Повелитель крыс - Ричард Кнаак

Оставалось еще слишком много вопросов, но теперь Григорию казалось, что ответы на них захоронены где-то в глубинах его сознания и только ждут, чтобы он раскопал их.

Потом загадку ему задала еще одна картина, значительно отличавшаяся от предыдущих. Раскрытие истины. Понимание того, кто он такой, и попытка придумать способ, с помощью которого можно было бы воспользоваться этим во благо для себя. Он имел возможность унаследовать могущество древнего колдуна, оставленное тем…

Но ведь это воспоминание принадлежало Петеру Франтишеку! Григорий пребывал в полнейшем замешательстве. Откуда оно взялось — это воспоминание? Единственным его источником мог быть Фроствинг, но ведь это было невероятно… Воспоминания Петера Франтишека теперь принадлежали Михасю. Или нет?

Неожиданно перед взором Григория возник Фроствинг. В отличие от других образов это воспоминание жило как бы само по себе. Грифон подлетал все ближе и ближе — сон внутри сна.

— Какое разочарование, дорогуша Григорий! — издевательски ворковал летающий ужас. — Я так надеялся, что ты проснешься и узнаешь правду, пока не поздно! Я так сильно на это надеялся! Ты должен проснуться, Григорий! Проснись, старина! Проснись же!

Он проснулся… и очутился в той комнате, где нашел Терезу. Странный народец с глазами серо-голубого цвета из клина перестроился в какую-то другую фигуру, но оттуда, где оказался Григорий, он не мог понять, какой она формы. Все люди, кроме Петера Франтишека, сменились.

Франтишек покачал головой. Остальные повторили его движение. Потом лица всех до одного исказила кривая усмешка, столь знакомая Григорию по выражению одной каменной физиономии.

— Хоть ты и не я душою, у нас есть нечто общее, — заговорил хор под управлением Франтишека в унисон. — И снова все недоверчиво покачали головой. — Уснуть у меня в гостях — для этого нужны крепкие нервы и даже, я бы сказал, большая наглость. Но, видимо, по прошествии нескольких часов ты успел заскучать и со скуки уснул.

«Несколько часов?» Сколько же времени он уже здесь в плену? Григорий оглянулся в поисках Фроствинга, но грифон исчез, что наводило на нехорошие подозрения.

Михась — вернее, пара десятков Михасей — хлопнул в ладоши.

— Думаю, тебя порадует то, что я принял решение насчет тебя. Сначала нужно было собрать частицы — задача это была непростая и небыстрая, но конечный результат таков, каким ты его видишь. Я существую, но существую вот в таком виде. — Частицы колдуна широким жестом обвели себя руками. — Надеюсь, ты понимаешь, как сильно мое желание вернуться в ожидающий меня мир.

Григорий только кивнул, не слишком уверенный в том, к чему клонит Михась.

— Две цели… — вся компания подняла по два пальца, — стояли передо мной. — Эта синхронность начала уже действовать Николау на нервы. — Одна из них состояла в том, чтобы найти второго, подобного мне, который обладал бы магическим даром величайшей мощи и который бы заклинанием собрал все частицы воедино. — Тут все указали на Франтишека, который, насколько его знал Григория, наверняка был польщен. — Но этот Петер Франтишек, человек из рода моих наиболее заклятых врагов, хоть и могуч, но не является достойным преемником.

Григорий ничего не понял, но нахмурился и продолжал хранить молчание.

Заметив выражение его лица, Михась во многих лицах проговорил:

— Ты ведь все знаешь о магии, а хмуришься. Существуют пределы, до которых каждый из нас по отдельности может пользоваться ее силами. Это оболочка — наиболее прочная среди носителей моего духа, но и она не выдержит большей части всей моей силы. Она сгорит, и тогда для меня ничего не останется, мне не во что будет вселиться.

Статисты, все как один, вытянув руки, указали вправо. Григорий скосил глаза в ту сторону и, к своему ужасу, увидел, что в комнате вновь появилась Тереза. Она смотрела на размноженного Михася так, словно в мире больше ничего не существовало. Вся компания снова заговорила его голосом:

— Вот каково было мое первоначальное намерение. Кто ближе ко мне, чем одно из моих чад? Они вступали в браки с другими людьми на протяжении веков, но время от времени, когда нужно было усилить мою кровь, женились меж собой.

Тереза в качестве единственного тела для этого безумца? У Григория задрожали руки. Он снова попытался пустить в ход магическую силу и снова потерпел фиаско. А Михась даже ничего не заметил.

— Она — моя дочь, отделенная от меня несколькими столетиями. Между нами пропасть, однако в ней сохранилось достаточно много моей крови, чтобы она смогла вместить всю мою сущность, стать мною. У нее есть воля, есть страстность… — Странно… Михась восхвалял Терезу, но голос его почему-то звучал разочарованно. — Она стала бы моим наилучшим выбором…

Григорий был больше не в состоянии терпеть все это.

— Нет! Ты не имеешь права так поступить с ней! Только не она!

— Согласен, — ответил ему хор, и все взгляды снова устремились на него. — К тому же она — женщина. Это было бы унизительно.

Франтишек шагнул вперед, смерил Григория взглядом сверху вниз.

— Ты сохранил меня в превосходном состоянии. Это великолепно. — Серо-голубые глаза встретились с серо-голубыми глазами. — Вот она, моя славная победа! Я обманул моих врагов. После смерти я вернулся к жизни через их потомков… а теперь я могу обрести свою собственную плоть!

XXII

— Да, вот как все просто, и для этого нам не понадобится даже полная луна. Подобное притягивается к подобному, а более подобных друг другу существ, чем ты и я, не существует, верно?

Сдержав желание напомнить Михасю, что его древняя сущность теперь разделена между великим множеством людей, Григорий отступил назад. Только присутствие Терезы напоминало ему сейчас о том, что другому человеку, кроме него самого, грозит опасность. И все же он смотрел в лицо своей судьбы. Либо его поглотят, выпьют, как прочих носителей духа Михася, либо вышвырнут — а это означает небытие. Смерть.

Страх был сильнее прочих чувств, владевших Григорием, но гнев и ненависть боролись со страхом за первенство. Чем дольше он смотрел на Михася, тем более ненавистно становилось ему все, что было связано с этим злобным колдуном. Если он был таким до захвата его врагами черной цитадели, то Григорий только радовался тому, что обстоятельства последующей жизни его так изменили. Его прошлое «я» пребывало внутри наглого, безжалостного создания, для которого все прочие люди были всего лишь орудиями. Даже его дети — и те служили для него только инструментами для осуществления его воли.

«Возненавидь себя прежнего и возгордись собой — таким, каким ты стал!» Теперь Григорию стал лучше понятен смысл этих слов Фроствинга, хотя он не мог понять, чем бы они могли ему помочь.