Варяги и Русь - Александр Лавров

Варяги закричали от восторга.

— Да здравствует наш конунг! Да здравствует, — гремели они, — веди нас на врагов! Победим, победим!

— Коня! Пусть Бела выведет коня Святовита! — кричали другие.

— Бросайте копья, посмотрим, что ждет нового вождя: успех или поражение.

В храме Святовита содержался жрецами белый, без малейшей отметины, конь. Около него всегда наготове висело седло, но его никогда не седлали. По уверениям жрецов, на этом коне разъезжал в бурные ночи по воздуху Святовит, поражая своих врагов и намечая пути, по которому должны были идти отправлявшиеся в набеги дружины. Этот же конь являлся предвозвестником воинских успехов или неуспехов во время таких набегов. Пред отправлением в поход дружинники делали помост из копий, укладывая их в ряд древко с древком. Потом заставляли коня Святовита ступать по ним и замечали, какою ногою он прежде вступит на копья: если правой, воинов ждет успех, если же левой — неудача. И теперь народ рюгенский требовал, чтобы жрецы вывели коня и путем гадания предсказали бы, что ждет дружины в этом походе в страны, где никогда не были еще воины Святовита.

Дружинники Святовита поспешно бросали по скату холма свои копья. Жрецы укладывали их плотнее одно к другому. Бела и Нонне удалились в храм.

Вдруг из глубины храма донеслось громкое конское ржание. Воины и народ, стоявшие вокруг холма, затихли. Ржание раздавалось все ближе и ближе. Опять распахнулась завеса, и в дверях Святовитова храма показался белый конь.

Это было красивое, выхоленное, гладкое животное. Голова коня украшена была пуком перьев, спину покрывала конская белая попона. Конь выступал мелкими шажками. Он поводил налитыми кровью глазами и фыркал. Под уздцы его вел сам Бела, два молодых жреца держали длинные поводья.

— Конь Святовита! — пронеслось в толпе.

На пороге храма конь, ослепленный ярким светом, остановился и громко заржал.

— Счастливое предзнаменование. Удача, удача будет! — заволновался народ.

— Правду сказал отец Бела. Правду…

— Еще бы. Сам Святовит вещает свою волю его устами.

— Тише, тише! Конь Святовита у копий.

Бела осторожно сводил коня. Все замерли в напряженном ожидании.

Владимир с тревогой следил за конем. Многое теперь зависело в его судьбе от этих мгновений. Какой ногой ступит на копья Святовитов конь? Если левой — не будет в дружинах воодушевления и неохотно пойдут они за своим только что избранным вождем.

Вдруг вздох облегчения вырвался из груди славянского князя. Конь был близко от копий, и Владимир мог рассчитать по его шагам, что он должен вступить на копья правой ногой. Бела поднял голову и взглянул с улыбкой на славянского князя.

Тотчас раздалось ржание коня, но его заглушил громкий радостный крик толпы: Святовитов конь ступил на копья правой ногой!

Никто теперь в огромной толпе этих простодушных людей не сомневался в успехе набега и в том, что этот пришелец избран в вожди волей Святовита. Кричали в неистовом восторге и воины, и жрецы, лишь один Бела был бесстрастно спокоен.

— Народ рюгенский, норманны и варяги, — воскликнул он, — видите вы, прав я был, возвестя вам волю грозного Святовита!

— Прав, прав! — зашумела толпа. — Да здравствует Владимир, конунг славянский! Да покорит он нашему Святовиту новые страны!

Глава вторая

I

Спустя несколько недель после происшедших на Рюгене событий в широкий пролив, соединявший Варяжское море с Нево, вошла большая флотилия остроносых драхов.

Ветра не было, и драхи шли на веслах. Тихо плескались об их крутые борта волны, широкий след оставался за кормой. Впереди флотилии шли легкие разведочные суда, показывавшие остальным путь среди бесчисленных отмелей выступавших из воды островов, покрытых, как шапками, густым сосновым лесом.

Судя по виду драхов, они только что выдержали долгое морское путешествие. Паруса были грязны, кое-где видны были поломки. На палубах драхов видны были воины. Одни сидели у весел, другие отдыхали на внутренних скамьях, третьи с азартом бросали кости.

В середине флотилии шел драх более красивый, чем остальные…

Этот драх принадлежал вождю направлявшихся к Нево варяжских дружин — славянскому князю Владимиру, шедшему с рюгенскими дружинами в южную Славянщину, чтобы отомстить одному брату гибель другого и самому занять место первого, став князем Руси на всем, огромном пространстве от берегов Варяжского моря до устья великой славянской реки — Днепра.

