Цмцерон - Пьер Грималь

Избрание преторов протекало не столь драматично, но тоже довольно сложно. Катон завершил свою миссию на Кипре и в ноябре вернулся в Рим. Он получил триумф, хотя свергнутый им с престола царь Кипра, брат Птолемея Авлета, не оказал никакого сопротивления и, услышав о приближении римлян, покончил с собой. Дело было не в военных победах — Катон привез с Кипра огромную добычу, состоявшую в основном из личного имущества царя. На свою беду, он не сумел представить точный отчет — все документы и приходные книги погибли вместе с копиями в дважды обрушившихся на Катона несчастьях — в кораблекрушении и в пожаре. Клодий воспользовался случаем, чтобы скомпрометировать Катона. Катон тем не менее выдвинул свою кандидатуру на преторских выборах, но поддержки не получил и вынужден был уступить место другому кандидату, Ватинию, хотя Цицерон и произнес в сенате речь против последнего. Речь не сохранилась и, по всей вероятности, не была опубликована. Ватиния поддерживал Помпей, и, едва прошли преторские выборы, триумвир решил помирить Цицерона с новоизбранным претором. Это ему удалось, и на следующий год Цицерон выступил с защитой человека, которого всего лишь годом раньше осыпал упреками и бранью. Ватиний прошел в преторы благодаря ловкому маневру Помпея: увидев, что первая центурия проголосовала за Катона, Помпей, в качестве консула руководивший выборами, объявил, что слышит раскаты грома, прекратил опрос центурий и отложил выборы. Выигранные несколько дней он использовал так: раздал избирателям еще больше денег, собрал в Рим мошенников, готовых за плату на все, и в результате добился избрания Ватиния; то народное собрание навсегда осталось в памяти римлян как непререкаемое свидетельство разложения республики в последние ее годы.

Но что же делал тем временем наш герой? В двух источниках, у Плутарха и у Диона Кассия, упоминается эпизод, дата которого не указана, но, по всей вероятности, он имел место после возвращения Катона с Кипра. Цицерон, воспользовавшись отсутствием Клодия, явился на Капитолий и похитил бронзовые доски, на которых его недруг нанес отчет о своих действиях в качестве народного трибуна. Цицерон считал трибунат Клодия незаконным, а следовательно, и надписи, к нему относящиеся, не должны оставаться на Капитолии. Он унес их и, как передавали, разбил. Поступок оратора, по-видимому, стал предметом обсуждения в сенате. В ответ на упреки Клодия Цицерон старался оправдать свои действия, говоря, что переход Клодия в плебеи был проведен с нарушением законов и обрядов, значит, и все действия его впоследствии следует признать неправомочными и как бы не имевшими места. Слова оратора вызвали неудовольствие Катона: миссия его на Кипре тоже входила в число мер, осуществленных Клодием, и если трибунат Клодия ставится под сомнение, то покорение острова и обращение его в провинцию превращается в разбойное нападение, противное законам богов и людей. Катон считался величайшим законником своего времени, и в его устах подобное возражение никого не удивило. Спор, естественно, остался чисто теоретическим, никакие реальные выводы из него сделаны не были, но, как утверждают оба упомянутых автора, отношения Цицерона с Катоном с того времени ухудшились. Внешне, однако, они сохраняли прежнее согласие, и в письме Лентулу 54 года, выше уже цитированном, Цицерон утверждал, что выступил против Ватиния, желая «почтить и защитить Катона».

Цицерон попал в сложное положение. Катон, а также Домиций Агенобарб и оба консула предшествующего года, Марций Филипп и Марцеллин, были враждебны триумвирам, у Цицерона же руки оказались связаны. В какой-то мере, правда, удавалось делать вид, будто действия его и решения вполне самостоятельны. В эти месяцы он защищает в суде друзей Помпея Луция Каниния Галла и Тита Ампия Бальба (в последнем случае в качестве второго защитника выступал сам Помпей). Затем он открыто и яростно напал на Пизона, своего личного врага, который в качестве консула допустил голосование по Клодиевым законам.

