Гибель царей - Конн Иггульден

— Потребовалось время, золото и жизни четверых хороших людей. Но все же мразь, которую ты нанимаешь, вывела на след. Оказывается, ты строишь красивое поместье на севере, вдали от этой свалки. Строишь на крови. Неужели ты думал, что я забуду про убийцу моей дочери?

Человек закашлялся — в горле запершило от сладких благовоний, которые он использовал, чтобы заглушить запах тления.

— Это не мой нож…

— Конечно, ты просто приказал. Кто назвал тебе имя? Кто заплатил тебе? Я все равно узнаю, но назови его перед свидетелями, чтобы я мог совершить правосудие.

Они долго смотрели друг другу в глаза: взор убийцы упал на клинок, который Помпей небрежно держал в руке. Девочки перестали плакать и смотрели на отца. Они не понимали, какая опасность нависла над ними, и в их взглядах было столько надежды, что ему захотелось рухнуть на колени и крикнуть, что они ни в чем не виноваты. Даже его недуги их не тронули. Он знал, что без их заботы, без теплых ванн и ухода за разлагающейся плотью он давно ушел бы в мир иной. Зараза к ним не приставала, кожа оставалась чистой, хотя они покрывали ее грязью, чтобы уберечься от хищников, рыскающих по темным переулкам. Кто позаботится о девочках, когда его не станет? Он знал Помпея достаточно хорошо, чтобы понять: его жизнь кончена. После смерти дочери в сенаторе не осталось жалости, если только он раньше знал, что это за чувство.

— Отпусти моих дочерей, и я поговорю с тобой, — прохрипел убийца, умоляюще посмотрев в глаза Помпея.

Негромко фыркнув, сенатор протянул руку, схватил младшую из девочек за волосы и подтащил к себе. Другой рукой он полоснул ее ножом по горлу и бросил извивающееся тело себе под ноги.

Крик девочки слился с воплем отца, который дергался как безумный, пытаясь вырваться из рук крепко державших его людей Помпея. Затем он безвольно обвис и зарыдал.

— Теперь ты все понял, — произнес сенатор.

Он вытер лезвие, зажав его меж двух пальцев, и кровь тяжелыми каплями упала на земляной пол.

Помпей терпеливо ждал, пока убийца справится с душившими его рыданиями.

— Возможно, вторая останется жить. Спрашиваю в последний раз. От кого ты получил золото?

— От Катона… Катон… он заказывал через Антонида. Это все, что я знаю, клянусь.

Помпей повернулся к окружавшим его солдатам.

— Вы слышали?..

Воины мрачно кивнули.

— Значит, здесь мы закончили.

Помпей направился к двери. Только пятна крови на его ладонях говорили о том, что он принимал участие в этой расправе.

Выходя из дверей в переулок, сенатор бросил через плечо:

— Убейте обоих. Девчонку — первой.

— Он в сознании? — спросил Юлий.

В комнате стоял тошнотворный запах; Тубрук неподвижно лежал на постели, покрытой пятнами крови, сочившейся из его ран.

Перед тем как сюда войти, Цезарь утешил дочь и осторожно разнял маленькие руки, обнимавшие его за шею. Она снова заплакала, но Юлий не хотел брать ее с собой в следующую комнату смерти, и Клодия позвала молодую рабыню, чтобы та позаботилась о девочке. Юлия охотно пошла к ней на руки, и Цезарь понял, что именно эта невольница ухаживала за ребенком в последние страшные дни.

— Он может прийти в себя, если ты с ним заговоришь, но ему недолго осталось, — произнесла Клодия, заглядывая в комнату.

Женщина сказала эти слова спокойно, словно знала наверняка.

На мгновение закрыв глаза, Юлий вздохнул и вошел в помещение.

В положении тела старого гладиатора, лежавшего на спине, чувствовалось что-то неестественное. Грудь покрывали свежие швы. Он вроде бы спал, но его била дрожь, и Юлий подтянул одеяло повыше, накрыв умирающего.

Из уголка губ Тубрука бежала струйка свежей ярко-красной крови.

Юлий в отчаянии стоял возле ложа, бессильно опустив руки. Произошло слишком много потрясших его событий, которые требовалось осознать, и он просто наблюдал, как Клодия осторожно промокает швы на теле Тубрука.

Ощутив прикосновение ее рук, старый гладиатор застонал и открыл глаза. Казалось, ему не удается сфокусировать взгляд.

— Ты еще здесь, старуха? — прошептал он, слабо улыбнувшись.

— До тех пор, пока я нужна тебе, любимый, — ответила женщина.

Клодия взглянула на Цезаря, потом перевела взгляд на Тубрука.

— Юлий приехал, — произнесла она.

Тубрук пошевелился.

— Подойди, чтобы я видел тебя, — с трудом выговорил он.

Клодия отступила в сторону. Цезарь шагнул вперед и посмотрел в глаза старого гладиатора. Тубрук глубоко вздохнул, и все его большое тело сотрясла судорога.

