Империя Леванта. Древняя земля тлеющего конфликта между Востоком и Западом - Рене Груссе

Кипре, — отмечал Мас Латри, — королевская власть появилась ранее феодализма»[226]. На острове, в отличие от Сирии, не было крупных фьефов, способных пробить брешь в правах королевской власти: ничего похожего на княжество Галилейское, на Трансиорданию. Возведение Жаком II полуострова Карпас в ранг графства для каталонского авантюриста Хуана Переса Фабриса было поздним и исключительным случаем. Ги де Лузиньян был слишком щедр при раздачах земель, его брат и преемник, король Амори, как мы видели, отобрал часть его даров, урезал фьефы и установил преобладание королевского домена. Возвращение, возможно, было не слишком благородным деянием, но тем не менее оно укрепило монаршью власть… Таким образом, нельзя говорить о существовании на острове Лузиньянов по-настоящему крупных вассалов. Королевские прерогативы — право чеканки монеты, право суда над горожанами, торговые привилегии и др. — без возражений оставались в руках короля. Лузиньяны, от Ги до Юга III, приобрели в Сирии слишком горький опыт феодальных вольностей, чтобы не ограничивать их, насколько это возможно, в своем островном владении. И Амори де Лузиньян, и Юг III, когда были одновременно королями Кипра и Иерусалима, в первую очередь заботились о Кипре, потому что чувствовали себя на нем настоящими королями, тогда как в Сирии они были лишь первыми должностными лицами феодальной республики: точно так же позднее Габсбурги реально заботились только о своих австрийских владениях и пренебрегали Священной империей.

У укрепления королевской власти на Кипре имелась и еще одна причина, та же самая, что в капетингской Франции: династическая преемственность с почти постоянным наследованием по мужской линии. Не будем забывать, что в Иерусалимском королевстве шла постоянная смена династий, обусловленная отсутствием салического закона. На практике иерусалимская корона, благодаря восшествию на престол принцев-консортов, переходила, как мы видели, от Булонского дома к Арденской династии, от нее — к Анжуйскому дому, потом к домам Лузиньянов, Монферратов и Шампанскому, потом снова к Монферратам, от них к Бриеннам, от Бриеннов к Гогенштауфенам и, наконец, вернулась к Лузиньянам. На Кипре же, напротив, корона оставалась у «прямых Лузиньянов» с 1192 по 1267 г., потом к боковой линии, Антиохийско-Лузиньянскому дому, царствовавшему с 1267 по 1474 г. И то Юг III, в лице которого антиохийские Лузиньяны взошли на трон, был, как мы помним, по матери Лузиньяном и дядей с материнской стороны последнего «прямого короля». Кроме того, прежде чем взойти на трон, он в течение пяти лет (1262–1267) исполнял функции регента, так что его коронация не отмечена никаким кризисом, и преемственность власти была обеспечена. Все прошло так, как будто Лузиньяны непрерывно царствовали с 1192 по 1474 г. Вопрос легитимности, поднятый в 1359 г. против Пьера I его родственником Югом де Лузиньяном[227], был быстро улажен после снятия Югом своих претензий.

Для довершения контраста отметим, что Лузиньяны всегда пребывали на Кипре, тогда как иерусалимской короной с 1225 г. владели иностранные принцы, проживали в Италии или Германии (точно так же, как княжество Морейское с 1278 г. большую часть времени управлялось из Неаполя франко-итальянскими принцами[228]). Это реальное присутствие кипрской династии обеспечило ей популярность, несмотря на жестокости Пьера I и Жака II, слабости Анри II или Пьера II. Доказательством тому служит отчаянная привязанность киприотов к Катерине Корнаро, единственной заслугой которой было то, что она являлась женой и матерью их последних королей.

Если утрировать наше наблюдение, то можно сказать, что королевство Святой земли в XIII в., в акрскую эпоху, своими институтами напоминало Польшу времен liberum veto[229], тогда как Кипрское королевство, вне зависимости от его дворцовых драм, наслаждалось почти капетингской династической непрерывностью.

От феодального короля к макиавеллиевскому государю

Эти замечания объясняют эволюцию властей на Кипре, эволюцию, шедшую в обратном направлении с той, какую мы наблюдали в Святой земле. Мы надеемся, что показали, что в Святой земле сильная монархия XII в. в XIII в. сменилась настоящей феодальной республикой. На Кипре же, напротив, в XIII в. королевская власть, теоретически все еще удерживаемая на поводу знатью, с царствований Юга IV и Пьера I явно стала превалирующей. Бароны, занятые главным образом своими развлечениями и удовольствиями и не имевшие более возможности увеличить свой престиж и свои военные силы, главные движущие мотивы священной войны, предоставили короне возможность приобрести личный авторитет, доходивший при Пьере I до абсолютной власти.

Очевидно, что при этом восхождении были многочисленные шаги назад, резкие отступления, даже глубокие провалы. «Тирания» Пьера I привела в 1469 г. к его убийству баронами. Однако отметим, что речь в данном случае шла не о мятеже крупных вассалов, феодалов как таковых, а об обычном дворцовом перевороте, тем более что заговорщиками из-за кулис руководил, по крайней мере действовал с ними заодно, родной брат короля Жан Антиохийский: если Жан и не приказывал убить Пьера I, то был дружен с его убийцами. Аналогичная трагедия будет стоить жизни уже самому Жану Антиохийскому, поскольку пять лет спустя его заколют по приказу и на глазах вдовствующей королевы, развернувшей перед ним окровавленную рубашку покойного короля. Но и это уже было не феодальной распрей, а обычными домашними преступлениями в шекспировских декорациях и в стиле итальянского Ренессанса, со всеми полагающимися бурными страстями, любовью и ненавистью. Очевидно, после убийства Пьера I бароны, его убийцы, подумывали возродить в версии, созданной Жаном д’Ибелином, графом Яффским, знаменитые Иерусалимские ассизы, то есть теорию подчиненной и контролируемой монархии. Высокий совет, созванный сразу после убийства, 17 января 1369 г., заявил, что «новшества и дела, происходившие без согласия и дозволения баронов» должны прекратиться. Комиссии из шестнадцати баронов было поручено обеспечить возрождение духа и буквы Ассизов. Но тексты не могли поспеть за изменениями в нравах. Даже за полвека до того изгнание (1306), а затем возвращение (1310) короля Анри II не представляли собой феодальных мятежей в строгом смысле этого определения, а были семейными конфликтами между принцами дома Лузиньянов, конфликтами, уже тогда едва не вылившимися в братоубийство.

Вопреки этим драмам, через все эти семейные преступления, несмотря на весьма блеклую личность многих королей (в XIV и XV вв. такие, как Пьер I и Жак II, — редкость), положение династии остается непоколебимым и даже укрепляется с каждым днем. Парадоксально, но оно укреплялось даже вопреки ослаблению государства, когда, от Пьера I до Жака II (с 1369 по 1460 г.), страна пережила экономическую опеку со стороны генуэзцев, вторжение мамелюков, греческое восстание и пр. А происходило это потому, что кипрская королевская власть проходила общую для Запада эволюцию, при которой из феодального короля получился современный монарх. Первый король из дома Лузиньянов, Амори (1194–1205), был еще отягощен феодальными путами, наследством Иерусалимских ассизов и Акрской республики. Последний, Жак Бастард (1460–1473), стал государем итальянского Ренессанса, государем Макиавелли, понимающим монаршью власть исключительно как власть абсолютную.