Фауст. Сети сатаны - Пётч Оливер

Порой Иоганну казалось, что птицы всякий раз те же самые: две вороны и старый ворон с потертым клювом.

– Ка-р-р! – прокричала ворона. – Кар, ка-р-р!

Иоганн бросил еще один камень, но промахнулся и в конец концов сдался.

От шума наконец-то проснулся Вагнер; протер глаза и огляделся. Должно быть, он не сразу сообразил, где находится и что произошло накануне. Царапины и синяки, которыми его щедро наградили крестьяне, понемногу заживут – а вот насчет пережитого ужаса Иоганн сомневался. Смерть подобралась к Карлу Вагнеру так близко, насколько это вообще возможно.

Иоганн бодро кивнул студенту и бросил ему кусок хлеба.

– Вот, подкрепись, – сказал он. – Скоро трогаемся.

– Почему так рано? – спросил Вагнер и зевнул.

Он был бледен, под глазами залегли темные круги, лоб пересекала глубокая царапина. Но даже в таком виде он был весьма привлекателен – как для мужчин, так и для женщин.

«Придется присмотреть за ним, – подумал Иоганн. – Чтобы не потерять его, как я потерял Мартина, Маргариту и Валентина».

– Потому что здесь небезопасно, – ответил он. – Не исключено, что крестьяне до сих пор нас разыскивают. Второй раз стащить тебя с костра у меня не получится.

– Куда вы хотите ехать? – полюбопытствовал Вагнер.

– Север, юг, запад, восток… Я везде как дома. – Иоганн пожал плечами. – Но, думаю, мы отправимся на север. На юге сейчас неспокойно. Швабия, Бавария, Швейцария… война, видно, прижилась в этих краях, – он усмехнулся. – А я еще ни разу не видел Северное море. Холодные волны, что плещутся о берег…

– Северное… море? – Сон с Вагнера как рукой сняло. – Но это же так далеко! Потребуются многие месяцы…

– Все время мира в нашем распоряжении, – оборвал его Иоганн. – Ты забыл? Ты едешь со мной, неважно куда! Или я с первым попавшимся курьером отправлю письма в Лейпциг. Твоя жизнь уже не станет прежней. – Он направился к повозке. – Ну, пошевеливайся, бездельник. Хлеб можно жевать и сидя на козлах. Надо убраться из этого Богом проклятого края. А по пути я объясню тебе правила Лусены.

Когда повозка выехала на дорогу, ворона все еще сидела на ветке. Она склонила голову набок, словно прислушивалась. Сквозь низкие облака показались еще две птицы. Рядом на ветку села вторая ворона, а за ней и ворон со щербатым клювом. Они хрипло и отрывисто каркнули, словно приветствуя друг друга, совсем как люди.

Только когда повозка скрылась из виду, птицы расправили крылья и полетели прочь.

Боденское озеро осталось позади. Иоганн со своим юным спутником продвигались все дальше на север. Воздух становился прохладнее, осенний ветер трепал выцветший навес повозки. Бо́льшую часть времени эти два столь не похожих человека сидели погруженные в молчание, при этом Вагнер то и дело украдкой поглядывал на своего зловещего спасителя. Ему до сих пор не верилось, что его спас не кто иной, как прославленный доктор Иоганн Георг Фаустус, и что теперь он, Вагнер, сопровождает его в странствиях. Студент пребывал в смешанных чувствах: его переполнял восторг и в то же время охватывал страх. В черных глазах доктора, глубоких и загадочных, как сама бездна, казалось, сокрыты темные тайны, недоступные простым смертным; эти глаза завораживали Карла и одновременно пугали. Они провели в пути уже не один день, но по-прежнему Иоганн Фаустус оставался для него загадкой, тем более что доктор был не особенно разговорчив.

– Правда, что в Виттенберге [42] вы нашли клад? – вновь попытался завязать разговор Карл, когда они покинули город Ульм.

– Так прямо и говорят? – Доктор повернулся и посмотрел Карлу в глаза. – И?.. Были это монеты, бриллианты или, может, философский камень? Хотя камень я, согласно другим слухам, нашел еще в Кракове…

Постоянные расспросы заметно раздражали Фаустуса, и все же Карлу показалось, что в глазах великого ученого мелькнула тень самолюбия.

– Ну, говорят, вы копали в старом погребе и наткнулись на змея, который стерег клад. Змея вы изгнали при помощи зеркала, а клад…

– Думаешь, ехал бы я сейчас с тобой в дребезжащей повозке и продавал бы дешевое пойло, если б действительно отыскал клад?

