Гибель царей - Конн Иггульден

— Ты говорил с ними… хорошо, Юлий, — произнес Помпей.

Он слегка покачал головой, наблюдая, как солдаты Перворожденного вливаются в ряды легиона, понесшего наказание.

Помпей ожидал, что ради сохранения легиона Мария Цезарь воспротивится приказу, и приготовился принудить его к исполнению. Тот факт, что молодой командир сумел принять распоряжение, исполнить его и даже обратить в свою пользу, поразил полководца. Помпей начинал понимать, почему этому человеку удалось так успешно действовать против Митридата в Греции и еще раньше — против пиратов. Кажется, он знал, что нужно говорить, и понимал, что слова могут ранить больнее мечей.

— Я хотел бы удлинить привал перед тем, как двинуться дальше. Это даст мне возможность поговорить с людьми, а им — закончить с ужином и немного поспать.

Помпей боролся с искушением отказать в просьбе. Дело было не только в необходимости преследования рабов. Внутренний голос подсказывал ему не идти на уступки молодому командиру, слова которого доходят прямо до сердца солдат и помогают им преодолевать отчаяние. Однако Помпей смягчился. Если Цезарь взялся за восстановление доброго имени целого легиона, надо оказать ему поддержку.

— Можешь сказать им, Юлий, что по твоей просьбе я даю два часа дополнительного отдыха. На закате будьте готовы к маршу.

— Благодарю. Как только мы покончим с мятежом, я позабочусь о новых щитах и доспехах.

Помпей рассеянно кивнул, потом жестом пригласил Красса ехать к палатке главнокомандующего.

Юлий с непроницаемым лицом смотрел им вслед. Обернувшись, он увидел Брута и Каберу. В лице лекаря читалось нечто напоминавшее о прошлой жизни.

Цезарь скупо улыбнулся.

— Брут, скажи им: пусть садятся и доедают, а потом я хочу поговорить с возможно большим количеством людей, пока все не заснут. Марий захотел бы узнать их имена. И я хочу.

— Как больно знать, что Перворожденный потерян навсегда, — пробормотал Брут.

Юлий покачал головой.

— Он не потерян. Название сохранится в списках сената. Я об этом позабочусь. Хоть это и причиняет боль, однако Помпей с Крассом правы — людям надо дать возможность начать все заново. Пойдемте, друзья, прогуляемся по Десятому. Пора расставаться с прошлым.

Над Аримином плавали облака дыма. Армия рабов прошла по городу подобно саранче, забирая все, что можно съесть, угоняя овец и коров, которых погонят перед войском.

Пока горожане отсиживались в забаррикадированных домах, войско Спартака шло по пустынным улицам, отбрасывая на мостовую недлинные тени послеполуденного солнца. Мятежники подожгли склады с зерном и обезлюдевшие рынки, надеясь, что преследователи задержатся, пытаясь потушить пожары, прежде чем возобновить погоню. Легионы висели у них на плечах, и каждый выигранный час имел для мятежников жизненное значение.

Стража, охранявшая городское казнохранилище, бежала, и Спартак велел грузить золото на мулов, чтобы увезти его с собой на юг. Когда гладиаторы увидели сундуки с монетами, вырученными торговцами за зерно, мечта о флоте, увозящем их к свободе, начала обретать черты реальности.

Однако в порту кораблей они не обнаружили. Суда вышли в открытое море, и с верхних палуб матросы наблюдали за ордой мятежников, расхищавших достояние их города, объятого пламенем. Они стояли молча и просто смотрели на Аримин, задыхающийся от дыма и пепла.

Спартак подошел к причалу и посмотрел на суда и тех, кто являлся свидетелем гибели города.

— Посмотри, сколько их там, Крикс. У нас достаточно золота, чтобы оплатить перевозку всех наших людей.

— Эти торгаши не захотят помочь, — ответил Крикс. — Надо обратиться к пиратам. О боги, у них вполне достаточно кораблей, да и плюнуть Риму в лицо лишний раз они не упустят возможности.

— Но как с ними договориться? Мы должны послать гонцов в каждый порт. Должен же быть какой-то способ на них выйти.

Спартак старался разглядеть лица тех, кто наблюдал за ним с судов. Если удастся договориться с врагами Рима, то не все еще потеряно.

К ним подошел Антонид и насмешливо посмотрел на корабли, качавшиеся на волнах.

— Храбрые римские граждане прячутся от нас, как дети, — презрительно произнес он.

Спартак, уставший от желчных замечаний римлянина, только пожал плечами.

— Шестьдесят или семьдесят таких кораблей, и мы навсегда покинем владения Рима. Мне кажется, что будет справедливо, если мы купим флот за их же золото.

