Варяги и Русь - Александр Лавров

Вдали уже белели паруса шедших с Нево судов. Добрыня из-под ладони зорко всматривался вперед.

— Раскосые паруса, — проговорил наконец Малкович, опуская руку, — это новгородские ладьи.

— Я и сам так думал, — отозвался Владимир, — кому же здесь быть, кроме новгородцев?

— Они, они. А вот с чем они идут к нам, того не знаю.

— Подождем. Подойдут поближе — узнаем!

Добрыня Малкович приготовился к встрече.

Теперь, когда могла быть близко опасность, ни скуки, ни томления не было заметно на его лице. Владимир стал пред ним. Его красивое лицо повеселело, глаза так и искрились нервным возбуждением.

— Ой, дядя, чуется мне, что бой будет!

— Кажись, без сечи не обойдется, — отвечал Добрыня. — Ишь ведь, людей без счету; если бы с добром шли, куда их столько… Да ничего. Здесь покажем, там все миром обойдется.

— Вот сейчас мы узнаем, зачем идут к нам новгородцы. Аскольд навстречу им легкие драхи выслал. Ишь понеслись, что лебеди белые.

Шедших навстречу ладей становилось все больше. Они красиво шли по спокойной воде, расставив на обе стороны свои косые паруса. Никакого порядка кормовые не соблюдали. Шли как кому по душе пришлось. Два драха неслись к ним навстречу, остальная флотилия пришельцев, ловко маневрируя, сумела сохранить всё свои места и ожидала подхода встречных в прежнем боевом порядке.

Случилось, однако, совсем не то, чего ожидала дружина Владимира. Высланные вперед драхи, которым приказано было, в случае враждебных действий, поскорее уходить назад к главным силам, вошли в самую середину новгородской флотилии, и ничто не показывало, чтобы там произошел бой. По мере того, как сокращалось расстояние, с норманнских и варяжских судов ясно было видно, что драхи мирно идут борт о борт с новгородскими ладьями.

— А что, это ведь добрый знак, — воскликнул Добрыня, — пожалуй, обойдется и без драки!

Владимир ничего не ответил.

Он не спускал глаз с приближавшихся судов. Теперь они были на таком расстоянии, что до слуха князя и Добрыни ясно доносились крики, как будто бы там говорили все разом, причем никто из говорящих не слушал другого, а только старался его перекричать.

— Новгородцы, — радостно воскликнул Добрыня, — идут, голубчики сами встречают своего князя. Ишь как горланят, словно у себя на вече… Горлопаны этакие!

Старый витязь был настроен радостно. Обыкновенно спокойный и важный, он теперь забыл свою степенность и, сложив трубою руки у губ, кричал что было силы в его легких:

— Эй, вечевики! Где запропастились? Отчего князя своего у пределов Руси не встретили, вот он вас!

Ему с ладей ответили что-то. Слов разобрать нельзя было, но в самых звуках не было ничего враждебного.

Однако Освальд держал по-прежнему в боевом порядке свои дружины. На норманна этот шум, эти крики действовали как указание на предстоящий бой, и он уже посылал к князю спросить, не кинуться ли дружинам на подходивших новгородцев, не дожидаясь, пока они нападут сами. Владимир запретил своему вождю начинать бой. Между тем случилось нечто совершенно неожиданное. Ладьи, шедшие, казалось, в полнейшем беспорядке, вдруг ловко скользнули в промежутки между драхами, и, прежде чем Освальд мог сообразить, что произошло, каждый драх уже оказался между двумя новгородскими ладьями, а судно с князем и Добрыней было отрезано от остальной флотилии.

Куда ни взглядывал Владимир, всюду он видел перед собой бородатые раскрасневшиеся лица: выражение их было радостное, никакой враждебности заметно не было. Выкрикивали приветствия, и в то же время кричавшие успевали перебраниваться между собой. Гомон в первые мгновения совсем оглушил молодого князя.

— Здравствуй, князь наш пресветлый Владимир Святославович! — кричали с одной стороны.

— Не оставь ты нас, сирот, своей княжеской милостью! — вторили с другой.

— Пожалуй к нам, в Господин Великий Новгород, владей нами по-прежнему!

— Горюшка-то сколько без тебя хлебнули мы, слез горючих сколько пролили.

— Всех-то нас, сирот, без тебя изобидели…

— А пуще всех Рогволдишка!

Владимир гордо и властно смотрел на весь этот люд, выражавший криками свою к нему любовь. Добрыня, очутившись между своих, не стерпел. Всю его степенность как рукой сняло, и недавний еще тонкий, проницательный дипломат не замедлил вступить в грубую, но добродушную перебранку, на которую ему также отвечали такою же добродушной бранью.

