Лондон - Эдвард Резерфорд

– Черт бы вас побрал, – буркнул он. – Я сам ее приведу.

И тут она появилась. Силверсливз даже ахнул.

Волосы распущены. Ножки обуты в сандалии. Ночная рубашка алого шелка едва скрывала маленькие груди, а сбоку имела разрез, в котором виднелась белая, чуть пухловатая нога. Это был лучший наряд Изобел. Больше на девушке не было ничего. Даже хозяин борделя невольно задохнулся, а его супруга удостоила ее многозначительного взгляда. Джоан улыбнулась Силверсливзу, отважно подошла к нему, спокойно присела на колено, посмотрела на стол и объявила:

– Я хочу есть.

Теперь Силверсливз расслабился. Девка его. И действительно, аппетитное блюдо. Он глянул на жену хозяина, просиял и воскликнул:

– Еще закуски! И вина!

Вечер тянулся, и Дионисий понял, что никогда не был так счастлив. Эта девушка была первой свежей, чистой женщиной в его жизни. Она, безусловно, достанется ему. Сидит на коленях, обняв рукой за шею, похоже, он даже нравился ей. Его привычная лихая агрессивность начала сменяться своего рода добродушием.

– Извините, что заставила ждать, – сказала девушка, – но у нас вся ночь впереди.

Так оно и было. Радость переполняла его и даже ожидание оказалось в охотку. Помещение купалось в теплом и милом свете. Когда чуть позже девушка шепнула ему, что все еще немного волнуется, если ему это интересно, он был искренне тронут и потрепал ее по колену.

– Спешить некуда! – воскликнул он и даже затянул песню.

Затем у них образовался хор, они выпили еще; ее головка уютно покоилась на его плече. Закаленная голова Силверсливза слегка пошла кругом, когда в какой-то момент, уже ночью, – он не следил за временем – его внимание привлекло постукивание ставней. Он посмотрел поверх радостных лиц собравшихся.

– Что это было?

– Ветер, – ответил хозяин и состроил гримасу. – Восточный ветер.

Как будто подтверждая сей факт, ставень хлопнул опять.

Дионисий встал; девушка уже засыпала. Он чуть качнулся, но осклабился:

– Пора наверх.

Силверсливз пошел к двери, девушка, спотыкаясь, двинулась следом. Девицы Доггет зачем-то присоединились к ним.

Холод ожег его, как пощечина, едва он вышел наружу. За несколько часов, пока он сидел в помещении, со студеного Северного моря на Лондон надвинулась суровая ноябрьская ночь. Выйдя из чадного тепла при жаровне, весьма нетрезвый Силверсливз даже пошатнулся – так его шарахнуло осенним холодом. Он моргнул. Фонарь на входе погас. Голова шла кругом. Он тряхнул ею, прочищая мозги, нащупал стену, чтобы добраться до лестницы.

Но даже и тогда он удерживал Джоан за руку, хотя едва видел ее алую ночную рубашку.

– Ну же, радость моя, – услышал он собственный голос, странно надрывный. – В райские кущи – сюда.

Он начал подниматься по ступеням.

Почему такое безумство вокруг? Кромешная тьма. Воющий ветер. Скрипучая и шаткая лестница. Дионисию мерещилось, что вся «Собачья голова» ходит ходуном – совершенно непредсказуемым образом. Бордель, вывеска, лестница и все прочее вот-вот встанут на крыло и воспарят на Бэнксайдом в черное небо. Он подавил тошноту, вызванную качкой.

А дальше – две женщины. Девицы Доггет.

Два бледных колеблющихся силуэта, подобные призракам – взывающие к нему, простирающие руки. Одна хватает его за руку на первой площадке, восклицая: «Идем со мной! Спи со мною, любовничек!» Она потянула его дважды, трижды, и он ощутил грубую ткань ее светлого одеяния, жавшуюся к нему, пока он не изловчился отшвырнуть ее прочь. Затем, едва он вступил в коридор следующего этажа, она вдруг нащупала его шею, обхватила, увлекла мимо лесенки, ведшей в мансарду, и каким-то чудом – он не сообразил как – втащила, бессвязно бормоча слова любви, в комнату, хотя он продолжал цепляться за крошку Джоан.

– Возьми меня! Возьми, как тебе нравится!

Ему пришлось бороться, и он высвободился, лишь сбив ее с ног. Звучали голоса, удары, шаги. Потом все стихло.

Наконец, все еще держа во мраке Джоан и толкая ее вперед себя, Силверсливз направился, спотыкаясь, к узкой лесенке, при этом он тряс головой, силясь остаться в сознании.

В каморке царила тьма, хоть глаз выколи. На миг ему почудилось, что он вот-вот лишится чувств. Но Силверсливз услышал ее голос с матраса и двинулся на звук, пока не споткнулся и не упал.

