Немёртвый камень (СИ) - Кисель Елена Владимировна

— Ее?

Макс молчал, сжимая кружку так, что побелели костяшки.

Минут десять они пили молча, но упорно, задавшись целью прикончить эту проклятую бутылку. Вообще-то, ее кончина была не страшна: помянуть можно было с третьей. Третья стояла под столом и ждала своего часа.

С речью была полная труба, но Ковальски был стоек и умудрялся задалбывать своей стратегичностью и в нетрезвом состоянии:

— Говорю тебе: полная чертовщина. Ладно — это колечко. Ладно — Экстер сначала шлялся месяц непонятно где, потом спохватился, что война скоро… Но сделать пешкой этого бородатого гада — вот у кого на такое мозгов хватило, ты можешь себе представить?

— Бородатого га… э-э… Дремлющего?

— А, нет, второго… Холдона. Они же понимали, что Экстер его… вторично. Вызвали Мечтателя в эту Оскальную Пещеру — ну да, думали дать Холдону шанс. Но понимали ведь.

— Э-э… Магистры?

У Гиацинта было плохо с логическим мышлением. И в силу возраста, и в силу характера, а сейчас — в особенности.

— Или тот, кто их контролирует, черти б его… Потому что я склонен думать, что их контролируют. Может быть, даже всех. Знаешь, я разговаривал малость… с Хетом в основном, источников было немного, да. Но целестийская армия, мягко говоря, в упадке. Даже Воздушное Ведомство. Доносительство и лизоблюдство, на основных должностях — нечт знает кто, и выслужились они нечт знает как… хотя нет, я тоже знаю, сам когда-то так же выслуживался. Толковых командиров нет. Никто не берёт на себя ответственность, разве что кордонщики более или менее… В общем, если кому-то нужно было, чтобы страна осталась беззащитной…

— Стоп-стоп, — Гиацинт поводил кружкой. — А Холдон им на какого… смуррила?

— Вот не знаю, — отозвался Макс. — Но что-то он сделал в оплату за свое возрождение. Экстер, наверное, нынче расхлебывает…

— Вот кому не везет, — посочувствовал Гиацинт, — это ж насколько хуже… и бросить не может. Думаешь, он так… из-за пророчеств или традиций?

— Думаю, просто не может иначе. Этот бородатый хмырь… Холдон… хотел видеть Ключника Малой Комнаты. И Экстер, прежде чем снести Холдону башку, вроде бы, именно так и представился. Едва ли это что-то, что можно оставить просто так.

— А ты туда… ты из-за нее?

— В первую очередь — да.

— И… есть вторая очередь?

Звякнула поставленная кружка.

— Вторая — я хочу этого. И вернусь туда, пусть хоть все предсказатели в голос орут обратное.

Гиацинт молчал, приходя в себя после очередной обжигающей порции.

— Вернешься, — сказал он вдруг. — Слово мое — вернешься. Я… я знать не хочу ничего, что связано с Целестией, слышать не хочу. Но ты туда вернешься, это мое слово.

— Слово?

— С-слово, — подтвердил Гиацинт. — О, это да! Это у нас такая вещь! Вот матушка мне, кстати, тоже говорила… отговаривала… чтобы не шел в тинторели отговаривала. До того, как… Аметистиат с Печатью. Потому что, говорит, у того, кто слово держит — короткий век… в Целестии. Там честность не у всех в чести, — и он хихикнул над собственным каламбуром. — Ох, если б она меня сейчас видела… Макс, а ты?

— А я?

— Ты давал когда-нибудь слово?

— Я швырялся словами направо-налево. Правда, это никого не особенно удивляло…. как ты там сказал? — Ковальски взвесил неопределенную по счету кружку. — Честность не в чести… Жить с этими… тинторельскими кодексами в моем мире…

— Плохо?

— Недолго, — теперь хихикнул Макс и тут же оборвал непривычный звук.

Тинторель тем временем пытался то ли сфокусировать глаза на пейзаже за окном (пейзаж этого не заслуживал), то ли настроиться на нужный лад и что-то удивленное выразить из груди.

— То есть ты никогда не клялся по-настоящему… себе?

— Нет, было дело. Было дело… однажды я поклялся, что никакая сила не заставит убраться меня из Целестии. Даже все семь Магистров вместе с этим вашим… Дремлющим. Представляешь?

Гиацинт засмеялся за компанию, хотя и ему, похоже, было совсем не весело.