Некоторое отдаление Цицерона от активной политической деятельности имело не только отрицательные последствия. Располагая свободным временем, он смог обратиться к философскому и литературному творчеству. «Переписка» дает возможность уловить, как развивалась его мысль. В последние месяцы 56 года Цицерон пишет поэму в трех песнях, озаглавленную «О моем времени»; речь в ней шла об изгнании и возвращении, и название следует читать «О превратностях моей жизни». Ни одна из трех песен не была опубликована, мы не располагаем ни единым фрагментом поэмы. Чтобы прославить те годы своей жизни, он рассчитывал не столько на поэму, сколько на исторический труд, который писал по его просьбе Лукцей, друг Помпея, тот, что оказал гостеприимство послу Береники Диону Александрийскому. В июне 56 года, находясь в Анции, Цицерон обратился к Лукцею с большим письмом, в котором просил написать о нем историческую «монографию» примерно в том духе, в каком Саллюстий через несколько лет написал «Катилину» и «Югурту». Книга должна явиться как бы эталоном описания политических переворотов, причем исследованию подлежат причины переворота и средства борьбы с ним. Монография должна быть как бы драмой со своими кульминациями, театральными эффектами и счастливым концом. В том же письме Цицерон просит Лукцея быть к нему снисходительным и «во имя дружбы слегка преступить пределы исторической истины». В наши дни подобная просьба несколько озадачивает. Что же, выходит, Цицерон хотел, чтобы для умножения его Славы историк лгал (о, разумеется, совсем немного!)? На самом деле речь идет не об искажении фактов — они известны современникам во всех подробностях, и тут вряд ли можно что-либо изменить; речь о толковании, об освещении, в котором факты предстанут перед читателем. В конечном счете Цицерон добивается от Лукцея оправдания своей нынешней позиции своей политической изоляции между триумвирами, с одной стороны, я консерваторами — с другой, между Помпеем и Катоном. Именно стоящим на такой позиции желает он войти в историю. Стремление «изваять собственную статую» вызвано, может быть, не столько тщеславием, сколько чувством завершенности наиболее значительной части жизни. На выборах 55 года цензорами были избраны два аристократа, Публий Сервилий Исаврийский и Марк Валерий Мессала. Магистратура, о которой Цицерон мечтал как о венце карьеры, навсегда от него ускользнула.

Между тем свидание в Лукке приносило плоды, на которые триумвиры и рассчитывали. В марте 55 года народный трибун Гай Требоний, вопреки сопротивлению Катона и после яростных уличных стычек, провел закон, согласно которому Помпей получил на пять лет в управление обе испанские провинции, а Красс — Сирию «и прилегающие области». Цезарь примерно в то же время получил продление командования в Галлии также на пять лет в соответствии с законом Помпея и Лициния, проведенным через народное собрание обоими консулами, несмотря на сопротивление Катона — он и на этот раз оказался бессильным. Цицерон уже в апреле уезжает на свои виллы. Сначала он живет в Кумах, где широко пользуется роскошной библиотекой Фавста Суллы> сына диктатора. Здесь он обнаруживает труды Теофраста и. «эзотерические сочинения» Аристотеля (единственные, которыми мы сегодня располагаем). Цицерон полон идеями Аристотеля, как признается в обширном письме Лентулу, столько уже раз нами цитированном. Он почти вовсе отказывается от произнесения речей, целиком отдается работе над диалогом «Об ораторе» и вновь встречается «с музами, более мне любезными и снова чарующими меня так же, как чаровали в дни первой моей молодости». После стольких лет он опять находится во власти мыслей и чувств, продиктовавших ему в свое время «О нахождении материала». Кажется, он начинает с того места, на котором когда-то остановился; он навсегда распрощался с годами честолюбивых стремлений и политической борьбы, которые разделяли две эпохи его жизни. Аттик, правда, держит Цицерона в курсе, рассказывая более или менее обо всем, что происходит в Риме, но в ответных письмах Цицерон не раз повторяет, что тишину библиотек предпочитает суете форума и курия. В конце апреля он посещает Помпея, выражает ему свои дружеские чувства, но Помпей упорно избегает делиться с оратором какими-либо политическими секретами. Цицерон понимает, что Помпей скрывает свои подлинные мысли. Он, например, с пренебрежением упоминает о провинциях, куда он и Красс назначены наместниками, хотя Требониев закон, которого триумвиры столь настойчиво добивались, только что проведен. Цицерон не так наивен, чтобы принимать всерьез признания «друга», хотя и благодарит его усиленно за «откровенность». Он не забыл, как в интересах Цезаря «друг» предал его собственные, и знает, что Помпей ни в каком случае никогда не согласится вернуть Цицерону подлинную свободу действий.