Империя Леванта. Древняя земля тлеющего конфликта между Востоком и Западом - Рене Груссе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Были и другие приступы нетерпимости. Конфликт, в частности, обострился при латинском архиепископе Никосии Юге де Фаджиано (1250). В 1251 г. Юг отлучил от церкви всех греков, не признающих первенство римской церкви или отказывающихся посещать по воскресеньям латинские службы.
Последнее правило было не более и не менее как объявление межнациональной войны, усугубленной еще языковым конфликтом. Похоже, что Юг де Фаджиано не получил на то одобрения папы Иннокентия IV, который, напротив, в том же 1251 г. разрешил создание греческой митрополии, подчиненной (по всей очевидности, только на словах) римской церкви. Как бы то ни было, король Анри I, похоже, открыто поддержал греческое духовенство. Когда Юг де Фаджиано покусился на прерогативы греческого архиепископа Германа, тот, проявив ловкость, обратился к римскому папе и отправился в Рим (1260). Папа Александр IV издал тогда (3 июля 1260 г.) буллу об устройстве кипрской церкви.
Надо признать, что акт понтифика, по крайней мере теоретически, ухудшал религиозную ситуацию для греков. Единственным митрополитом для греков, как и для латинян, должен быть стать латинский архиепископ Никосии. Греки сохраняли четырех епископов, избираемых верующими и носящими титулы епископов Никосии, Баффо, Фамагусты и Лимасола, но в действительности проживающих во второстепенных городах: Солия (для Никосии), Арсиноэ (для Баффо), Ризокарпасо (для Фамагусты) и Лефкара (для Лимасола). Более важное условие: греческие епископы ставятся на кафедру латинским епископом, которому они, вложив свои руки в его, приносят клятву повиновения. Очевидно, значение данной клятвы варьировалось в зависимости от действующих лиц. Нет никаких сомнений, что для латинского епископа это означало полное духовное подчинение, тогда как для греческих прелатов это был чисто политический оммаж, к тому же приносимый под принуждением и, следовательно, не имеющий законной силы. Наконец — что подрывало доходы православных священников — десятина должна уплачиваться только латинскому духовенству. Разумеется, в этих условиях напряжение не могло не сохраниться. Неоднократно, в частности в 1313 и 1359 гг., межконфессиональная вражда в Никосии провоцировала настоящие бунты греческого населения. Так, в декабре 1359 г. легат Пьер Тома, кармелит, созвал в никосийском соборе Святой Софии греческих епископов и настоятелей монастырей и попытался силой принудить их перейти в католичество. Греческое население восстало, выбило двери церкви и едва не подожгло ее. Вмешался король Пьер I, заставивший легата покинуть остров, и, рассказывает Махера, «рекомендовал греческим прелатам и священникам продолжать соблюдать их веру, следуя привычным обрядам». Затем Пьер I поручил трем рыцарям «отправиться к папе объяснить безумное легкомыслие его легата, попросив больше не присылать таких, что провоцируют подобные скандалы».
В реальности на Кипре, как и в Морее, навязываемые формальности не заставили греческое духовенство изменить свою внутреннюю веру, совсем наоборот. Кроме того, настал день, и, как мы видели, положение греков изменилось, когда король Жан II в 1441 г. женился на византийской принцессе Елене Палеолог. Вплоть до своей смерти (11 апреля 1457 г.) эта принцесса правила от имени своего мужа. Ловкая и осторожная, она успешно использовала православную церковь, к которой испытывала глубокое почтение. Мы видели, что после падения Константинополя (1453) она приняла большое количество видных византийских лиц, как светских, так и церковников, и пошла на большие траты, построив для этих беженцев греческий монастырь в Мангане. Для греческих крестьян и горожан, с которыми до того обращались как с представителями низшей расы, не могло быть более яркого возвышения их народа, чем видеть свою соплеменницу — василиссу — на троне Лузиньянов, а вокруг нее элиту византийского общества.
Интеллектуальная жизнь
Леонтий Махера очень хорошо охарактеризовал францизацию Кипра: «После того как Лузиньяны завоевали остров, здесь начали учить французский, а эллинский язык стал варварским. Так что сегодня мы пишем на греческом и французском, делая из них такую смесь, что никто уже не может понять наш язык». Отметим, что пишет это грек-островитянин, и его свидетельство имеет значение лишь применительно к смешению французского с местным эллинским диалектом. Чтобы проследить развитие интеллектуальной жизни на Кипре, нужно поместить ее в общие западноевропейские условия того времени. Лузиньяны особо покровительствовали литературе, как на латыни, так и на «народных языках», французском и итальянском. Так, святой Фома Аквинский написал для Юга III De regimine principum[233], а Боккаччо — De genealogia deorum[234] по просьбе Юга IV.
Рассказывая о Святой земле, мы уже упоминали Филиппа Новарского (род. ок. 1195 — ум. после 1264). В актив кипрской франкоязычной литературы можно включить произведения этого автора: «История войны, которая произошла между императором Фридрихом и Жаном д’Ибелином», основным театром действий которой был Кипр, трактат по феодальному праву, названный «Книга в форме жалобы», и моралистический трактат «Четыре возраста человека». Другой франкоязычный хронист, творчество которого затрагивает и Святую землю, и Кипр, — Жерар де Монреаль, написавший около 1320 г. «Деяния киприотов» — историю латинских королевств, охватывающую период с 1132 по 1300 г.
Хотя пикардиец Филипп де Мезьер (род. ок. 1326 — ум. 1405) не окончил свои дни на Кипре, он был советником, канцлером и другом Пьера I, по отношению к которому до самой смерти испытывал огромное восхищение. Так что часть его произведений можно привязать к кипрской жизни. Во фрагментах своей «Песни старого паломника», опубликованных Мас Латри, он с болью вспоминает о героизме и трагической гибели этого короля, который поистине был последним крестоносцем. Шампанский поэт Гийом де Машо в своей поэме о взятии Александрии[235] явно использовал сведения «старого паломника».
Мы уже указывали на сдвиг кипрской цивилизации к итальянизму во второй половине XIV и особенно в XV в. Несмотря на то что большинство дворянства
