вошел в палату. Да, Алену просто не узнать. Она и так была худенькой, а тут совсем осунулась: под глазами темные круги, губы потрескались, смотрит сквозь слезы, будто перед ним чем виновата. И Петр-то не знает, куда себя деть. Он наклонился и поцеловал Алену в щеку. На бледном лице девушки появился легкий румянец. Взяв ее, всегда теплую, а теперь кипенно-белую ладонь, на которой просматривались все жилочки, спросил:

— Больно?

— Голова болит и спина. Но было хуже. Надолго приехал?