— Ты это вслух сказал?!

— Экстеру, кажется… точно был не в себе. Она меня еще поцеловала тогда… — Макс резко поставил кружку на стол: прозрачная жидкость дрожала и грозила расплескаться.

Гиацинт застонал, опрокидывая в себя еще одну порцию доброго русского напитка.

— Ну, почему я не улетел из Целестии раньше… Ведь… нет, Макс, послушай… я же чувствовал. Я же знал, что мне там нечего делать, в Одонаре… я же меньше всего на свете хотел туда попасть! — он грохнул бутылкой по столу, и сырки на миг ожили на тарелке и попрыгали — в знак согласия. — Я не люблю ее, а она меня не полюбила бы никогда… Даже если бы я был сто раз Оплот… даже если я вернул бы ее…

Он начинал медленно клевать носом, а через это — с трудом нащупывал нить высказывания. Макс, кажется, тоже сомневался в своей способности связать хотя бы пару слов.

У Гиацинта все же получилось.

— Завтра, — сказал он. — Завтра вернешься в Целестию. Вернемся. Я с вами, я помогу, раз такое… слово…

— И что будешь делать — воевать? — у Макса тоже нашелся резерв речи. — Помоги мне пройти. Этого выше крыши…

Гиацинт попытался встать, понял, что вряд ли сумеет, отодвинул тарелку и пристроил голову на сложенные руки.

— А может, и воевать… — донеслось уже невнятно. — Я же не… не эгоист… ох, матушка бы видела… ты, например, человек хороший, Макс… Так рвешься туда… а я…

Он засопел. «Хороший человек Макс» какое-то время посидел, глядя на него и сжимая в руке чашку с остатками алкогольного пойла. Потом залпом допил, неуверенно поднялся из-за стола, преодолел коридор и добрел до двери в комнату. Качало его так, будто он шел по палубе корабля в шторм.

До двери, по крайней мере. Как только Ковальски закрыл ее за собой, с ним свершилась разительная перемена. Расслабленные мышцы лица напряглись, глаза стали ясными и мрачными, только плечи не распрямились, обнажая жуткую усталость. Он прислонился к дверному косяку, расстегнул ворот рубашки и снял с шеи аметист на шнурке — артефакт на нейтрализацию действия спиртного…

Кристо уже давно храпел так, что одеяло приподнималось от каждого залпа. Дара не спала: она безмолвно вынырнула из темноты, забрала артефакт и попросила тихо:

— Только не начинай врать, что с тобой все в порядке.

Макс дернул головой. Очень хотелось вспомнить славное прошлое, выдать что-то вроде: «Черт, конечно нет, три часа без кофе!» Пять шрамов на ладони — напоминание об иглеце — горят, или только кажется?

— Он назвал меня хорошим человеком.

Дара спрятала аметист от греха подальше. Со временем этот артефакт у нее стал получаться гораздо лучше: Макс не чувствовал никаких признаков опьянения. Как и во время недавней попойки.

— В артефактологии есть такой закон — «самовосполнения артефактом энергии». У каждой вещи свой потенциал. Иногда, если это вещь сильного мага, и она долго напитывалась его силой — потенциал огромен. Ты завязываешь нити в узлы, моделируешь нужное тебе действие… и первое время артефакт питается за счет собственного энергетического потенциала. Но в какой-то момент он истощается, и тогда нужно либо уничтожить артефакт, либо дать ему возможность восполнить энергию. Взять энергию от живых — самый простой путь, который выбирают почти все вещи. Классика, правда? «Чтобы получить что-нибудь — пожертвуй чем-нибудь». И когда я раньше общалась с вещами… они все напирали на то, что мы поэтому и не отличаемся от них. Что у нас действует этот закон и что мы всегда… чтобы получить что-то, жертвуем чем-то другим…

— Или кем-то.

Ему что — так на роду и написано бегать по граблям? Жертвовать кем-то ради чего-то, что ему кажется более ценным? Решать за кого-то?

— Один бой, — голос уже почти прежний, ладонь почти не горит, — я даю слово. Поддержит нас, поможет пройти — и пусть катится хоть на Аляску.

— Один бой, — подтвердила Дара. Погладила его по плечу. — Ложись спать, Макс. Его даже не ранят. Я прикрою, насколько смогу. Тебе так будет спокойнее?

Видимо, все же не так что-то с этим проклятым аметистом. Куда-то подевалась его великолепная способность врать.