Тайна Древнего Лика - Алексей Корепанов

Взявшись одной рукой за ветку над головой, инженер осторожно, чтобы не потерять равновесие, сначала встал на колени, а потом выпрямился во весь рост и медленно, приставным шагом, принялся перемещаться в сторону серого желеобразного сгустка. Ноги его слегка дрожали от напряжения — не столько физического, сколько эмоционального, — однако он продолжал контролировать каждое свое движение. И даже ощущал что-то похожее на азарт, как в детских, но вполне серьезных заварушках, когда нужно было застать врасплох задавак из соседнего квартала.

Он продвигался вперед до тех пор, пока ветка не начала клониться вниз под тяжестью его тела. Отсюда до серой сопли было не так уж далеко. Каталински сделал глубокий вдох и выдох и, сгибая и разгибая ноги, начал раскачиваться вместе с веткой: вниз-вверх… вниз-вверх… Скомандовав себе: «Вперед!», он взметнулся в воздух. Расчет его оказался верным — он обрушился прямо на охранника и почувствовал, как содрогнулась под ним серая масса. Руки, оказывается, прекрасно знали, что делать, — они моментально погрузились в вязкое желе в нужном месте и сомкнулись на чем-то тонком, жестком, угловатом. То ли позвоночник это был, то ли стержень, то ли какая-нибудь главная ось… Рванули это жесткое и тонкое в сторону и вверх, словно выдирая из земли корень, — и тут же вынырнули, сделав свое дело. Именно так киногерои одним движением сворачивают шеи всяким зловредным типам…

Серая масса, всхлипнув, начала оседать, растекаться по золоту, как стремительно тающая ледышка. Каталински, скатившись с нее, бросился к черному параллелепипеду. Бег давался ему труднее, чем предыдущие трюки, таких затяжных рывков не приходилось ему совершать уже давненько. Оставалось уповать только на относительно слабую гравитацию и на то, что ноги вспомнят былые денечки. Не разъедутся на гладком золоте, не подкосятся, и сохранят в целости свои мышцы и связки. И донесут, донесут погрузневшее тело до финиша, до черной стены.

О том, что будет дальше, он не беспокоился, потому что уже знал: черная стена, не отбрасывающая тени, — лишь видимость, что-то наподобие голограммы. И преодолеть ее не составит труда. Все зависело от того, сумеет ли он опередить тех двоих охранников, которые уже, набирая скорость, серыми утюгами скользили ему наперерез. Второе «я» проинформировало кратко и исчерпывающе: столкновение с любым из охранников будет последним, что он ощутит в своей жизни. А с другой стороны площадки, словно что-то почуяв или же получив сигнал, выскользнула из-за «храма» еще парочка серых каракатиц. Они, вопреки законам физики, сделали поворот без всякого заноса, под прямым углом, и тоже устремились наперерез…

Серые танки мчались навстречу друг другу на всех парах, оглушительно лязгали по бетону гусеницы, зверски рычали моторы, и башенные стрелки, приникнув к смотровым щелям, оскалились, уже готовые нажать на гашетки. Тяжелая броня гнала перед собой волны пропитанного гарью воздуха — вот-вот они сомкнутся и превратят в лепешку оказавшееся между ними голое хрупкое тело… Славная получится лепешка…

— А-а-а! — чувствуя, что ходуном ходящее сердце готово взорваться, заорал Каталински.

И прыгнул вперед, изо всех сил стремясь добраться до спасительной черноты. Серые танки ни за что не сунутся туда!

Уже в полете инженер успел поджать ноги. Теплые волны обрушились с двух сторон, однако он все-таки успел ускользнуть. Успел! Бронебойным снарядом пронзив черную пустоту, Каталински упал на жесткую поверхность, проехал на животе вперед и врезался плечом во что-то еще более твердое.

Но это были уже пустяки. Он — прорвался!

13

Лепешка была холодной, твердой и безвкусной, как подошва. А может, и еще хуже. Жевать ее было не самым большим удовольствием, но выбирать особенно не приходилось. Альтернативу этой маисовой дряни составляла еще большая дрянь — черные жесткие и, опять же, безвкусные комки теста, нанизанные на веревку. Их удавалось протолкнуть в горло только после глотка напитка, похожего на какао. Напиток, к счастью, был вполне терпимый, хотя и отдавал каким-то прогорклым жиром.

Торнссон поставил керамическую чашку на пол и вновь, заложив руки за голову, улегся на тощий тюфяк, набитый шуршавшими при каждом движении сухими травами. От каменного пола веяло холодом. Если бы не ветхая неопределенного цвета накидка, которую, наверное, давным-давно использовали как тряпку, а теперь милостиво пожаловали ему, он бы окоченел в этой тесной норе.

Это была именно нора — шага четыре в длину и три в ширину, в ней невозможно было выпрямиться в полный рост. Об окнах речь не шла — какие окна могут быть в норе? — и только над дверью, надежно запертой снаружи на засов (пилот уже испытал ее на прочность), виднелось небольшое квадратное отверстие. Сквозь отверстие в каморку проникал отсвет закрепленного на стене коридора факела, заставляя поблескивать выложенный слюдой пол. Душистая начинка тюфяка не могла заглушить другой запах, исторгаемый отхожей дырой в углу. Судя по всему, этой дырой уже не раз пользовались. Больше ничего примечательного в камере не было — разве что найденная под тюфяком маленькая человекообразная глиняная фигурка…

Сколько уже времени он провел взаперти, Торнссон не знал. Неизвестный напиток, которым его напоили, мог усыпить на час-другой, а мог и на сутки-другие. А тот, бритоголовый, был либо невосприимчив к такому питью, либо выпил слишком мало для проявления вырубающего напрочь эффекта. Еду пилоту давали уже несколько раз. Кусок доски внизу двери приподнимался, и мужские руки без колец и браслетов просовывали в камеру блюдо с отвратительными лепешками, не менее отвратительными черными шариками, красной и белой отваренной фасолью, кусками тыквы и плодами авокадо и папайи. Против этих весьма приятных на вкус плодов Торнссон ничего не имел, но их было слишком мало. Те же руки ставили чашку с подобием какао.

Голова у пилота уже не болела. То ли целительно подействовало сонное зелье, то ли время. И подбородок, если не трогать его, тоже не болел.

О том, что с ним еще собираются сотворить, Торнссон не имел ни малейшего понятия. С одной стороны, тот факт, что ему до сих пор сохраняли жизнь и кормили, и сняли путы, позволял возродиться надежде на не самый нежелательный исход дела. С другой стороны, поддержание приемлемого физического состояния пленника могло иметь вполне определенную цель. Например, пленнику была уготована участь индейки на праздновании местного Дня благодарения. Или же, увидев картины, показанные черепообразной марсианской машинкой, здешние высокие чины решили нейтрализовать пришельца. И приговорили его к пожизненному заключению без права подачи апелляции. Или же послали гонцов в столицу, к здешнему королю, императору или президенту, с известием о явлении белокожего чужака в странном одеянии…