С секунду лежал, гадая, сумеет ли пошевелиться. «Бог его знает, способен ли я на что-то сейчас», – промелькнула мысль. Он ощупал ее ногу под мягким шелком рубашки.

– Подождем до утра, – донесся шепот Джоан, и в тот же миг голова закружилась так, что он готов был согласиться – да, это лучший выход. Но потом он издал урчание и криво улыбнулся.

– О нет! Теперь не отвертишься…

Положил руку. Все у него получится! Прелюдии ради наглаживая рукой и сонно похрюкивая, он приподнялся и в хмельном торжестве вполне воспользовался своим преимуществом – быстро, с нарастающим возбуждением, после чего с новым довольным урчанием, которое перешло в долгий вздох, скатился и заснул. Дело было сделано.

Через несколько секунд дверь тихо приотворилась и захлопнулась.

Утром же он проснулся в тот самый миг, когда девушка выпорхнула из комнаты. Она улыбнулась ему на ходу и исчезла.

Небольшая толпа, собравшаяся у Ньюгейта, пребывала в приподнятом настроении. Повешение пятерых воров, пусть и мелких, было все же событием. Трудно отрицать тот факт, что человечеству в своем большинстве нравится наблюдать за повешениями. Вкупе с присутствием в Вестминстере важных птиц это обещало славное развлечение.

Клепаная дверь тюрьмы у ворот еще оставалась запертой, но повозку для осужденных на казнь уже доставили. Это была маленькая повозка, очень низкая, о двух колесах со спицами, однолошадная. Осужденные стоя держались за борты. Благодаря этому толпа могла хорошо рассмотреть их, пока тележка медленно свершала короткий путь от Смитфилда до висельных деревьев. Ньюгейтский позорный стул нередко забавы ради совершал небольшой объезд по улицам.

Уильям Булл всматривался в толпу. Сразу напротив двери он увидел группу людей с печальными, странно вогнутыми лицами. Не иначе, семейство Мартина Флеминга, догадался он. Возле них он различил нескольких низкорослых угрюмых мастеровых с большой круглой головой, казавшейся слишком крупной для коренастого туловища. Это, видно, родные Джоан. День выдался погожий; ветер стих, однако было прохладно.

Справа особняком, но с хорошим обзором стояла высокая фигура в черном. По всей вероятности, ломбардец, явившийся стать свидетелем правосудия. Или отмщения. Булл потопал на месте и плотнее закутался в плащ.

Клепаная дверь тюрьмы начала открываться. По толпе пролетел гул предвкушения. Стали выходить какие-то люди. Первым выступил рыцарь из королевских судей, надзиравший за процедурой, за ним шел один из городских шерифов. Оба направились к лошадям, которых грумы держали для них наготове. Вышел бейлиф, за ним второй. И наконец узники.

Четверо из пятерых были бедными ремесленниками; пятый, судя по виду, – бродягой. Мастеровые одеты в рубахи, приталенные безрукавки до колен и шерстяные шоссы. Бродяга шел с голыми ногами, облаченный в лохмотья. Руки у всех оставались свободными, но на одной лодыжке имелись кандалы, соединенные цепью. Они молча взобрались в повозку, сопровождаемые бейлифами. Из толпы послышались ободряющие возгласы:

– Держись, Джон!

– Ты сдюжишь, старина!

– Молодчина!

Мартин Флеминг шел третьим.

Он увидел родных и печально, довольно тупо, на них уставился, но другого знака не подал. Те в своей скорби тоже не окликнули его. Но он уже шарил взглядом в толпе, будто что-то выискивал.

Выступил конюх, готовый вести лошадь. И в тот же момент в задних рядах зародился и начал разрастаться возбужденный гомон. Шериф раздраженно взглянул на шум, и на лице у него появилось удивление. Он что-то сказал королевскому судье, который тоже повернулся в седле посмотреть. Но их недоумение не могло сравниться с ужасом и ступором на бледном лице Мартина Флеминга, ибо он узрел близившееся видение.

Джоан шла медленно, но уверенно. На голове белый полосатый чепец в тон платью – позорный наряд шлюхи. В руках – по длинной горящей свече, знак покаяния. Несмотря на холод, она шагала к тележке босиком и остановилась до того, как королевский судья и шериф уставились на нее с высоты.

– Мое имя Джоан, я шлюха, – объявила она звонким голосом, чтобы слышали все. – Возьмет ли меня в жены Мартин Флеминг? – Взглянув юноше в глаза, она выразительно добавила: – Помни. Помни послание. Тебе нечего бояться.

Ошеломленная толпа на миг умолкла. Потом загудела. Узники глазели на Джоан. Бейлифы и конюх тоже вытаращились. Шериф и судья переглянулись.

– Что нам положено делать? – спросил шериф.

– Будь я проклят, если знаю, – ответил рыцарь. – Слышал о таком, но никогда не думал, что увижу.

– Она действует по закону?

Рыцарь нахмурился: