Пограничники - Анатолий Марченко

Независтливый Гусаров результатом операции был доволен, чрезвычайно — главное, выиграло дело; то же, что лавры достались не ему, в глазах Сергея значения никакого не имело. Он был человеком совершенно бескорыстным. Люди, дело, служба, семья, друзья составляли главный и единственный предмет его забот.

Через год с небольшим после прихода в отряд он был избран освобожденным секретарем бюро ВКП(б) и очень скоро затем назначен помполитом отряда.

В штабе его застать было нелегко. Опоясывался Сергей Ильич своим старым, безотказным, еще с гражданской, маузером, брал в полевую сумку суточный сухой паек и садился на выносливого, горбоносого, короткогривого конька местной породы. Зимой надевал башлык, тулуп, валенки и отправлялся в дальние поездки… На заставе жило два десятка человек, порой соединенных с миром в зимние заносы или в распутицу не дорогой, а только ниточкой телефонного провода. Мало было сторожевых собак, не хватало ракетниц, плохо работал телефон, связывавший за сто-двести верст одинокую заставу с комендатурой или отрядом. Проводной связи с секретами не было, основным сигналом считался выстрел. По границе не всюду была еще тропа, о контрольно-следовой полосе только мечтали командиры; натянутая проволока, нашпигованная бренчащими от прикосновения банками из-под консервов, набитыми камнями, пользовалась большой популярностью.

Сергей Ильич Гусаров любил и умел говорить с людьми. Большие и высокие проблемы мирового и союзного значения связывал всегда с конкретными задачами отряда, комендатуры, мангруппы, заставы. Вопросов «вообще» не любил — предпочитал конкретные: «Что из дома пишут?», «Как живет колхоз?», «На заводе знают, что вы на заставе служите?», «Что в семье хорошего?..» Делились с помполитом охотно, душу открывали и бойцы, и командиры. Его приезды становились точно праздники, о них долго вспоминали. И при всем том добрячком Гусаров не был — взыскивать умел, «стружку снять» не стеснялся, и нерадивые его боялись больше, чем иного грозного начальника.

В один из наездов в штаб заехал на станцию за газетами. Какая-то молодая женщина с милым, открытым русским лицом, по одежде явно приезжая, увидев помполитову зеленую фуражку, несмело обратилась к нему:

— Не знаете случайно, гражданин, как мне до погранотряда добраться?

— Случайно знаю, гражданочка. А кто вас там конкретно интересует?

Ответила слегка смущенно:

— Муж мой, Налетов Петр Иваныч, там служит. К нему приехала.

Он посмотрел на ее платье, туфельки:

— Это в наши-то края вы так вырядились! Разве Петр не писал вам о наших морозах? Ну ладно, ждите меня тут, я скоро вернусь.

Воротился с тулупом, валенками:

— Одевайтесь. Все поверх! Тулуп — на пальто, валенки — прямо на туфли. Это ваши вещи? Пошли.

На улице усадил ее в кабину отрядной «голубой антилопы» — помеси грузовичка с лимузином, сам влез в кузов, завернулся в шинель, постучал шоферу:

— Поехали.

— Я не поеду, вы закоченеете, садитесь в кабину, — запротестовала она.

— Ничего, тетя-девочка, — весело сказал помполит, и она от неожиданного такого оборота рассмеялась совсем по-девчоночьи. — Нам ехать недалеко, да и я привычный…

Заскочили в отряд, и Гусаров повез Налетову в комендатуру, где дислоцировалась мангруппа, в которой служил ее муж…

Пополнением, прибывающим в отряд, Сергей Ильич занимался всегда сам — встречал, организовывал питание, купание, отдых, распределение по комендатурам и в маневренную группу. И всегда у него появлялись в это время из числа новобранцев «крестники», из которых в дальнейшем он надеялся воспитать своих, отрядных политработников.

В село Ново-Цурухайты, на левое крыло отряда, помполит приехал через несколько дней после привоза в тамошнюю комендатуру пополнения. Жили в селе аргунские казаки, с которыми у Советской власти в колчаковщину сложились нелегкие взаимоотношения; теперь здесь был рыбачий колхоз, молодежь всегда тянулась к клубу, к школе, и Ново-Цурухайтуевская комендатура, по планам Сергея Ильича, должна была оказывать большое идейное и культурное влияние на весь этот большой район. Помполит внимательно следил, как осуществляется смычка пограничников с сельским населением: бойцы постоянно помогали молодым колхозам убирать урожай, ремонтировали сельскохозяйственные машины, сооружали линии электрической и телефонной связи, тушили степные пожары.

Приехав в Ново-Цурухайты, помполит Гусаров, как обычно, устроился в клубе, переоборудованном из старой церкви. Прибежал встрепанный парень в незастегнутом шлеме-буденовке, запыхавшийся протопал к столу и выкрикнул:

— Красноармеец Болотин прибыл по вашему приказанию!

— Выйдите, товарищ Болотин, — строго сказал помполит, — отдышитесь, приведите себя в порядок.

Через несколько минут те же сапоги простучали размеренно, шлем был застегнут, докладывал красноармеец спокойно, деловито.

— Ну здравствуйте, товарищ Болотин. Садитесь. Значит, это вам поручили составить список?

— Мне.

— Знали, для чего этот список?

— Примерно да.

— Почему себя не включили? Ведь приказано было отобрать лучших, активистов.

— Товарищ помполит, откровенно хотите?

— Да.

— Я до армии был редактором райгазеты у себя в Новгородской области. Там меня в партию принимали. Учился в КИЖе[9] заочно. Работу свою, газетчика, очень люблю, хочу после службы вернуться опять в редакцию.

Негромким спокойным голосом принялся Сергей Ильич объяснять молодому красноармейцу, как важно и нужно готовить младший командный и политический состав для пограничных войск именно сейчас, когда в Германии к власти рвется фашизм, а японские милитаристы захватили северо-восточные провинции Китая и создали марионеточное государство Маньчжоу-Го на границе с Советским Союзом.

Молодой газетчик оказался настроенным агрессивно: отслужу два года и демобилизуюсь, уговаривать нечего, не маленький.

Сергей Ильич не рассердился, не повысил голоса. Только включил Болотина в список бойцов учебного взвода:

— Что ж, послужите пока, поучитесь, а там видно будет! Идите!

Крутнул боец через левое плечо, ушел.

Пожил помполит день-другой в селе. Школа младших командиров была пехотного образца. Учебные классы расположились в клубе; в казарме построили двухэтажные нары; на стенах появились лозунги, а стенгазета (рука Болотина!) оказалась самой интересной среди всех других в отряде; футбол не привился, но в волейбол играли каждую свободную минуту; учеба, боевая подготовка, политическая (несколько занятий провел сам Гусаров; запомнились они курсантам, а ему — их глаза, внимательные, освещенные словно изнутри) шли по напряженной программе. Учились ребята, а меньше чем в километре от них стояла ближняя застава, чуткая, бессонная, не имеющая права чего-то не замечать на той, сопредельной стороне. Нюхали голубой солнечный даурский ветер тупорылые зенитные пулеметы. Бинокли дозорных ощупывали чужой горизонт. Там уже не китайские — японские войска занимали казармы, пограничные блокгаузы, долговременные огневые точки. За Аргунью простерлось государство, имеющее двух императоров: «верховного», японского — Хирохито, и «подмандатного», маньчжурского — Пу-И. Ничего хорошего от всего этого ждать не приходилось.