Двор халифов - Хью Кеннеди

Мутаввакиля и Фаса в 861 году и в связи с собственной растущей немощью Джахиз уехал доживать в родную Басру, где и умер в конце 868 года. Рассказывают, что его убила свалившаяся на него кипа собственных книг. Правдива ли история или просто является классическим анекдотом ben trovato, но это вполне подходящий конец для такого человека.

Для прозы Джахиза было типично использование парадокса, радости от столкновения противоположных точек зрения в изящной, парадоксальной форме. Он написал одно эссе о превосходстве речи перед молчанием и другое, в котором доказывал обратное. Эссе о превосходстве черных людей над белыми ставит общепринятые представления с ног на голову. Он описывал споры между любителями девушек и любителями мальчиков, в которых открытые и веселые мужчины высказывают свою точку зрения, используя традиции Пророка, цитаты из древних поэтов и любые изысканные аргументы в попытке доказать превосходство предпочитаемой каждым формы сексуального общения. Это был как раз тот сорт язвительного jeu d'esprit[34], которое вызывало гаев набожных людей, считавших, что содомия — грех, наказываемый смертью.

Парадокс стал чем-то вроде расхожего штампа среди литераторов при дворе того времени{505}. Сахл ибн Гарун, персидский чиновник, возглавляющий Дом мудрости, написал эссе с похвалой скупости и осуждением щедрости. Поэт ибн ар-Руми был известен своей реальной или притворной нелюбовью к розам, в неистовой строке сравнивая розу с анусом испражняющегося осла. В других стихах он также восхвалял зависть, злобу и одиночество. Вероятно, в чем-то похожее желание противоречий можно увидеть в практике награждения прекрасных девушек-рабынь уродливыми именами, такими, как Кабиха или Шагаб (причем обе стали матерями халифов).

Одним из наиболее удивительных и впечатляющих обычаев придворного общества было стремление перевести на арабский язык древнегреческие научные и философские тексты. Интерес к греческому интеллектуальному наследию и покровительство переводчикам стало одной из модных форм культурной активности элиты — вероятно, еще более захватывающей из-за подозрений, которые она вызывала у более ограниченных традиционалистов. Именно этому аспекту культуры двора Аббасидов было суждено оказывать глубокое влияние на культуру более широкого исламского мира и даже латинской Европы в течение долгого времени уже после конца эпохи Аббасидов.

После великих завоеваний седьмого века под правление мусульман попали многие территории с греческим населением, среди которого были видные ораторы и писатели. До самого конца седьмого века греческий язык оставался языком администрации Сирии и Египта, поэтому греческая культура была хорошо известна в халифате. Существовало также множество греческих работ, которые были переведены в византийский период на древнесирийский — письменный вариант арамейского языка, который оставался ритуальным и литературным языком восточных христиан, то есть яковитской и несторианской церквей. Многие из этих работ теперь были переведены вновь, уже с древнесирийского на арабский.

Мусульман интересовали познания древних греков, из которых можно было извлечь пользу. В первую очередь полезные сведения содержались в работах по философии, особенно по логике, а также трудах из области медицины, математики, астрономии и сельского хозяйства. Арабы не переводили поэзию, историю или драматургию. Аристотель, Гиппократ, Гален, Эвклид, Птолемей и Диоскорид — вот кто был наиболее популярен у арабской читающей публики. В то же время Геродот, Фукидид, Еврипид и Сафо остались абсолютно неизвестными ей.

Перевод греческих текстов на арабский язык начался еще во времена Омейядов, спорадическая деятельность в этом направлении велась и при ранних Аббасидах. Салам аль-Абраш, уже встречавшийся нам среди придворных Гаруна, был одним из первых, еще редких в то время примеров таких переводчиков. Его вдохновляли личный энтузиазм и пример халифа Мамуна, который обратился к переводам, что постепенно стало модным у правящего класса.

Основными покровителями точных наук были члены семьи, известной под именем Бану Муса. Она состояла из трех братьев — Мухаммеда, Ахмеда и Хасана. Похоже, Бану Муса вышли из восточного Прана. Говорят, что Муса ибн Шакир первоначально был разбойником на торговых путях — но, как и многие заметные личности восточного Ирана, вошел в контакт с халифом Мамуном, когда тот жил в Мерве, в Хорасане, с 809 по 818 год. Когда Муса ибн Шакир умер, халиф стал опекуном его детей, которым дал хорошее образование в Багдаде.

Мы не знаем источника богатств этого семейства, но Бану Муса явно были чрезвычайно богаты. Похоже, они сколотили состояние на сборе налогов с сельского хозяйства или в какой-то другой сфере административной деятельности; в определенном смысле их покровительство культуре, вероятно, являлось чисто деловой операцией по отмыванию денег, то есть поиском способов легализации дурно приобретенных доходов. Мухаммед использовал свои математические способности, чтобы помогать правительству — и его, без сомнения, хорошо за это награждали. Он с коллегами вычислил для халифа Мутаввакиля точную дату Навруза, персидского праздника весеннего равноденствия. Это было очень важно, так как халиф хотел ввести новую финансовую систему, в которой новый финансовый год начинался бы в Навруз, поэтому было важно, чтобы существовала точная и признанная всеми дата{506}.

Мухаммед также сделал политическую карьеру. Он стал видным сторонником халифа Мустаина и одним из тех, кто уговорил тюрков поддержать его в 862 году. Мустаин назначил его управлять казной — где, по-видимому, наш герой также использовал свои математические способности{507}. Он находился в Багдаде, когда войска Мутаза осадили город, и в какой-то момент его даже посылали оценить численность вражеской армии (две тысячи солдат и тысяча верблюдов): так он воспользовался своим математическим даром в практических целях{508}. Он также сыграл важную роль во время уговоров несчастного Мустаина заявить об отречении — поступок, который вскоре привел халифа к смерти{509}.

Бану Муса сочетали политическую активность с глубоким интересом к практическим наукам. Как свидетельствует биограф тринадцатого века ибн Халликан, он лично читал одну из их книг по инженерии и нашел ее великолепной.

Их благородные амбиции простирались на освоение древних наук и книг по классической филологии, и они посвятили себя этим целям. Они засылали охотников за книгами в Византийскую империю. Они привлекали переводчиков из далеких земель и провинций, предлагая им щедрое жалованье. Они знакомили людей с чудесными достижениями науки.

Создание переводов, которые были бы и точными, и изысканными, требовало значительного опыта; людей, которые доказали, что способны это делать, щедро насаждали. Бану Муса, видные и компетентные покровители переводчиков научных текстов, готовы были ежемесячно платать 500 динаров жалованья работникам высшей квалификации — хотя непонятно, предназначалась ли эта сумма каждому в отдельности или же группе