— Я не смог остановить их, Юлий. Я пытался, но… не сумел уберечь ее.

Цезарь всхлипнул, сдерживая рыдания, подступившие к горлу.

— Ты ни в чем не виноват, — прошептал он старому другу.

— Я всех их убил. Убил, чтобы спасти ее, — простонал Тубрук, слепо глядя в лицо Юлия.

Дыхание с хрипом вырывалось из его груди, и Цезарь подумал о жестокости богов. Они причинили слишком много горя людям, которых он любил.

— Позови Каберу. Он лекарь, — сказал Юлий Клодии.

Она жестом попросила его отойти от постели умирающего и потянулась губами к уху молодого хозяина.

— Не стоит беспокоить его. Ничего нельзя сделать, остается только ждать. Из него вытекла вся кровь.

— Позови Каберу, — повторил Цезарь, сузив глаза.

Он ожидал, что Клодия снова возразит, но та вышла из комнаты, и Юлий услышал ее голос во дворе.

— Со мной приехал Кабера, Тубрук. Он тебе поможет, — тихо сказал Цезарь, чувствуя, что рыдания снова сжимают горло.

Появился старый лекарь и, роняя капли дождя, быстро подошел к постели. Потрясенно посмотрев в лицо Тубрука, он проворно ощупал раны пальцами, поднял одеяло, чтобы осмотреть их внимательнее.

Взглянув на Юлия, Кабера безнадежно вздохнул.

— Я попробую, — неуверенно произнес он и, положив ладони на посиневшую плоть по краям раны, закрыл глаза.

Юлий, моля богов, наклонился вперед. Он ничего не видел, только согнувшуюся фигуру старика и его темные руки на бледной груди Тубрука. По телу старого гладиатора прошла дрожь: он глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух. Потом открыл глаза, посмотрел на Клодию, отчетливо произнес:

— Боль ушла, любимая, — и испустил дух.

Кабера вздрогнул и рухнул на пол.

Помпей грозно смотрел на капитана галеры, вытянувшегося перед ним.

— Мне дела нет до того, что тебе велено. Вот мой приказ. Ты поплывешь на юг, к Сицилии, и поведешь за собой все галеры, которые встретишь у побережья. Все римские корабли должны собраться на юге и не допустить бегства рабов морем. Ты меня понял, или я должен арестовать тебя и назначить другого капитана?

Гадитик отдал честь. Ему очень не нравилось поведение раздраженного сенатора, но он не смел подать вида.

После шести месяцев патрулирования Гадитик рассчитывал какое-то время отдохнуть в городе, а ему снова приказывают выйти в море, даже не наведя порядка на корабле. Гадитик подумал, что Пракс придет в ярость, узнав о распоряжении Помпея.

— Я понял. Мы выйдем в море с отливом.

— Очень надеюсь, — ядовито произнес Помпей, повернулся и зашагал к ожидавшим его солдатам.

Проводив сенатора взглядом, Гадитик посмотрел в море, на галеры, которые уже вышли из гавани. Все они поплывут на юг, к проливу, отделяющему Сицилию от Италии, а римские порты, расположенные на побережье, останутся беззащитными, превратятся в легкую добычу для пиратов. Что бы там ни задумали сенаторы, Гадитик надеялся, что подобный риск оправдан.

Когда стемнело, Клодия пришла в комнату Юлия, который наливал себе чашу за чашей, стараясь напиться до бесчувствия. Вяло подняв голову, он равнодушно посмотрел на нее.

— Ты надолго приехал? — спросила Клодия.

Цезарь покачал головой.

— Нет, через несколько дней уеду вместе с Помпеем… только сначала похороню их.

Юлий говорил невнятно. Он словно отупел от горя, и у Клодии не находилось слов, чтобы утешить его. Ей хотелось причинить ему боль, напомнив о том, как он прощался с Корнелией, но, сделав усилие, женщина отказалась от своего намерения. По его лицу было видно, что он вспоминает именно об этом и очень страдает.

— Ты останешься, чтобы присмотреть за Юлией и матерью? — спросил Цезарь, не глядя на Клодию.

— Я всего лишь рабыня. Вернусь в дом Цинны, — ответила она.

Посмотрев ей в глаза, Юлий пьяно махнул рукой.

— Значит, я дарю тебе свободу. Документы у ее отца выкуплю… По крайней мере я успею сделать это до того, как уеду. Только позаботься о Юлии. Октавиан здесь?

— В конюшне. Вряд ли он захочет вернуться к матери…

— Значит, позаботься и о нем. В его жилах моя кровь. Кроме того, я обещал… Я всегда выполняю свои обещания. — Лицо Юлия исказилось от мучительных страданий. — Прошу тебя, останься и управляй поместьем. Не знаю, когда вернусь, но я хочу, чтобы ты была там. Ты знала ее с младенчества…