Гибель царей - Конн Иггульден

Светоний, нахмурившись, опустил голову на руки. Он мечтал построить на земле Цезаря красивый дом, поднимающийся на холме выше деревьев, хотел, чтобы в этом доме был балкон, на котором в теплый вечер можно было бы посидеть с чашей охлажденного вина… Неожиданно отец потерял влияние в сенате, и все мечты превратились в прах.

Отрывая щепку от жерди, молодой человек вспоминал о множестве мелких унижений, которые перенес от Юлия, когда они были в плену и воевали с Волками в Греции. Он уверял себя, что, не окажись там Цезаря, то остальные воспринимали бы его более благожелательно — возможно, даже признали бы своим командиром. И он мог передать тело Митридата легату Лепиду, а потом разделить с ним трапезу, а не бежал бы со всех ног в порт от этого достойного человека. И тогда сенат назвал бы трибуном его, Светония, чтобы отец гордился сыном…

Вместо этого он не получил ничего, кроме выкупа, который принадлежит его отцу, да нескольких шрамов, которые можно рассматривать как награду за все, что Светоний перенес. Цезарь увел Волков на север, лестью убедив солдат последовать за ним, а он остался, лишенный даже скромного удовольствия видеть свой дом построенным.

Внезапно разозлившись, молодой человек оторвал щепку и сморщился, поцарапав кожу на руке. Он хотел пойти на север с каким-нибудь из шести легионов, но ни один из легатов не пожелал взять его. Понятно, кто постарался, распространяя гнусные слухи. Светоний знал, что отец мог попросить за сына, чтобы его приняли в армию, но старик, едва начав, бросил это дело. Даже здесь, в тишине леса, в душе Светония кипел гнев от такого унизительного отношения к нему.

Какое-то движение привлекло его внимание, и он поднял голову, чтобы посмотреть, что случилось. Светоний почти надеялся, что кто-то из рабов увиливает от работы. Порка, которую он задаст бездельнику, хоть как-то нарушит сонное состояние, уже порядком надоевшее ему. Когда наступал момент наказания этих лентяев, кровь живее бежала по его венам. Светоний знал, что рабы боятся его, и считал, что это правильно.

Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы гаркнуть и призвать негодяев к порядку, но замер. Сквозь густой подлесок по другую сторону ограды пробирались, стараясь остаться незамеченными, какие-то люди. Вовсе не рабы отца. Очень медленно Светоний снова опустил голову на руки и молча следил, как они, не заметив его, прошли совсем близко.

Сердце молодого человека неожиданно забилось от страха, к щекам прилила кровь, и он даже дышать постарался неслышно. Его не заметили, но было в этом происшествии что-то не так. Трое мужчин двигались рядом, четвертый — на некотором расстоянии сзади.

Светоний едва не выпрямился, когда они прошли мимо, и только неведомое внутреннее чувство велело ему оставаться неподвижным, пока чужаки не скроются за деревьями. И тут появился еще один незнакомец, который двигался очень осторожно. Как и остальные, он был одет в грубую одежду темного цвета и легко перескакивал через поваленные деревья, не производя шума, что выдавало в нем опытного охотника.

Молодой человек видел, что он тоже вооружен, и вдруг испугался, что чужак заметит его. Ему захотелось убежать или позвать на помощь рабов. В голове пронеслись воображаемые картины мятежа на севере, и он с ужасом и очень живо представил себе, как неизвестные набрасываются на него с ножами. Светоний видел очень много смертей, и ему легко было вообразить, что сделают с ним эти звери. Меч висел на боку, но его руки остались неподвижны.

Он не дышал, пока последний чужак проходил мимо. Казалось, неизвестный почувствовал взгляд и остановился, всматриваясь в окружающие заросли. Светония он не увидел; немного погодя расслабился и двинулся дальше.

Вскоре незнакомец бесследно исчез, как и его товарищи.

Все еще не смея пошевелиться, Светоний сделал медленный вздох. Чужаки направлялись к поместью Юлия, и, когда он понял это, в глазах его засветилась жестокость. Пусть Цезарь владеет землей, по которой ходят подобные люди. Он не станет о них рассказывать. Пусть боги рассудят, кто прав.

Почувствовав, что горькие мысли и боль унижения почти оставили его, Светоний выпрямился. Кто бы ни были эти охотники, он желал им удачи, когда шагал к рабам, разбиравшим забор.

Молодой человек велел им собрать инструменты и возвращаться в поместье отца. Он решил в течение ближайших дней держаться подальше от леса.

Рабы заметили, что сын господина в хорошем настроении, и переглянулись, гадая, какая гадость могла его развеселить.

