Дежавю - Татьяна Шмидко

Кристофер взял томик и спросил:

– Могу ли я писать вам?

Я открыла рот и захлопала ресницами. Это было верхом неприличия. Мы не были обручены и не состояли в родстве, так что переписка могла меня здорово скомпрометировать.

– Идея не из лучших, если честно! – сказала я, виновато улыбнувшись.

– Это вы только что вспомнили о приличиях? – сказал он и морщинки-лучики появились вокруг его серых глаз, в которых я разглядела легкую грусть.

– Да, о них самых, доктор.

– Очень не вовремя, если честно! Вы уезжаете в незнакомую страну, одна, без сопровождения дуэньи. Что говорят приличия по этому поводу?

– Здравый смысл подсказывает прекратить эту пустую дискуссию, но признаюсь, что мне очень интересно ее продолжать, – сказала я, не желая отвечать на его резонный вопрос.

– Значит, не хотите больше общаться со мной? – спросил он таким тоном, что что-то во мне дрогнуло, и я решилась.

– Ну почему же? – спросила я примирительно. – Общение с вами неизменно радует меня и служит невероятной поддержкой, если честно. Я оставлю адрес дяди и надеюсь, что вы будете писать мне регулярно, если вы не против, конечно! Назовитесь двоюродным братом и пишите. Мне очень хочется продолжать наши беседы о медицине. Эта тема невероятно заинтересовала меня.

Кристофер согласно кивнул мне головой и поднялся. Я еще раз удивилась, как же я не замечала его привлекательности? Он был статным и не таким уж субтильным, как мне показалось в день нашего знакомства. Я списывала это на плохое зрение и неопытность. Он подошел ко мне и вручил листок бумаги.

– Это мои адреса. Если не возражаете, то напишите мне летом по Лондонскому адресу. Я думаю вернуться туда и продолжить свою практику. Так что не забудьте, пожалуйста, об этом.

– Не волнуйтесь, не забуду! – сказала я со смехом.

Он стоял около меня и улыбался, а я только и могла думать о Прайме. Все что угодно бы отдала за то, чтобы на месте доктора стоял мой любимый. Я вздохнула и подняла глаза на Кристофера. Он заволновался, и я почувствовала себя очень неуютно: вдруг поняла, что мы одни в этой комнате. Я резко вскочила и сказала скороговоркой:

– Кристофер, я, пожалуй, пойду. У меня много дел перед отъездом в Антверпен.

Он вздохнул и отошел к окну.

– Я обещаю написать вам как только приеду! А вы напишите мне о своих исследованиях, хорошо?

Не знаю почему, но я чувствовала себя невероятно глупо. Кристофер и я понимали, что происходит, но я как последняя трусиха боялась продолжать разговор.

– Я желаю вам оставаться в живых и однажды вернуться ко мне, – сказал Кристофер и я увидела в его глазах столько любви, что слегка растерялась.

Это было так неожиданно, что я ничего более умного не придумала, как кивнуть головой и просто сбежать. Я вылетела из его дома и побежала по улице, в неизвестность, туда, где меня ждал Прайм.

Мари и Санчес махали мне с пристани руками, а я едва сдерживала слезы, глядя на их родные лица. Они заменили мне семью и были очень добры ко мне. Их ведь ничего не заставляло заботиться обо мне – ни состояния, ни связей у меня не было. Поэтому я была так благодарна им обоим и очень жалела, что не могу вознаградить их хоть как-то за их заботу.

Полноватая Мари рыдала в платок, а высокий и плотный Санчес одной ручищей обнимал ее за плечи, а другой махал мне. Я была уверена, что в последний раз их вижу, и от этого боль от расставания была еще сильнее. Я улыбнулась им, плохо видя их из-за слез и крикнула:

– Прощайте, дорогие мои! Берегите себя!

Мари неловко улыбнулась и кивнула головой, а Санчес поднес руку к глазам. Было непривычно видеть его плачущим. Я увозила в своем сердце их любовь и любовь Кристофера Бакли, которая спасла меня в самый темный час моей жизни.

Когда новейший торговый корабль французской короны килс «Изабелла» отошел в открытое море и поплыл вдоль берега, я все еще стояла, прощаясь с этой страной. Она приютила нас с мамой, здесь я познакомилась с Праймом Ван Пайером, который стал любовью всей моей жизни, и здесь я их потеряла. Сердце подсказывало, что мой любимый все еще жив, а разум напоминал, что мама осталась навсегда в сырой земле Калельи.

Я посмотрела на горизонт и подумала, что где-то там находится мой Прайм, который стал для меня всем в этой жизни. Надеюсь, что мы однажды найдем друг друга, чтобы больше никогда не расставаться. Я даже была готова стать вампиром, как он, только бы больше никогда не терять его. Но пока что плыла в неизвестность – я не знала, что ждет меня у дяди. Быть приемным ребенком у малознакомых людей, пусть даже и родственников – всегда несладко. Я надеялась, что его домочадцы отнесутся к бедной сироте по-христиански. В ближайшие планы входило дождаться письма от Прайма или увидеть его собственной персоной, потом выйти за него замуж, стать вампиром, чтобы не стареть и не умереть, оставив его безутешно оплакивать меня веками.

Я даже боялась думать о том, что меня ждет в новой ипостаси, но мне было все равно – я представить себе не могла, что оставлю его самого. Если мне так плохо без него, то что говорить о нем, ведь его чувства обострены сильнее, чем у меня?

А пока что мой корабль плыл вдоль потрясающе красивых, выбеленных солнцем скал и пляжей, которые тонули в сочной листве вечнозеленых кипарисов и сосен. Большие валуны, упавшие в воду при последнем землетрясении, создавали гротескные фигуры, напоминая гигантов, обессилено упавших в море, чтобы испить воды. Чайки носились над кораблем, и их белоснежные крылья легко парили среди холодных предрождественских ветров. Команда корабля не обращала никакого внимания на окружающую красоту – они привыкли к ней, и этот рейс был для них простой рутиной. Я же крепче вцепилась руками за поручень у правого борта корабля и полной грудью вдохнула соленый морской воздух, подставляя лицо под легкие брызги волн, врезающихся в темные бока корабля. Над головой матросы поставили основной парус, и корабль «Изабелла», резко дернувшись, легко полетел по волнам в сторону Сеуты. Я видела этот крупный порт только на карте, он располагался на испанском берегу в районе знаменитых «Геркулесовых столбов», которые недавно начали называть Гибралтаром. Я даже немного волновалась – это была такая удача – увидеть сразу два континента – Африку и Европу, буквально проплыв между ними. Эта мысль добавляла мне оптимизма, заглушая невеселые мысли.

Пока я любовалась видами, ко мне пришел старый, высушенный всеми ветрами капитан Тибо Мартенс и буркнул в густые усы: