Двор халифов - Хью Кеннеди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В отличие от средневекового Запада, где изысканная пища основывалась на большом количестве дичи и других сортов мяса, кухня двора Аббасидов предпочитала тушеные блюда, часто из смеси мяса, фруктов и овощей. Многие блюда имели древнее персидское происхождение — например, знаменитый сикбадж, сладкое блюдо из цыпленка с луком-пореем, морковью, медом и винным уксусом.
Сладкие блюда вообще ценились очень высоко. Масуди описывает, как мало проживший халиф Мустакфи (годы правления 944–946) устраивал вечеринку, на которую были приглашены придворные, чтобы декламировать стихи с описанием самых знаменитых рецептов века. На фоне надвигающейся трагедии (несчастный халиф был вскоре свергнут и ослеплен) присутствующие лирически воспевали великолепие различных блюд и утонченность ситуации. То было последнее эхо сияющих дней халифата.
В религиозной сфере эта культура проявила себя принятием мутазилизма в качестве официально одобренной версии ислама. Мутазилиты считали, что Коран был создан самим Аллахом в определенный момент времени. Это противоречило развивающемуся учению суннитов, считавших, что священная книга существовала с самого начала времен, хотя и была открыта людям лишь в определенный исторический момент — то есть во время пророка Мухаммеда.
Как и множество теологических разногласий в христианстве, различия в подобных материях могут показаться постороннему наблюдателю тривиальными либо незначительными, даже невразумительными — но для мусульман начала девятого века они становились поводом для жарких дебатов, доходящих порой до диких выходок. Если Коран был создан, значит, человек может интерпретировать и даже, возможно, модифицировать его новыми открытиями или исследованиями, чтобы он стал удовлетворять изменившимся временам. Однако если он существует извечно, то является абсолютом и имеет универсальный статус, который никоим образом невозможно оспаривать. Это были положения, которые воздействовали прямо на сердце верующих мусульман.
Мутазилизм стал идеологией новой придворной партии. В некоторых вопросах он позволял использовать человеческий фактор, чтобы изобретать божественные таинства. Набожные люди и без того отвращение ко двору испытывали по многим причинам — а это было дополнительным признаком самонадеянного презрения новой элиты выскочек к традиционному исламу. Еще бы — чересчур умные люди под влиянием чуждой греческой философии думали и ставили вопросы о всевластии самого Аллаха!
Лидеров оппозиции следовало искать в Багдаде, среди членов старой Абны, которая с приходом Мамуна потеряла свой статус, как военный, так и финансовый. Таким образом, возникли подмостки для интеллектуальной полемики, обретшей неистовую остроту из-за социальных различии.
Правительство выбрало веру в догму о сотворении Корана в качестве критерия лояльности. Для проверки правительственных чиновников и всех, кто хотел работать в государственных службах, была установлена инквизиционная форма, так называемая мшена, которая должна была выяснить их взгляды на данную тему. Большинство благоразумно решило принять эту реальность — но некоторые предпочли выбрать тропу активного сопротивления. Имело место несколько судебных разбирательств и даже одно «мученичество» в среде противников новой официальной идеологии, но в текущий момент сторонников мутазилизма оказалось больше.
Впрочем, культурные интересы новой элиты распространялись широко за сферу теологических вопросов. В начале периода Аббасидов поэзия ценилась очень высоко. Панегирик все еще считался апогеем литературных достижений, а самыми изысканными воспринимались выражения из хвалебной поэзии Абу Там мама. Его продуманная ода, воспевающая завоевание Амориона армиями халифа Мутасима, была уникальным произведением по числу использования трудных для понимания сравнений и метафор. Даже в то время ей требовались разъяснения, и мы можем лишь догадываться, уловил ли сам грубый солдафон Мутасим многие ее аллюзии и идеи. Тонкости и неясности этой поэмы остаются бесконечным источником вдохновения для множества комментаторов, древних и современных. Вероятно, самым потрясающим ее аспектом является способ, благодаря которому этот панегирик обдуманно был сделан не общедоступным, дабы совершенно исключить его декламирование и цитирование в общественных местах, на рынках и в домах обычных жителей Самарры и Багдада. Это было яркое выражение манер самого верха интеллектуальной культуры того периода.
Куда более ценной для нас является масса светской литературы, отражающей почти все возможные темы. Большинство этих работ, по существу, относятся к жанру адаб (что-то вроде эссе), в них излагаются истории, описываются традиции и анализируются трудные для понимания факты из области тех или иных дискуссионных вопросов. Определенное количество литературных произведений той эпохи неизбежно составляют экстравагантные и скандальные истории. Произведения некоего ибн аль-Шаха аль-Тахири, члена аристократической персидской семьи на службе у халифа, включали такие работы, как «Хвастовство расчески перед зеркалом», «Война хлеба с оливками», «Война мяса и рыбы», «Чудеса моря», «Прелюбодеяние и его радости», «Истории мальчиков-рабов», «Истории о женщинах», а также опус, названный просто «Мастурбация»{504}. Судя по этим названиям, в основном писателя интересовали пища и секс. Печально, но ни одна из его столь занимательных книг не сохранилась для потомства.
Самым знаменитым из светских авторов развлекательной прозы был Джахиз. Как и многие одаренные авторы того периода, Джахиз вышел из среды ничем не примечательных обитателей огромного южного портового города Басра. Он родился примерно в 777 году и занимался самообразованием, слушая мастеров арабской литературы, преподававших в мечетях и салонах его города. Когда Мамун перевел столицу обратно в Багдад, Джахиз, похоже, привлек его внимание как тайный сторонник Аббасидов в их притязаниях на трон и мутазилит, верящий в идеологию нового режима. На самом деле Джахиз был всего лишь политическим флюгером и наемным писакой. Вскоре, однако, он начал вырастать из этих рамок, показав себя мастером риторики и изящной, изобилующей анекдотами прозы — а высшее общество ценило такие произведения очень высоко. Выдающиеся люди режима были готовы тратить на него деньга в обмен на преданность. Когда Джахиз закончил свою книгу «Животные» — семитомный сборник притч о животных, представляющих собой аллегории на человеческое общество, — визирь ибн аль-Зейят передал ему 500 динаров от главного судьи, Ахмеда ибн Аби Дувада. После казни ибн аль-Зейята в 847 году Джахиз переместился в кружок Фаса ибн Хакана — эстета, который был самым близким другом Мутаввакиля и величайшим библиофилом своих дней. Сохранилось его письмо Джахизу, в котором он сообщает автору, что халифу нравится название книги, опровергающей христианство, над которой он работает в данный момент, и что он, Фас ибн Хакан, обеспечит писателю расположение к нему халифа. Джахиз как раз завершал свою работу, а Фас между тем добился, чтобы ему платили годовое пособие и вдобавок погасили все долги за счет казны.
После жестокого убийства