Когда варяжская флотилия вошла в пролив, Владимир был на корме своего драха. Около него, как всегда, важный, степенный, сосредоточенный, стоял его неизменный спутник и друг Добрыня Малкович.

Оба они смотрели на темневшийся справа от них далекий берег.

— Там новгородская земля, — сказал, указывая на него племяннику, Добрыня.

— Да, дядя. Вижу и печалюсь.

— Чему?

— Тяжко идти на родину мне… Не с добром иду. Меч и огонь несу я.

Добрыня сделал нетерпеливое движение.

— Постой, — остановил его племянник, — я знаю, что ты сейчас скажешь. Ты будешь уверять, что иду я мстителем, знаю я это, да ведь Ярополк-то брат мой?

— И Олег был его и твоим братом.

— Так ведь Олега погубил не столько Ярополк, сколько Свенельд-воевода.

— А зачем Ярополк слушался негодника?

— Как же не слушаться? Если бы ты вот…

— Я? Я бы сумел повернуть все так, что никто ни в чем не был бы виноват!

— Пусть будет по-твоему. Но еще тяжко мне, что я сам-то несвободным являюсь в родную землю.

— Чего же свободнее? Вон сколько воинов у нас! У кого такая дружина, тот несвободным не может быть!

— А обещание-то мое?

— Это старому Беле, что ли?

— Ему! Оно меня и по рукам, и по ногам сковывает. Ведь подумать только: если я сокрушу Ярополка и сяду в Киеве, так все-таки должен буду во всем Беле быть подчиненным. Все равно, как бы на службе я у него был… Разве я свободен?

— Дай только добыть Киев, а там мы и от Белы отделаемся. Все ведь я тебе говорил, чего там на Рюгене сказать было нельзя, ибо везде там были уши, и каждое слово, какое скажешь, сейчас Беле переносилось. Что же ты думаешь, простаки мы? Пусть только нам помогут рюгенские дружины изничтожить врага, а там мы найдем и на них управу. Теперь-то перестань думать об этом. Важнее всего для нас, какие вести придут к нам из Новгорода. Что-то долго не возвращаются гонцы!

Владимир тяжело вздохнул.

— Да, пока все в руках новгородцев! — проговорил он. — Неужели же нам придется пролить их кровь?

— Будут упрямиться, так и накажем их, — усмехнулся Добрыня. — Тоже эти новгородцы — зелье известное.

Если новгородское вече откажется принять возвращающегося князя, тогда решено было взять Новгород силой и разорить его. А этого не хотелось и Добрыне Малковичу. Со всего Приильменья, из-за Нево, сходились в него купцы. Гибель Новгорода была бы полным разорением края; и вряд ли встретили бы добром приильменские племена тех, кто разорил их столицу. Пришельцам лучше всего было действовать добром, пока они не утвердились в крае. Не так уж и многочисленна была сопровождавшая их варяжская дружина, чтобы, потратив ее под Новгородом, идти с остатками на далекий Киев.

Быстрее и быстрее шли драхи, все шире и шире становился пролив. Приближалось бурное Нево, волны становились все выше, ветер все шквалистее. Шли целыми днями, останавливались на ночь для отдыха у островов.

В одно утро, когда дружины Владимира приготовились после ночлега на судах, поставленных на якорь, тронуться в путь, вдруг с передового драха раздался громкий крик:

— Ладьи, ладьи!

Вмиг все всполошились. Освальд громкими звуками рога отдал драхам приказание построиться в боевой порядок. Быстро подняты были якоря, заплескали по воде весла, и легкие суденышки, управляемые опытными рулевыми, встали поперек реки полукругом. Над палубами драхов поднялся целый лес копий, засверкала в лучах солнца холодная сталь мечей. Борта словно выросли от поднявшихся над ними щитов.

Княжеский драх поместился в самом центре построившейся в боевой порядок флотилии, справа от него выгнулись полукругом драхи с норманнами, слева были варяги. Начальство в бою, как старшему летами, принадлежало ярлу Освальду, и его драх выдвинулся далеко вперед, но постоянно менял свое место.

Владимир и Добрыня надели панцири, скрыли головы под ярко блиставшими шлемами и стояли на палубе, с нетерпением ожидая появления возвещенных сторожевыми драхами ладей. Они не думали до сих пор о битвах, даже не рассчитывали встретить кого-либо в этих водах, но понимали, что все эти приготовления нелишни, ибо никто не мог сказать наверное, друзья или враги идут навстречу.