Гибель царей - Конн Иггульден

И опять римляне шагали по телам павших. Другого пути не существовало, невозможно было свернуть в сторону и отступить. Они шли к залитой кровью полосе, которую представлял собой передний край битвы. Триарии, лучшие из легионеров, достигли полного расцвета силы мужчин. Их семьей был легион, в котором они служили.

Вскоре они оказались сплошь забрызганы кровью, как и гастаты перед ними.

Цезарь стоял в пятой шеренге, в окружении воинов Перворожденного, готовых к атаке. Руки и мечи дрожали от нетерпения; солдаты находились так близко от схватки, что брызги крови окропляли их снова и снова, подобно дождю, и стекали по блестящему металлу доспехов.

Некоторые армии ломались на гастатах; другие бежали, когда появлялись триарии и сокрушали их волю к победе. С момента вступления в сражение на всем протяжении линии боя триарии уже срубили тысячи мятежников и, переступив через их тела, пошли дальше, но то были всего лишь передовые отряды армии Спартака, и вскоре все поняли, что ветеранов придется сменять. Когда солдаты увидели, что это неизбежно, пришлось укрепиться духом даже слабейшим. Манипулы приготовились занять место триариев на переднем крае.

— Перворожденный, вторые копья!.. — приказал Юлий, выкрикнув это распоряжение вправо и влево.

Моментально легионеры задних рядов метнули дротики, и те, мелькнув, исчезли в массе мятежников. Легионеры на протяжении всего фронта легиона повторили это действие, и крики, донесшиеся со стороны вражеской армии, подтвердили, что залп был произведен не напрасно.

Цезарь приподнялся на носках, чтобы увидеть, что делается на флангах. В сражениях подобного масштаба конница должна предупреждать окружение превосходящими силами противника. Юлий увидел, что линия армии Спартака прогибается под напором римлян, и в голове мелькнуло далекое воспоминание о классной комнате и уроке, посвященном походам Александра. Большая римская армия может быть проглочена и переварена, если ее фланги не выдержат.

Даже беглый взгляд позволил заметить изменение слева. Цезарь увидел, что шеренги легиона Лепида дрогнули, расступились, и в брешь хлынули враги. На таком расстоянии Юлий не рассмотрел деталей; он выругался, повернулся к Бруту и спросил:

— Марк, ты можешь разглядеть, что там творится у Лепида? Кажется, противник прорвался. Посмотри, они держатся?..

Брут поднялся на носки и вытянул шею.

— Линия прорвана, — в ужасе сообщил он. — О боги, кажется, они бегут!..

Цезарь замедлил шаг, и его чуть не сбил с ног шагающий сзади солдат. Он посмотрел на передний край, проходивший в четырех шеренгах от него. Триарии уничтожили рабов и не выглядели усталыми.

Юлий лихорадочно размышлял, и страх закрадывался в его душу. Если двинуть Перворожденный на поддержку левого фланга, как он обещал Помпею, то триарии останутся без прикрытия, в крайне уязвимом положении. Если линия ветеранов истончится и ее прорвут, а подкреплений рядом не будет, то в бреши хлынут враги, которые расколют римское войско и примутся уничтожать его по частям, пока не перебьют всех легионеров.

Цезарь колебался, наблюдая, как левый фланг начинает рассыпаться. Участок прорыва расширился, и некоторые воины Лепида, поворачиваясь спиной, бросались в бегство. Паника распространялась, как чума, потому что бегущие врывались в задние шеренги, вносили сумятицу и заражали солдат своим страхом.

И Юлий решился.

— Перворожденный! Поворот налево, бегом на фланг!

Как и прежде, он повторил приказ еще дважды, и триарии на переднем крае услышали его, хоть и не могли обернуться. Теперь легионеры знали, что позади них нет никого, и обречены были отчаянно сражаться, пока не подойдут подкрепления.

Воины Перворожденного быстро двинулись вдоль переднего края; замешкались всего несколько солдат, не расслышавших приказа. Опасно было совершать подобный маневр в разгар битвы, но Цезарь понимал, что необходимо поддержать легион Лепида, пока весь левый фланг римской армии не рухнул. Юлий бежал вместе с остальными, перепрыгивая через трупы и выкрикивая приказы не отставать и двигаться быстрее. Оставались считанные мгновения на то, чтобы предотвратить катастрофу.

Первым успел Брут. Щитом он сбил на землю убегающего легионера. Юлий и Цирон встали по бокам от Марка, и вместе они образовали ядро, вокруг которого с угрюмыми лицами встали солдаты Перворожденного. Бегущим воинам Лепида предстояло преодолеть ее, чтобы покинуть поле боя. Рений в давке потерялся и находился сейчас где-то в задних рядах.