Взвалив на плечи инструменты, они направились домой.

Юлий выбился из сил и, споткнувшись о случайный камень, негромко выругался. Он знал, что если упадет, то может и не подняться, и тогда его бросят на дороге.

Римляне не могли остановиться, потому что армия рабов шла впереди них, двигаясь в сторону Аримина. Мятежники покинули равнину, на которой произошло сражение, ночью, поэтому на полдня опережали легионы. Помпей отдал приказ догнать бунтовщиков. За семь дней отставание не сократилось, потому что измотанные битвой легионеры преследовали относительно свежего противника.

Юлий понимал, что они могут потерять много солдат, но если рабы пойдут на юг, Рим станет беззащитным.

Глазами Цезарь упирался в спину легионера, шагающего перед ним. Он смотрел в эту спину целый день и знал каждую мельчайшую деталь — от спутанных седых волос, выглядывавших из-под шлема, до кровяных волдырей на лодыжках, которые лопались, пачкая кожу пятнами крови. Впереди кто-то мочился на ходу, оставляя на пыльной дороге темный след. Юлий равнодушно наступал на него, размышляя, когда же ему самому станет невмоготу.

Шагавший рядом Брут откашлялся и сплюнул. От былой энергии не осталось и следа. Он горбился под тяжестью своей поклажи, и Юлий знал, что кожа у него на плечах содрана. По вечерам Брут втирал в нее жир, предназначенный для приготовления пищи, и стоически ждал, когда образуются мозоли.

Они не разговаривали с самого рассвета, сберегая силы, которых и так почти не осталось после битвы, и думали только о том, чтобы не упасть, как и большая часть остальных легионеров. Солдаты шагали, тяжело дыша через рот, пошатываясь на ходу; смысл жизни для них сжался до размеров точки, расположенной где-то впереди на дороге. Часто, когда горны трубили привал, солдат ударялся в идущего впереди и словно выходил из спячки, когда его ругали или одаривали тумаком.

На ходу Юлий и Брут жевали черствый хлеб и мясо, которые разносили вдоль колонны, не останавливая ее. Слюны не было, проглотить пережеванное удавалось с большим трудом. Упал еще один солдат, и оба подумали, что и они могут остаться на дороге.

Если Спартак хотел измотать противника, то ничего лучше придумать не мог. Кроме того, все знали, что впереди их ждет еще одна битва на местности, которую выберут гладиаторы. Но остановить легионы могла только смерть.

Кабера прочистил горло от пыли, громко откашлявшись. Юлий смотрел на старика, поражаясь тому, что тот не упал, подобно другим пожилым ветеранам. Скудное питание и долгие мили пути практически лишили лекаря плоти, и выглядел он как скелет. Щеки ввалились и почернели, от смешливой болтливости ничего не осталось. Так же, как Брут и Рений, он не произнес ни слова с того момента, когда усталые помощники центурионов, колотя своими палками без разбора и солдат, и офицеров, подняли их среди ночи, чтобы догонять Спартака.

Ночью им позволяли поспать всего четыре часа. Помпей знал, что может увидеть Аримин в огне, но у рабов не будет достаточно времени, потому что легионы дышали им в спину. Нельзя допустить, чтобы Спартак перегруппировал свои войска. Если потребуется, они будут гнать его до самого моря.

Цезарь понимал, что солдаты Перворожденного смотрят на него, и старался высоко держать голову, хотя это давалось с трудом. Легион Лепида шагал в колонне вместе с ними, но чувствовали себя люди по-разному. Перворожденный не дрогнул, а воины Лепида знали, что за позорное бегство их еще ждет расплата. В глазах солдат метался страх, подтачивающий волю, и шли они, повесив голову от осознания собственной вины и отчаяния. Ни Юлий, ни Брут ничего не могли для них сделать. Смерть Лепида лишь отчасти оправдывала их вину в паническом бегстве.

Трубы зазвучали, когда они достигли расположения своего старого лагеря. До привала оставалось два часа, но, очевидно, Помпей решил использовать укрепление, которое они построили раньше, потому что здесь требовалось лишь немного подсыпать валы.

Вступив в лагерь, солдаты попадали, где кто стоял. Некоторые так устали, что не могли снять поклажу. Товарищи помогли друг другу расстегнуть ремни, из мешков доставали заметно уменьшившиеся рационы и передавали по цепочке поварам, которые раскладывали костры на старых пепелищах. Людям хотелось спать, но сначала необходимо было подкрепиться. Кашу с сушеным мясом разогревали в котлах и как можно скорее раздавали. Легионеры равнодушно набивали рты пищей, потом раскатывали тонкие походные одеяла и валились на них.