– Как бы там ни было, это красивая история. – Карл вздохнул. – У меня такое впечатление, словно и половина из того, что о вас говорят, не соответствует истине.

– Что ж, у тебя будет достаточно времени, чтобы выяснить, какая часть правдива, а какая – нет… Пошла!

Доктор щелкнул кнутом, и повозка покатила дальше, к следующей гряде холмов и к горной цепи, что протянулась на горизонте. Пес умчался вперед с громким лаем, обнажив клыки. Карл побаивался Сатану даже больше, чем его хозяина. Это был посланник ада, и в каждом селении вдоль старой имперской дороги он возвещал прибытие доктора Фаустуса, великого мага, хироманта, целителя и астролога. В повозке имелись кинжал и новомодный пистолет с колесцовым механизмом, но до сих пор в них не возникало необходимости. Хватало Сатаны – одно его вида было достаточно, чтобы разбойники уносили ноги.

Как правило, путники останавливались в крупных городах и проводили там несколько дней. Таким образом они побывали в Ротенбурге на Таубере, Вюрцбурге, Майнце и в большом торговом городе Франкфурте, где развлекали толпу во время суконной ярмарки. До сих пор, кроме Лейпцига и тех захолустных селений, куда его заносило во время бегства, Карлу довелось увидеть не так уж много.

Каждый город обладал собственным запахом, будь то едкий дым из гончарных мастерских, соблазнительный аромат выпечки, пьянящий запах пивного сусла или свежей крови со скотобоен, и в особенности – вонь из сточных канав. Менялся говор, а с ним менялись и люди. Но все, как один, смотрели на путников, как на восточных царей, и крестились за их спинами. Если поначалу Карл и испытывал некоторые неудобство, то теперь ему даже нравилось ездить вот так по свету. Ему полюбился необозримый простор дорог, столь не похожий на тесноту университетских келий. И он свыкся с ролью ассистента, глашатая и балагура, хоть и чувствовал, что настоящим артистом ему никогда не стать.

Слава Фауста заметно опережала его, и люди еще издали узнавали повозку, расписанную диковинными рунами, и загадочного человека в черно-синей мантии и широкой шляпе. Как правило, доктор занимал комнату в одном из лучших трактиров. Он продавал на рыночной площади териак, крепкое пойло из дешевого спирта и всевозможных трав, которое якобы излечивало ото всех недугов. Он гадал по ладони всем желающим, составлял гороскопы и накладывал руки, натерев их зловонной чудодейственной мазью. Тут в игру вступал Вагнер: он прикидывался слепым ландскнехтом, и великий доктор Фаустус исцелял его.

И все же главным их номером была латерна магика.

Для этого они снимали зал в самом большом трактире и наглухо запирали ставни. Люди платили по два геллера за вход и становились свидетелями настоящего чуда. Такого им не приходилось видеть никогда в жизни! Перед дрожащими от страха зрителями на стене появлялись самые жуткие образы: дьявол, демоны, ведьмы и духи, которых Фауст сначала призывал громким голосом, а затем изгонял посредством заклинаний. На улице были слышны их возгласы и крики. Пошатываясь, зрители выходили из трактира и с ужасом и восторгом рассказывали другим, что они видели.

Карл рисовал в основном по ночам, в неверном свете масляной лампы. В каждой местности ходили свои легенды и обитали собственные существа: лешие, злые ведьмы, драконы, карлики, вервольфы и коварные эльфы… Фауст порой заглядывал ему через плечо и при этом бормотал что-то невразумительное.

– Ты рисуешь иначе, не как он, – говорил он скорее самому себе. – Но и не хуже. Хм, не так витиевато… зато внимания к деталям больше. Думаю, людям понравится, а это главное.

Сколько бы Карл ни выспрашивал о другом художнике, ответа он так и не получил.

Со временем студент стал четко разбираться, какие рисунки были допустимы, а за какие они могли отправиться на костер. Церковь и городские власти позволяли играть с огнем, пока это было им на руку. И все же затейники всегда ходили по краю. Несколько раз им приходилось сломя голову покидать город, пока стражники не бросили их в тюрьму. Некоторые из рисунков были до того правдоподобными, что, казалось, апокалипсис уже наступил. Волки в исполнении Карла скалили острые зубы, истекающие слюной, а глаза у гномов сверкали зловещим, словно неземным, блеском. Иногда Карл пробовал рисовать идиллические пейзажи и прелестных юношей, но Фауст всякий раз швырял такие наброски в огонь.