— Мечи на изготовку!.. — взревел Юлий. Его лицо превратилось в маску гнева. — Ни один солдат не минует этой линии живым! Покажем Лепиду, кто мы такие!..

Толпы бегущих паникеров вынуждены были останавливаться перед шеренгами Перворожденного, преградившими путь к отступлению. Люди поняли, что их готовы перебить свои же, и панический огонь в глазах начал затухать. Солдаты Юлия без колебаний умертвили бы дезертиров. Они понимали, что если легион Лепида оголит фланг, то погибнет вся армия.

Через несколько секунд беспорядочная толпа, некогда бывшая легионом, начала организовываться. Центурионы и их помощники, нанося удары мечами плашмя и колотя толстыми дубовыми палками, строили людей в боевой порядок.

Закончить построение они успели как раз вовремя.

В армии рабов почуяли ослабление противника; раздались повелительные крики, и сотни мятежников бросились вперед, чтобы развить успех. Цезарь ходил вдоль шеренг Перворожденного, напоминая солдатам, что необходимо заслонить бреши и выстоять, если люди Лепида побегут снова. Он знал, что дезертиры едва оправились от паники, но не избавились от пережитого страха смерти, который только что сломил их волю. В следующий раз этот страх победит их быстрее.

— Юлий?.. — обратился к нему Брут, ожидавший приказа.

Цезарь взглянул на друга и понял его мысль. В конце концов выбора не было. Они должны встать на передний край и молить богов, чтобы солдаты Лепида не оставили их без прикрытия сзади.

— Перворожденный! На переднюю линию!.. — закричал он, и семьсот человек, оставшихся в его легионе, в образцовом строю зашагали вперед, за своим командиром.

Им встречались запоздавшие беглецы из числа солдат Лепида, и воины Юлия безжалостно рубили бегущих, чтобы искоренить заразу паники. Они убивали их со злобной решимостью, которая должна была послужить предостережением рабам, желавшим добиться успеха на этом участке битвы.

Щиты солдат Перворожденного столкнулись с массой мятежников, и мечи замелькали, как молнии, — легионеры рубили и рубили, жертвуя точностью ради скорости. Они перешагивали через раненых, оставляя их извивающимися на земле и зачастую живыми. Легион двигался так быстро, что возникла опасность выдвижения за основную линию боя. В этом случае остатки легиона могли быть отрезаны от главных сил. Рений, зычным голосом выкрикивая приказы, выровнял фронт Перворожденного в соответствии с основным передним краем.

Юлий сражался так, славно впал в бешенство. Рука стонала от ударов, от запястья до плеча протянулась длинная кровоточащая рана. По ней скользнул клинок врага, прежде чем Цезарь заколол его. Громадный мятежник в римских доспехах бросился на Юлия, но не успел добраться до него и рухнул на землю — в бок ему вонзился меч Рения, угодивший как раз в щель между пластинами.

Следующего врага, появившегося перед ним, Юлий убил сам, но затем на него напали сразу трое. Благодаря тысячам часов тренировок он начинал действовать раньше, чем думать. Шагнув в сторону и навстречу переднему, Цезарь толкнул его на двух задних, чтобы запутать врагов, если нет возможности сразу же убить их. Первый мятежник столкнулся со вторым, и тут Юлий, рубанув его сбоку по шее, сделал выпад вперед и через падающее тело вонзил меч в бурно вздымавшуюся грудь второго противника. Клинок застрял в ребрах, и Цезарь чуть не закричал от ярости, когда окровавленные пальцы соскользнули с рукояти: Юлий понял, что остался без оружия.

Третий мятежник, замахнувшись гладием, нанес рубящий удар по дуге на уровне груди, и Цезарь, чтобы уйти от клинка, плашмя бросился на землю. Он запаниковал и уже ожидал, что через секунду металл войдет в тело и его кровь смешается со скользким месивом, в котором он лежит. Враг умер с мечом Цирона во рту, а Юлий вцепился в свой гладий и принялся стряхивать с него труп раба, пока клинок с хрустом не вышел из распадающихся костей.

Брут бился на шаг впереди, и Цезарь видел, как Марк прикончил двоих с невероятной быстротой и легкостью, которых он не ожидал от мальчика, выросшего на его глазах. Вокруг Брута образовалось пустое пространство; лицо его было спокойно, почти безмятежно. Все живое, оказавшееся в пределах досягаемости его меча, погибало после одного-двух ударов, и рабы, словно чувствуя эту границу, давали ему простор и не напирали на молодого римлянина, как на остальных легионеров.