Цмцерон - Пьер Грималь

Ответ Антония на рассуждения Красса прежде всего в следующем: груз общей образованности не должен подавлять оратора. По любому вопросу, который у него возникнет, он всегда сможет справиться у специалиста. Ответ, который дает Красс, раскрывает главную мысль: говоря об ораторе, он вовсе не имеет в виду речи сутяг, которыми кишит форум, а «нечто более возвышенное» — искусство, выходящее бесконечно далеко за рамки риторики профессиональных адвокатов, искусство, от которого зависит весь ход римской государственной машины.

Вторая и третья книги большей частью посвящены технике построения речей. Цицерон не мог выпустить все то, о чем по традиции полагалось писать в трактатах о судебном ораторе. Поэтому во второй книге он рассматривает правила расположения материала и роль памяти; в третьей же говорит о технике исполнения речей (выбор слов и ритмическая организация фразы), о мимике и жестикуляции. Однако и здесь Цицерон не ограничивается правилами, а стремится исследовать внутреннюю — творческую сторону дела. Красноречие, на его взгляд, вообще не располагается в сфере Истины, как считает Платон, а в сфере мнения, оно использует человеческие предрассудки, играет на чувствах и потому если и раскрывает истину, то не философскую, абсолютен), а приноровленную к предрассудкам и чувствам людей. Значение такого подхода к красноречию трудно переоценить. Красноречие становится частью бесконечного, одновременно реального и иллюзорного, мира, сотканного из образов и интуитивных озарений, чарующего, убеждающего и направляющего наше сознание, мира художественного творчества. Есть ли тут опасность? Бесспорно. Но разве не переходит в этот мир и сам Платон, когда мысли его прорастают мифами, а в мифах ведь как раз рациональная аргументация заменяется пылом художника! Красноречие, подобно поэзии, действует на слушателя эстетически, увлекает сердца, убеждает, наполняет умы новым содержанием. Под влиянием яркой талантливой речи шумная толпа, охваченная противоречивыми чувствами, обретает единство, осознает общность целей. Тут Цицерон опирался на собственный опыт — так подействовала его речь в защиту Росция Отона о всаднических местах в театре, так было на сходках, созванных Клодием. Дело оратора — пробуждать в человеке подлинно человеческое.

Не будем характеризовать технические приемы, призванные открыть оратору путь к вершинам его искусства. Нам важно лишь понять, как глубока мысль автора, уловившего связь между литературой во всех ее проявлениях и духовным состоянием общества. Столетием раньше римляне впервые почувствовали, что может совершать поэзия; Цицерон открыл, что то же свойство присуще и прозе. Он связывает воедино литературное творчество, подъем, охватывающий оратора во время речи, и одушевление, которое вызывает речь у слушателей. Художественное слово объединяет людей, но по-другому, чем повседневная речь; стилистически организованное, оно обретает торжественную значительность, которая убеждает и увлекает. В те же годы рождается великая латинская проза, проза Тита Ливия, Сенеки и Тацита. Она возникла из ораторской речи, и художественный канон, который она утвердила, навсегда сохранил связь с искусством, способным подчинять себе, действовать на ум, направлять волю.

Такие размышления занимали Цицерона, когда ему удавалось прервать судебную деятельность и хоть ненадолго обрести покой на вилле в Анции или в Помпеях.

Между тем консульский год Помпея и Красса, 55-й, подходил к концу. Уже в начале года на Востоке произошли важные события, которые потребовали вскоре вмешательства Цицерона. Ставленник Помпея Габиний, никем на то не уполномоченный, решил восстановить Птолемея Авлета на египетском престоле в Александрии. Из подчиненной ему провинции Сирии Габиний во главе армия выступил в поход и без труда рассеял наспех набранных ополченцев некоего Архелая, бывшего жреца Ма, главной богини причерноморского города Команы, который выдавал себя за сына Митридата; Архелай грозил сплотить против Рима народы Востока (Габиний, по крайней мере, делал вид, будто верит в реальность этой угрозы). Архелай был мужем дочери Птолемея Авлета Береники, которой, как мы уже упоминали, жители Александрии передали престол Египта. Брак этот оказался недолгим. В конце апреля 55 года Архелай был убит неподалеку от Александрии в бою с войском Габиния. Авлет оказался восстановленным на троне, за что и уплатил Габинию десять тысяч талантов. Габиний оставил царю для охраны его и города несколько вспомогательных когорт из галлов и германцев, а сам возвратился в Сирию. Подлинная цель операции состояла в том, чтобы дать Птолемею возможность собрать деньги и возвратить римлянам крупные и давние долги. В результате действий Габиния вмешательство в египетские дела нового наместника Сирии, то есть Красса, становилось излишним. Тогда, но совету Цезаря, решили вознаградить Красса, поручив ему возглавить поход против парфян, живших по восточным окраинам вверенной ему провинции. Сенаторы, враждебные триумвирам, попытались помешать доходу и по возможности лишить проконсула средств к его осуществлению. Усилия их, однако, ни к чему не привели, и в конце ноября Красс в алом походном плаще командующего торжественно выступил из Рима во главе войска. У ворот города его ждал трибун Гай Атей Капитон, один из немногих трибунов, которые не были в подчинении у триумвиров; Капитон произнес слова проклятья, сопровождая их обрядами, восходившими, как говорит Плутарх, к седой древности. До этого трибун, разумеется, пытался наложить вето и провел ауспиции, ясно показавшие, что боги не одобряют затеянный поход. Красс не обратил ни малейшего внимания ни на знамения, ни на проклятия. Он стал лагерем в римской Кампании и стоял несколько дней, довершая формирование армии. Как раз в это время Цицерон возвращался после объезда своих вилл, встретил Красса и пригласил на прощальный обед на виллу Фурия Крассипа, что на берегу Альмы. Обед призван был показать всем, что былые расхождения забыты. В свое время, когда до Рима дошли вести о походе Габиния в Египет, Цицерон в речи «Против Пизона» резко осудил эту авантюру и напомнил, что в Сивиллиных книгах ясно выражен запрет вступать с войском в Египет. Красс тогда вмешался и глубоко оскорбил Цицерона, обозвав его «безродным». Цицерон тотчас дал отпор, но обиды не простил. С той поры между ними встала вражда. Помпей, однако, настаивал на примирении. Дни, проведенные на виллах, безмятежное чтение философских трудов, работа над диалогом «Об ораторе» притупили чувство обиды, и противники возлегли за дружеской трапезой в садах у Аппиевой дороги.