Империя Леванта. Древняя земля тлеющего конфликта между Востоком и Западом - Рене Груссе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Двор и администрация
Значительную часть истории кипрских институтов составляет то, что в различных областях мы видим то же продолжение прошлого Святой земли, потому что они показывают нам, что стало бы с Иерусалимским королевством, если бы оно выжило. Островное королевство было не чем иным, как старой Святой землей, перенесенной на середину моря и просуществовавшей там еще около двух веков, продолжая развиваться вместе со всем западным обществом. Так, высшие должности никосийского двора были в принципе теми же, что и при дворе иерусалимском. Мы вновь встречаем здесь сенешаля, который заведует дворцом, королевскими имуществом и доходами; коннетабля, замещающего короля во главе армии и в председательстве на Высоком совете; маршала, помогающего, в свою очередь, коннетаблю в его военных обязанностях; камергера, управляющего домом короля; великого бальи, на которого возложено управление казной, или секретом; адмирала, чье значение, разумеется, намного выше на острове Кипр, нежели в Иерусалиме; наконец, великого туркопольера, который командует войсками, набранными из местных жителей. Отметим также виконта Никосии и виконта Фамагусты, возглавлявших администрацию этих городов и местную полицию; матессепы были их помощниками по полицейской части. С незначительными отличиями, вызванными адаптацией к здешним условиям, это были иерусалимские должности, которые на всех уровнях в точности сохранили как свои функции, так и названия.
Как и в Иерусалиме, правосудие отправляли Высокий совет по делам феодальным и Суд горожан, или Суд виконта, под председательством последнего и с участием назначенных королем присяжных по гражданским и уголовным делам с привлечением простолюдинов. Добавим, опять-таки как и в Иерусалиме, Суд цепи и Суд фондовый по морским и торговым делам. По именам и функциям, повторимся, они были продолжением иерусалимских институтов, точно так же, как институты Квебека в XIX в. зачастую были продолжением французских институтов XVIII в.
Французская знать Кипра
Французский элемент на Кипре, как некогда в королевстве Иерусалимском, был главным образом представлен дворянством. Это дворянство имело два различных происхождения: франкские фамилии, эмигрировавшие из Святой земли, откуда были изгнаны (между 1191 и 1291 гг.) мусульманским завоеванием; и фамилии, переселившиеся на Кипр непосредственно из Франции, а порой (но редко) происходящие из других «заморских Франций», например, эмигранты из Неаполя во времена Анжуйской династии. Среди самых известных знатных домов упомянем: игравших преобладающую роль на острове с 1223 по 1310 г. Ибелинов, как мы помним, выходцев из Шартра, прежде сеньоров Бейрута, Арсуфа и Яффы, близких родственников Лузиньянов; Бессанов, также получивших имя по своему прежнему фьефу Бейсан близ Иордана (семья из Артуа); Жибле, происходящих от давно офранцузившейся генуэзской фамилии Эмбриачи, владевшей в Ливане, как мы видели ранее, фьефом Джебейль, на старофранцузском именовавшимся Жибле или Жибеле; фамилии Суассон, Риве, Ле Жон, Барла или Барле (последние родом из Пуату, один из представителей рода, Амори Барле, вызвал гнев Филиппа Новарского тем, что в 1229 г. пошел на сделку с императором Фридрихом II), Ла Форс, Монфор, Монбельяр, Монтолиф, Шенеши, Бабен, Могастель, Новар (эта была пьемонтского происхождения, к ней принадлежал знаменитый рыцарь-поэт и хронист), л’Алеман (Лалеман) и Поселе (два последних дома родом из Прованса; ранее мы упоминали драматическую историю несчастной любовницы Пьера I, трогательной Жанны Лалеман, дамы де Шулу, которую в 1368 г. королева Элеонора Арагонская подвергла жестоким истязаниям), Пикиньи (пикардийцев по происхождению), де Бри, Наблуз (шампанцы), наконец, д’Арсюр, де Табари (Тивериада), де Торон, де Монжизар, де Монреаль, де Белинас (Банияс в верхней Галилее), де Нефен (Энфе в Ливане), де Маракле, де Скандельон и де Бланшгард — все дома, чьи имена, обозначающие их старинные сирийские фьефы, волнительно видеть здесь. А вот д’Антиош, напротив, происходили не от древнего княжеского рода правителей Антиохии, а были новым домом фламандского происхождения. Де Морфы, или Морфо, были пуатевенской фамилией, родственной дю Плесси-Ришелье (в 1368 г. мы видели Жана де Морфа, ставшего героем скандальной хроники в качестве любовника королевы Элеоноры Арагонской).
Когда читаешь титулы многих из этих сеньоров, создается впечатление, будто мы все еще на Святой земле, что драма 1291 г. не произошла. На деле, после окончательной потери Сен-Жан-д’Акра, кипрские Лузиньяны, титулярные короли Иерусалима, продолжали раздавать своему окружению старинные сирийские и палестинские княжеские титулы. Так, в XIV в. де Морфы могли титуловаться графами де Рохас, то есть Эдесскими (по городу, потерянному христианами еще в 1144 г.!), а наследный принц Кипра носил титул графа Триполийского, тогда как его младшие братья титуловались принц Галилейский, или Табарийский, принц Тирский, сеньор Бейрутский, сеньор Кесарийский и т. д.
В этом сохранении давних воспоминаний о временах крестовых походов была очень трогательная верность самому смыслу существования Кипрского государства, его корням, его идеалу. Конечно, за исключением Пьера I, мы не видим среди кипрских королей тех, кто серьезно задумывался над тем, чтобы взять на себя роль Годфруа де Буйона. Последние из них были слишком слабы для этого и едва могли защищать свою независимость от мамелюков. Несмотря на это, они, а вместе с ними все их дворянство, чувствовали себя потомками героев прошлого, и эти благоговейно хранимые славные воспоминания составляли гордость королевства Лузиньянов.
Причиной этого сохранения памяти было сохранение самой французской идентичности. Действительно, кипрское дворянство было очень верным своим французским корням, в первую очередь в сохранении языка. В 1308 г. в Никосии, дабы сделать понятным «для народа» обвинительный приговор, вынесенный тамплиерам, пришлось переводить папские буллы с латыни на французский. Французский язык даже пережил Лузиньянов. Один нормандский путешественник, посетивший остров в 1507 г., через восемнадцать лет после аннексии Кипра Венецией, отмечал, как мы уже знаем: «Все они в этой стране, и в особенности благородные дворяне, такие же добрые французы, как и мы во Франции».
Следует ли из этого, что за весь столь долгий период не было никакого вырождения? Утверждать это было бы неразумно. Для франкского дворянства не прошло бесследно то, что после почти двух веков насыщенной ежедневными боями жизни в Сирии и Палестине (1097–1291) оно, в этом королевстве без границ, оказалось почти на триста лет (1291–1570) обречено на праздное существование без всяких войн. Вместо каждодневных сражений против ислама оно не имело теперь никаких занятий, кроме жизни при дворе и в замке, дворцовых интриг и драм (мы видели, к чему они приводили) и всяких прочих, производных от праздности занятий, фривольных и опасных.
Эра крестовых походов, бывших смыслом существования этой блестящей знати, закончилась. Ей пришлось полностью предаться своей любви к роскоши и наслаждениям. В часто используемой цитате, датируемой
