Повелитель крыс - Ричард Кнаак

Сохранен? Но… как же столетия страданий? Ради чего? Похоже, только ради того, чтобы по прошествии этого срока Фроствинг сумел наконец отомстить тому, кто создал его.

— Он? Это ничтожество? — Михась расхохотался. Странно, но Григорий почувствовал, что хохочет сейчас только один Франтишек, но никак не прочие частицы Михася. Казалось, будто Франтишек стал единственным носителем духа злого колдуна… но ведь это было невероятно — согласно тем самым познаниям, что Фроствинг передал Николау от Франтишека. — Он? Да он безмозглая марионетка, он глупец. Пойми это, заблудший мой раб! Ты ведь помнишь историю про глупцов и тех, кто следует за глупцами? Кому же лучше знать эту историю, как не тебе?

Грифон вдруг стал серьезен и суров.

— Ничтожество — это ты, Михась. Тебе пришел…

Франтишек залопотал что-то совершенно нечленораздельное, но слова при этом произносил уверенно и при этом не спускал глаз с грифона.

Фроствинг гневно взревел и принялся скрести сначала грудь, потом — крылья и макушку, словно хотел содрать со своей кожи нечто непотребное. На пол посыпались осколки камня, но, похоже, Фроствинг оставался пока целым и невредимым.

— Так вот… насчет глупца, что следует за глупцами… — проговорил древний колдун, глядя на Григория глазами Франтишека. — Есть только один Михась, друг мой, и это Я!

Вспышка жара немыслимой силы швырнула Григория на пол. То ли поступлений силы больше ждать не приходилось, то ли Михась придумал, как преградить ей дорогу. В любом случае следовало задуматься о том, хватит ли сил противостоять Михасю. Что-то изменилось, и это что-то объяснялось частицами, что являлись носителями духа древнего злого колдуна.

И тут Григорий понял, почему Михась разговаривал с Фроствингом, вместо того чтобы сразу исполнить обещанную угрозу. Никаких частиц больше не осталось. Михась собрал их все в одно тело… но ведь так не должно было произойти! Ни одна из оболочек не могла вместить его жизненную силу — даже Петер Франтишек. Михась собирался для этого воспользоваться одним из своих прямых потомков — вышло так, что этим потомком оказалась Тереза.

Опять этот нерушимый закон подобия… Вселению духа Михася в Терезу Григорий сумел помешать, но лишь за счет того, чтобы этот дух в итоге вселился в него!

Он смотрел на зловещую фигуру Франтишека. Сконцентрированная энергия должна была, по идее, спалить его, как спалила других носителей духа Михася, только теперь это должно было произойти не за долгие годы, а за считанные секунды. Франтишек должен был превратиться в горстку пепла, но он все еще стоял, цел и невредим.

— Маг не должен доверять никому, Григорий Николау, даже самым своим верным слугам. Тайное оружие — вот что спасает в решающий момент.

Пронзающий до костей холод объял Григория. Он опустился на колени. Вспомнил, как его обдало жаром во время предыдущей атаки врага, призвал этот жар на помощь. Жар сразился с холодом.

— Да. Ты более я, нежели нам обоим хотелось бы в том признаться. Было бы намного лучше, если бы ты увидел свою истинную судьбу и соединился со мной. Стань частью меня, Григорий Николау. Смирись с этим. Стань хотя бы частицей того могущества, что зовется Михасем! Отрекись — и я сделаю так, что от тебя не останется и следа. Ты просто перестанешь существовать. — Михась-Франтишек указал на себя. — Ты же видишь: для меня нет ничего невозможного. Так отдай же мне то, что я неминуемо получу. — Михась протянул руку, словно хотел предложить Григорию помощь, а не гибель. — Я сделаю это быстро, поверь мне.

Григорий снова встал на ноги. Он не спускал взгляда со зловещей фигуры Франтишека. Он принял решение — быть может, последнее в своей жизни. Он протянул руку… он был готов подать ее своему врагу.

Только шелестение крыльев предупредило Григория о приближении Фроствинга. В следующий миг крылатый кошмар уже парил над ними. Парение грифона было каким-то дерганым, лихорадочным. Видимо, наказание повелителя все-таки сказалось на нем. И все же он оказался между двумя магами, не дал им прикоснуться друг к другу и попытался ударить Михася.

Но его удар не достиг цели. Его когтистые лапы никак не могли прикоснуться к Франтишеку. Сначала Григорию показалось, что на пути грифона — непроницаемая препона, но потом он понял: дело в самом Фроствинге. Он не мог прикоснуться к Михасю и то и дело отдергивал лапы. Он не мог заставить себя причинить вред своему господину. Все еще действовало заклятие, наложенное на него его создателем. Грифон мог предать его, но навредить ему физически не мог, несмотря даже на то что тело Франтишека вовсе не принадлежало Михасю.

Михасю же вовсе не приходилось сражаться с табу такого сорта. Он развернулся к своему неверному рабу, полыхнул с ног до головы при выбросе магической энергии и отшвырнул грифона прочь. Тот, объятый синеватым пламенем, закувыркался и отлетел. Но стоило Михасю нанести этот удар, как он изменился. Куда девались гордыня и самоуверенность, которыми он так лучился всего лишь несколько мгновений назад? Михась по-прежнему сохранял внешность Петера Франтишека, но щеки его впали, руки и голова покрылись струпьями, похожими на рубцы от ожогов, и еще… он начал как бы таять по краям, словно был изначально бестелесен.

Он врал, беззастенчиво врал. Он не мог долго прятать всю свою магическую энергию в жалкой оболочке Петера Франтишека.

Открытие укрепило решимость Григория. Михась устремил свой гнев к грифону, а Николау шагнул вперед и схватил своего соперника за руки.

— Что за…

Только это и был в силах произнести древний злой колдун. Он выпучил глаза и в упор уставился на Григория. Сначала взгляд его лучился победой, но потом он понял, что происходит, и в глазах его вспыхнул страх.

«Я — Михась, — упрямо думал Григорий. — Я — его самый истинный наследник. Подобное тянется к подобному. Я — это тело, из которого родились все прочие, и в это тело они призваны вернуться, если нам когда-либо суждено стать единым целым. Единым целым».

Вновь он услышал голоса. Но теперь их было гораздо меньше, чем прежде. Он уже впитал частицы себя, пребывавшие за пределами цитадели, не убивая неповинных людей. Оставалось впитать те частицы, что находились внутри башни — те, чьи жизни без сожаления отобрала его тень. Но и они заслужили право участвовать в соединении, в воссоздании доселе разъединенной сути.

— Отпусти… отпусти… мои руки! — рявкнул Михась. Его самоуверенность исчезла без следа. Петер Франтишек превратился в скелет, обтянутый кожей. По всему его телу распространились жуткие старческие пятна. Только глаза остались прежними — горящими, полными злости.