Антонид с интересом посмотрел на двух гладиаторов. Оказавшись в порту, он хотел бежать — снять доспехи и присоединиться к толпе людей, которая уходила из города, захваченного рабами. Потом Антонид узнал о золоте, захваченном в городской казне. Можно купить поместье в Испании или большую ферму в Африке. Есть еще места, где вполне можно спрятаться человеку, не желающему встречаться с властью.

Антонид решил, что если он останется, то доверие к нему возрастет, и тогда появится дополнительный, столь необходимый ему шанс. Простит ли его Помпей, если он принесет голову Спартака? Антонид помрачнел. Нет, он уже стоял один раз перед судом Рима, с него достаточно. Лучше бежать туда, где все можно начать сначала.

Спартак повернулся спиной к морю.

— Мы отправим гонцов в каждый порт, снабдив деньгами в подтверждение наших обещаний. Поговори с людьми, Крикс. Кто-то должен знать, как связаться с пиратами. Расскажи братьям о наших планах. Это укрепит их волю в пути на юг.

— Значит, мы идем на юг, на Рим? — быстро спросил Антонид.

Лицо гладиатора исказил приступ ярости, и Антонид отшатнулся от вождя восставших.

— Нам не следовало отходить от горных проходов, но теперь мы должны опережать врага. Мы измотаем ублюдков, которые идут по нашему следу. Помни о тех, кто годами от рассвета до заката гнул спину в полях, создавая их богатство. Посмотрим, что будет к тому моменту, когда мы подойдем к стенам их любимого города.

С ненавистью произнося эти слова, Спартак смотрел на запад, на заходящее солнце, и глаза его отсвечивали золотом, когда он воображал легионы, преследующие его. И столько ярости было в лице предводителя рабов, что Антонид поспешил отвести взгляд в сторону.

ГЛАВА 40

Когда взошла луна, Александрия стояла на стенах Рима. Шел дождь. По всему городу зажгли факелы, которые роняли горящие капли, трещали, но света давали немного. Услышав тревожные звуки труб, люди бросились на стены, вооружившись косами, топорами и ножами, чтобы защитить их от темной массы рабов, молча проходившей в ночи мимо города по Марсову полю.

Таббик крепко сжимал в руках железный молот. В мерцающем свете факелов Александрия видела его лицо, бледное и сосредоточенное. Она знала, что ни в нем, ни в остальных горожанах не было панического страха. Если рабы полезут на стены, они будут сражаться отчаянно, не хуже легионеров.

Александрия смотрела на жителей Рима и поражалась их спокойствию. В полном молчании они стояли целыми семьями, даже дети пришли посмотреть на проходящее войско мятежников. Луна светила слабо, но можно было различить лица рабов, которые смотрели в сторону города, приговорившего их к смерти. Казалось, им нет числа; луна достигла зенита и начала опускаться, когда последние отряды восставших растаяли во тьме ночи.

Тревога и напряжение, терзавшие людей много часов подряд, постепенно спадали. Гонцы принесли известие, что легионы идут за рабами по пятам, и сенат постановил, что все жители города должны принять участие в его обороне. Сенаторы сами подали пример, вооружившись отцовскими и дедовскими мечами и взяв на себя защиту укреплений у городских ворот.

Александрия втянула ноздрями холодный воздух, радуясь жизни. Дождь начал ослабевать. Рим уцелел. Раздался смех, послышались шутки горожан, осознавших этот факт, и девушка поняла, что в эти часы их соединили узы, которых раньше не существовало. И все же ее терзали противоречивые чувства. Когда-то она тоже была рабыней и мечтала о восстании угнетенных, которое уничтожит стены и богатые дома этого города.

— Неужели все они погибнут? — негромко, почти про себя, вымолвила Александрия.

Таббик резко повернул к ней голову, сверкнув глазами.

— Да. Сенат познал страх и теперь не простит ни одного из них. Перед тем, как все кончится, легионы дадут рабам кровавый урок.

В неярком свете масляных светильников Помпей читал донесения из Рима, находясь в своем шатре менее чем в тридцати милях южнее города. По пологу барабанил дождь; местами вода просачивалась сквозь холст, и на земле темнели пятна сырости. Ужин на столе остался нетронутым — командующий читал и перечитывал сообщения. И Помпей подумал, что надо позвать Красса.

Немного погодя он встал, походил по шатру и заметил, как один из светильников померцал и погас. Помпей взял другой и поднес его к большой карте. Местами пергамент отсырел, и полководец подумал, что, если дождь и кончится, карту все равно придется снять. На тонкой телячьей коже Рим был всего лишь крошечным кружком, и где-то к югу от него двигалась армия рабов, спешащая к морю.