Крики и перебранка не стихли даже тогда, когда на борт княжеского драха перешло с новгородских ладей трое почтенных стариков в длинных до пят кафтанах и высоких шапках. Их сопровождали двое воинов.

Владимир сразу узнал гостей. Это были степенные новгородские бояре, бывшие в совете новгородского посадника.

Прибытие их доказывало миролюбие новгородцев, ибо они не могли быть посланы ни для чего иного, как для чествования.

— Здравствуй, свет ты наш ясный, солнце красное, князь Владимир Святославович, — проговорил один из них, склоняясь перед князем, — осчастливил ты нас, вернулся к нам. Прими же привет от Господина Великого Новгорода и помилуй, ежели кто провинился чем пред тобою.

— Здравствуй, солнышко наше красное, князь Владимир Святославович, — заговорил другой боярин, кланяясь, — поведай нам, неразумным, с добром или покором идешь ты к нам? Коли с добром — милости просим. Приказало нам вече кланяться тебе низко и просить тебя в Новгород Великий, а коли худо мыслишь ты, так и не прогневайся. Не пустим мы тебя. Везде заставы поставлены, и будет между нами бой не на живот, а на смерть.

Третий старик молчал.

— Иду я к вам, люди новгородские, — раздался звучный голос князя, — зла против вас не имея. Хочу добрым к вам быть, и если примете меня управлять вами, хочу судить вас по старине, по милости и правде. Вины, какие были на вас, я прощаю вам. Так вече скажите. А если не примете вы меня, князя своего, то будет между нами бой. Прикажу дружине моей разорить всю землю вашу и всякое именьишко возьму за себя, дабы и другим неповадно было идти против меня, князя своего.

Тогда заговорил третий старик:

— Здравствуй, князь Владимир Святославович, привет тебе и многие лета. Посланы мы к тебе с добром. Велело нам вече наше сказать тебе: коли идешь княжить у нас по старине, так будь князем, владей нами, суди нас и милуй.

А зла у веча на тебя нет. Коли и ты зла не имеешь, пожалуй скорей в Великий Новгород. Княжьей честью встретит тебя народ наш, и будет солнце на небе да ты князь в Великом Новгороде.

С этими словами он низко поклонился Владимиру.

Пока шли переговоры, вокруг было сравнительно тихо; но как только кончил говорить последний боярин, сразу начались прежние гомон и галденье.

— Надежа-князь, не оставь нашей бедности, — кричали одни, — пожалуй к нам!

— Соскучились мы по тебе, князь Владимир Святославович!

— Что посадники — князя Великому Новгороду надобно…

— Негоже ему хуже других быть! Пусть Киеву не уступит.

— Зовем тебя, иди к нам, княже, и владей!

Владимир с удовольствием слушал эти крики. Он знал новгородцев и понимал, что все эти восторги вызваны лишь впечатлениями минуты. Но и то было хорошо, что новгородцы добровольно принимали его. Засиживаться же в Новгороде не думал и сам Владимир.

После двух лет, проведенных среди чужих людей, любо было сыну Святослава слушать родную речь. Он внимательно вглядывался в каждое лицо, и наконец взор его упал на воинов, стоявших позади новгородских послов. Ему показалось, что одного из них когда-то он видел. Всмотревшись попристальней, он даже вздрогнул от радости. Перед ним был Зыбата.

Теперь друг его юности стоял перед ним, смотря на него своими ясными, лучистыми глазами, и доброе, хорошее чувство овладело душой князя.

— Вы, бояре, — обратился он к послам, — знаете: слова своего я назад не беру. Коли просите меня усердно, так я на ваши просьбы склоняюсь и пойду к вам в Новгород. А чтобы не было меж нами неприязни какой, так и нужно уговориться нам обо всем. Вот и поговорите вы с дядей Добрыней. Он в разговоре будет вместо меня перед вами, и как вы порешите, так и я утвержу.

— С Добрыней так с Добрыней! — согласился старший посол, — здрав будь, Малкович.

— И вы здравствуйте, — выступил Добрыня, — вот опять нам пришлось свидеться и дело делать.

— Тяжеленек ты, Добрынюшка, — отозвался тот же боярин.

— А уж каков есть, — усмехнулся тот, — а потому и тяжеленек я, что все-то ваши повадки да увертки знаю…

— Да пойдемте, други, под палубу, там я вас сладким вином франкским угощу, вот и потолкуем. А ты, князь, — обратился он к Владимиру, — велел бы к острову какому пристать да угостил бы на радостях народ твой, чтобы твое здоровье пили и веселились.