Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова

Наткнешься вдруг на крепконогих

Широкошляпных боровых.

Потом с наполненной корзиной

Люблю присесть я на пенек,

Стянуть намокшую резину,

Поправить сбившийся платок.

И там, любуясь ясным небом,

Благословляя отчий дом,

Позавтракать душистым хлебом

С свежепросольным огурцом.

Покончив с добрым узелочком,

Люблю немножко отдохнуть

И вновь заглядывать под кочки,

Тащась уже в обратный путь.

Что грех таить? Уж на опушке

Люблю слегка «поворожить» —

Поверх корзины, по верхушке

Грибов отборных наложить.

Люблю досады выраженье

На лицах встречных грибников,

И, свистнув, и с пренебреженьем

Сказать: «Нам – пара пустяков!»

А дома… О, благословенный,

Уютный, теплый уголок!

Люблю с рассказом непременным

У огонька греть пальцы ног.

Люблю вдыхать дразнящий, тонкий

Грибной селянки вкусный пар,

И слышать, как бренчит конфоркой

Кипящий, шумный самовар.

Ну, на этот раз и здесь селянка получилась у нас не хуже, чем в России. Мама использовала под нее самую большую кастрюлю, так что хватило всем. Несколько отборных грибов для «зуппе» Нина отнесла в дом Гельба, а вернулась оттуда с банкой густой сметаны. Кончитта с Джованни столь восторженно, – цокая языками и размахивая азартно руками, – отзывались о кулинарных способностях нашей главной поварихи, что зардевшаяся от удовольствия мама, расщедрившись, отложила в миску большую порцию ароматной селянки для Катарины и старой Амалии.

Вместе с нами ужинал сегодня и Джонни, и тоже, как и все остальные, не отказался от предложенной ему добавки. Рассказал свежие новости. Позавчера, 22 сентября, взят нашими Таллин. Наступление советских войск по-прежнему продолжается широким фронтом – вчера русские вступили в Венгрию. (Я тут же, за столом, помолилась в душе: Господи, спасибо, спасибо тебе. Дай же нашим воинам и впредь побольше сил и поменьше крови в их святой борьбе!) Об англо-американском десанте в Голландии, сказал Джонни, ничего конкретного, кроме того, что там по-прежнему продолжаются тяжелые бои, пока не слышно.

Сообщил Джон также не совсем приятную весть. Хельмут Кнут предупредил их, что скоро, вероятно, даже со следующего воскресенья, всех живущих в округе Грозз-Кребса военнопленных англичан, французов и русских, а также чужеземных рабочих, в том числе и «остарбайтеров», немцы намерены гонять по выходным дням на строительство оборонительных укреплений где-то в предместьях Мариенвердера. Вот так новость! Только этого – строить укрепления для нацистов – нам и не хватает! Да еще тратить единственные светлые дни – воскресенья! Они что – совсем уж рехнулись?!

– Я для себя решил, что не пойду ни на какие окопы, – твердо заявил Джон. – Просто не пойду – и все.

– Ты сказал – «русские пленные» – разве в нашей округе они есть? – спросила я Джона.

– Да. По моим сведениям, недавно в Почкау пригнали что-то около 25 человек. Живут в бывшем французском лагере, который охраняется тремя немецкими автоматчиками и овчарками.

Русские пленные в Почкау! Это же совсем близко – на расстоянии каких-то пяти-шести километров! Мы с мамой и Симой сразу загорелись идеей – как-то увидеться с ними, или, если не удастся увидеться, так хотя бы передать им записку. Ведь вполне возможно, что среди тех двадцати пяти найдется кто-то знакомый. Возможно, что кто-то из них знает или что-либо слышал о наших близких… Конечно, я понимаю – чудес не бывает, но вдруг, вдруг… Так как же с ними связаться? Может быть, опять поможет Джонни?

– Я постараюсь, – просто сказал Джон. – Напишите записку… Попрошу содействия у своего вахмана. Главное, чтобы из тех трех немцев нашелся хоть один порядочный человек.

Я тут же написала и отдала Джону коротенькую записку, адресованную незнакомым русским военнопленным с просьбой откликнуться и сообщить, нет ли среди них ленинградцев или (вдруг повезет?) жителей довоенной Стрельны? Назвала себя, добавила, что училась во 2-й стрельнинской средней школе и была бы очень счастлива узнать о ком-либо из прежних друзей или знакомых.

Маме показалось этого недостаточно, и она, отобрав у Джона записку и слегка поворчав на меня за неконкретность, приписала своей рукой:

Дорогие советские сынки. Нет ли среди вас моих сыновей – Миши, Кости и Вани Федоровых из деревни Новополье, что недалеко от Стрельны? А еще мужа моей племянницы Симы – Константина Павловича Косолапова? У нас изболелись души от неизвестности. Напишите нам, если сможете, хоть немного, а еще о том, в чем вы особенно нуждаетесь. Может быть, мы сумеем хоть чем-то помочь вам.

Мать троих русских воинов

Федорова Анна Петровна.

На улице по-прежнему, как и днем, висела плотная, ватная изморось, и мы – я с Юзефом и Джованни с Кончиттой, – пользуясь темнотой, проводили Джонни до железнодорожного переезда. Еще за столом выяснилось, что Джон неплохо говорит по-итальянски – обучался этому языку в школе, – и они трое довольно свободно болтали на тарабарском итальянском наречии. С болезненным уколом в сердце я заметила, как Кончитта не сводила при этом своих очаровательных бархатисто-черных глаз с Джона и как он по какому-то поводу дважды улыбнулся ей. Может быть, именно поэтому при расставании я на секунду (только на секунду!) слегка (совсем слегка!) сжала (ну, не сжала, а просто чуть тронула) пальцы Джона в своей ладони и с облегчением ощутила в ответ долгое пожатие собственной руки в его теплой ладони. Хорошо, что была непроглядная темень и никто не заметил, какая жаркая волна радости залила в эту минуту мое лицо.

Ну что же ты молчишь теперь, моя противоречивая ареВ? Что-то уже давно-давно я не слышу от тебя привычного, брюзгливого ворчанья. Или ты сейчас заодно со мной? Или стала такой же махровой эгоисткой, как и твоя вечная оппонентка?

26 сентября

Вторник

Недаром, ох недаром снились мне всю эту ночь рыбы, – по словам Симы, должна произойти какая-то «черная неприятность». И она уже есть. Вот что пишет сегодня «Новое слово»: «…В Голландии вчера уничтожены последние остатки отчаянно сопротивляющегося англо-американского, так называемого „Каролинского“, десанта. Взято в плен 6 тысяч человек, из них более тысячи раненых. Захвачено свыше тысячи планеров…»

Вот это действительно неприятность! Сразу и напрочь испортилось настроение. Как же союзники опять не рассчитали свои силы, опять прошляпили? А впрочем, возможно ли это?

Юзеф, бодрясь, говорит: «Це неможливо!» А Лешка с нескрываемой злобой в голосе, «окая» сильней, чем обычно, мстительно произносит: «Конечно, все может быть! Праздновали победу заранее. Они ведь народ