Тайна Древнего Лика - Алексей Корепанов

«Да что ты все о грустном да о грустном, — осадил себя пилот. — Может, они нормальные парни: врежут разок по голове дубиной, только посильнее, чем давеча, — и дух вон».

Жрецы, безусловно, заметили, что он пришел в себя. Один из бритоголовых поднялся, неторопливо направился к дальнему углу — и исчез из виду. Вероятно, там находился проход, ведущий в какие-то кулуары. Через минуту-другую он вернулся, держа на повернутой вверх ладони какой-то предмет.

Когда бритый, провожаемый взглядами остальных жрецов, подошел ближе, пилот понял, что это оранжевая миска, разрисованная черными геометрическими узорами.

Воины, стоявшие в ногах Торнссона, уже не казались спящими. Они сложили на пол свое нехитрое наступательно-оборонительное оружие, и один из них принял миску из рук бритоголового. А другой, без каких-либо признаков обходительности ухватив пилота за плечи, придал его телу сидячее положение. И руки свои не разжимал. Миска оказалась у лица Торнссона. В ней темнела какая-то жидкость, от которой исходил не очень сильный незнакомый запах. Пилот не сказал бы, что этот запах неприятен, — но предлагаемое питье явно не было ни чаем, ни пивом, ни тоником.

«Напиток смерти? — подумал пилот. — Порция местного ядовитого зелья?»

Он не тешил себя мыслью о том, что ему предлагают просто утолить жажду или, к примеру, выпить на брудершафт. И понимал он, что отвертеться ну никак не удастся, и ни в коем случае не минует его чаша сия… точнее, миска сия…

Тем не менее, покорно принимать смерть он не собирался и готовился оказать сопротивление. Вероятно, бритоголовый все прочитал в яростном взгляде пилота. Потому что тут же изобразил жестом, что пьет, а потом, наклонив голову набок, подложил сомкнутые ладони под ухо и на мгновение закрыл глаза.

«Ага, усну, — пилот саркастически усмехнулся. — Вечным сном. Покойся, мол, с миром…»

Он отрицательно качнул головой и сказал:

— Пей сам, амиго. Пей, а я посмотрю.

Повторяя жест бритоголового, он продемонстрировал процесс поглощения местного напитка, повел подбородком на индейца и повторил:

— Пей.

Бритоголовый оказался понятливым. Забрав у воина миску, он отхлебнул из нее и показал язык. Язык был коричневым.

«Ладно, — подумал Торнссон. — Поверим. Будем считать, что это снотворное. Решили меня усыпить, чтобы не иметь лишних проблем. В конце концов, если бы они хотели меня прямо тут укокошить, то не тянули бы резину с этим питьем — дубин-то у них хватает…»

— Давай, — сказал он бритоголовому. — Выпью за приятное знакомство и здоровье всех присутствующих. И свое тоже.

Бритоголовый, молча и внимательно глядя на пилота, вновь передал миску воину. И Торнссон сам потянулся к ней.

Напиток оказался прохладным, терпким и чуть солоноватым. И совершенно незнакомым на вкус. Торнссон выпил его до конца, посмотрел на жрецов, которые наблюдали за происходящим, прислушался к своим ощущениям. Ничего, кажется, не изменилось, и все так же болела голова.

Пилот провел языком по губам, перевел взгляд на бритоголового:

— Доволен, амиго? Какие-то претензии ко мне име…

Он не договорил, потому что язык вдруг словно разбух и одеревенел.

«Что за…» — неоконченная мысль тоже словно одеревенела.

И в то же мгновение все исчезло.

12

«Бом-м-м…» — донесся откуда-то из глубины сочный звук колокола.

И этим звуком был воссоздан мир. И он, Леопольд Каталински, был воссоздан в мире. Он не сомневался в том, что перенесся в прошлое Марса.

Сквозь зелень листвы над головой виднелось небо с пушистыми клочками облаков — темно-синее, с рыжинкой, небо, почти похожее на земное. Слегка покачивались большие шарообразные белые цветы на длинных стеблях — ни дать ни взять мячи, насаженные на кончики шпаг. На ветке сидела сизая птица и сосредоточенно копалась клювом под собственным крылом. Неведомый колокол больше не напоминал о себе, и вокруг слышался только тихий шелест узорчатых листьев на слабом ветерке, полном незнакомых ароматов.

Мысленно сосчитав до трех, Каталински сел. Подвинулся чуть в сторону и посмотрел на то, что было его ложем. И тут же оглянулся, вскинув голову, потому что услышал новые звуки, донесшиеся сверху. Проводил взглядом улетевшую птицу и, чуть расслабившись, продолжил осмотр места, в котором очутилась пешка, переставленная рукой шахматиста.

Пространство под невысокими деревьями и цветами было сплошь выложено знакомыми золотыми плитками с черными силуэтами странного зверя — вавилонского дракона с врат богини Иштар. Сирруша… Нет, совсем не так именовалось это существо, и никогда не водились такие создания в окрестностях Вавилона — теперь Каталински знал это совершенно точно.

Но неважны были сейчас все эти плитки с драконами, и неважно было, что и деревья, и цветы прорастают словно прямо сквозь золотую поверхность… Главное состояло в том, что он только что лежал тут, под деревьями, не на этом золотом покрове, а на желтом полупрозрачном упругом коврике. А значит его, Леопольда Каталински, забрали из Истока и каким-то образом доставили сюда. Перенесли, перевезли, телепортировали, распилили на кусочки и вновь соединили или сделали что-то еще — опять же, не суть важно. Главное — он здесь, и знает, что делать дальше.

Продвигаться с клетки на клетку, минуя, а при необходимости и атакуя вражеские фигуры, — и дойти до конца.

Солнечный свет пробивался сквозь листву, отражаясь от испещренной тенями золотой поверхности, в синеве вновь промелькнула птица. Он не спешил вставать, но и не собирался возвращаться на коврик. Ветерок овевал его обнаженное тело, и это было приятно. Он надеялся, что справится с задачей — Чужие, разумеется, и ведать не ведали о том, что он здесь.

Всем телом развернувшись назад, Каталински увидел именно то, что и ожидал увидеть: над деревьями вздымался исполинский белоснежный бок Марсианского Сфинкса… Вернее, никакого не Сфинкса, — но первое «я» привыкло называть этот громадный комплекс именно так, а второе «я» против этого не возражало.

Хотя среди деревьев и цветов не видно было ни одной живой души, Каталински каким-то образом постоянно ощущал чье-то присутствие. Ощущение было необычным и немного странным, но отнюдь не раздражало. Оно напоминало то состояние, когда бродишь по тихому парку, вокруг никого нет, но ты знаешь, что за деревьями и кустами тянется улица. Там полно авто и людей, и ты рано или поздно вернешься туда, и никуда они не денутся, эти люди на тротуарах, в автомобилях и за стенами домов.

Он был не один — просто для достижения цели ему необязательно было видеть Других. Все-таки он не являлся одним из них. И даже новое зрение не могло помочь разглядеть то, что разглядеть никак нельзя — ведь не видит же глаз человеческий магнитные поля или инфракрасное излучение…