Двор халифов - Хью Кеннеди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За время своей работы Салаб смог скопить значительное состояние. Когда в 904 году он умер, то, как говорят, оставил дочери 21 000 дирхемов, 2000 динаров и несколько магазинчиков у Сирийских ворот в Багдаде общей стоимостью 3000 динаров{500}. В действительности его учебная работа оплачивалась настолько хорошо, что он смог стать довольно крупным владельцем собственности в городе.
Рассказ Салаба дает нам яркую картину жизни в большом аристократическом доме того времени и показывает, на что мог надеяться интеллектуал того периода. Однако нужно помнить, что Салаб был литературным критиком — что, вероятно, а то время, как и сейчас, являлось более модной и доходной формой культурной деятельности, чем, скажем, занятие математикой или астрономией.
Покровители могли поддерживать писателей, предлагая им посты в правительстве. Один пример такой ситуации — судьба филолога и критика ибн Дурайда{501} (837–933), человека с гораздо более раздражительным темпераментом, чем осторожный Салаб. Он родился в Басре, но вынужден был покинуть город после того, как тот разграбили восставшие зинджи. Ибн Дурайд нашел убежище в Омане, а затем переехал в Фарс. Тут он поступил на службу к местному правителю, Шах ибн Микалу, и его сыновьям.
Бану Микал была аристократической персидской семьей, в конце девятого века очень влиятельной в военных и политических кругах. Ибн Дурайд стал для них чем-то вроде главного секретаря: все правительственные письма просматривались и подписывались им. В то же время он писал поздравительные стихотворения, восхваляющие патронов, а параллельно создавал научный труд «Джамхара» о структуре языка. Ему, видимо, очень хорошо платили за это — но из-за широты своей души он, в отличие от Салаба, не смог скопить крупной суммы денег. Когда семья Бану Микал в 920 гаду лишилась своего положения в Фарсе, ибн Дурайд переехал в Багдад, где халиф Муктадир, прослышав о его талантах, назначил ему пожизненную пенсию в размере 50 динаров в месяц. Именно там выдающийся арабский литературовед сочинил большинство своих произведений. У него была удивительная память, даже по стандартам того времени, старую арабскую поэзию пустынь, и его научная работа отразила этот факт. Но некоторые критики говорят, что он просто занимался компиляцией более ранних трудов, и когда его спрашивали, кто написал то или иное произведение, он просто называл первое пришедшее в голову имя. Ибн Дурайд имел весьма широкий спектр интересов, включая философию, этимологию, науку о лошадях, седлах и уздечках, а также изучал оружие, смысл неясных слоя в Коране и «арабские приветствия для посещения друзей».
Всегда щедрый до расточительности, он часто оставался без гроша и был широко известен своей любовью к вину. «Когда мы пришли навестить его, — рассказал один из его современников возмущенным тоном, — то были шокированы, увидев висящие на стене лютни, а в чашах — вино, не разбавленное водой». Ибн Дурайда упрекали за то, что он подал вино в качестве милостыни нищему, он же совершенно не раскаивался в этом, заявлял, что у него ничего больше не было.
Жизнь его протекала не без опасностей; когда он работал в Фарсе, то однажды ночью упал с крыши собственного дома и сломал ключицу — вероятно из-за того, что был пьян, хотя сам так и не признался в этом. Впрочем, эта история не так уж странна, как может показаться: многие люди спали на плоских крышах своих домов в жаркие летние ночи. Пока ибн Дуранд лежал, терзаясь болью и пытаясь уснуть, его посетил ночной кошмар, классический для литературного критика — в этом кошмаре он декламировал два стихотворения хвалы вину. Когда же видение завершилось, появился сатана и спросил его, не пытается ли он писать лучше, чем великий Абу Нувас. После того, как ибн Дурайд признался, что да, пытается, сатана сказал ему, что его стихи не так уж плохи, но он допускает одну ошибку, сначала говоря, что вино желтое, как нарцисс, а потом — что оно красное, как анемон, и это в одно и то же время. В итоге поэт в ужасе проснулся, ошарашенный этой потусторонней критикой.
Несмотря на такие встряски, он дожил до весьма преклонных лет и даже в свои девяносто, пережив один удар, оставался источником мудрости во всех аспектах философии, пусть даже и жалуясь:
О, я несчастный человек! Жизнь в радости не для меня!
Нет у меня работ высоких, чтоб ими угодил я богу.
Кажется, некоторые ученые все же исхитрялись обходиться совсем без покровителя и выживали учительством. Одним из таких был ибн Аби Тахир Тейфур (умер в 893 году), автор «Истории Багдада», из которой, к сожалению, сохранился только один том{502}. Он происходил из семьи хорасанских сторонников Аббасидов, которая осела в Багдаде, где и родился ученый. Сначала он зарабатывал на жизнь, работая учителем в государственной начальной школе, но позднее стал брать частных учеников на книжном рынке на восточном берегу Тигра. Его обвиняли в неточностях и пренебрежении грамматикой, и может быть, поэтому он так никогда и не привлек внимания богатого спонсора. Он был неиссякаемым источником реальных и фантастических историй о поэтах и певцах своего времени, а также собирателем и пересказчиком всевозможных придворных сплетен, хотя сам и не входил в круг придворных. Живи он в Британии конца двадцатого века, он работал бы на журнал «Хелло!», описывая жизнь богатых и знаменитых, а также сочиняя на ту же тему. Многие его сплетни двумя поколениями позже использовал Исфахани в своей великой «Книге Песен», в результате чего они дошли до нас.
Культурная активность элиты продолжалась в традиционных областях (в первую очередь в области религиозных познаний и поэзии), но девятый век дал в основном развитие медицины и точных наук, а также множество переводов с греческого языка на арабский. Именно этот широкий ряд светских наук составлял интеллектуальную жизнь данного периода с его характерными особенностями, и двор Аббасидов внес основной вклад в копилку знаний.
Несомненно, культура двора также оказала влияние и на то, что мы считаем более легковесными областями знания. Девятый век стал первым великим веком арабских книг
