Фауст. Сети сатаны - Пётч Оливер

Оливер Пётч

Фауст. Сети сатаны

Oliver Pötzsch

Der Spielmann

© by Ullstein Buchverlage GmbH, Berlin

© Прокуров Р. Н., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Алиахмаду Ализаде, умному и амбициозному, как Фауст, и столь же милому и жизнерадостному, как Маргарита.

Не гладок путь от земли к звездам.

Историческая справка

Об этом человеке, который на рубеже XV и XVI веков скитался по немецким землям, сохранилось не так уж много сведений. Но из скудных источников и бесчисленных легенд, которыми овеяна его личность, историки пришли к заключению, что этот человек существовал в действительности. Это был величайший маг своего времени, авантюрист и знахарь, умный и начитанный, как десяток ученых, и коварный, как Борджа [2]. Едва ли не сразу после его жуткой гибели появилась книга, которую по праву можно считать первым немецким бестселлером. Его имя увековечено в пьесах Кристофера Марло и Иоганна Вольфганга Гёте, он был неизменным персонажем уличных постановок. Его фигура по сей день служит олицетворением неутомимого и честолюбивого человека, который заключает сделку с дьяволом, получает от него признание и богатство – и в конце концов платит за это собственной душой.

Его имя – Иоганн Георг Фауст.

И вот его подлинная история.

Пролог

Книтлинген в Крайхгау, 27 октября 1486 года от Рождества Христова

Осенью, когда стали пропадать дети, в город заявились артисты.

Маленький Иоганн стоял в нише у Верхних ворот и с разинутым ртом смотрел на шумную процессию. Словно крошечная армия, в пестрых нарядах, с песнями и плясками артисты прошли мост над болотистым рвом, пересекли открытые ворота и наполнили Книтлинген жизнью. Впереди шествовали музыканты со свирелями, волынками и тамбуринами; вокруг них кувыркались два смуглолицых акробата чужеземной наружности. За ними следовали канатоходцы в масках, горбатый карлик в шутовском наряде; фехтовальщики рассекали воздух мечами, и гигант вел на цепи настоящего косматого медведя. Иоганн не видел прежде ничего подобного! Казалось, сам кайзер прибыл в их маленький городок. Приземистые каменные дома засияли вдруг незнакомым доселе блеском, экзотический аромат защекотал ноздри – аромат большого мира.

Один за другим артисты проходили мимо Иоганна. Их провожала ватага ребятишек, которые, как и он, с нетерпением ждали этого дня. Один из канатоходцев подмигнул ему, кто-то рассмеялся и пихнул его локтем, отчего Иоганн попятился назад. Он только теперь осознал, что стоит, разинув рот, посреди улицы. Повозки катили прямо перед его носом, колеса оставляли глубокие борозды в размякшей от прошедших дождей земле. С лесистых холмов на город наползал холодный туман, но Иоганн этого даже не чувствовал: он не мог отвести глаз от бесконечного потока людей, повозок, лошадей и быков, с шумом вливавшегося в Книтлинген.

«Откуда же они держат путь? – думал Иоганн. – Из Нюрнберга? Или с земель по ту сторону Альп? А может, и вовсе из-за моря? Оттуда, где обитают гигантские моллюски, львы и драконы…»

Его собственный мир ограничивался ближайшими холмами вокруг Крайхгау, и за ними начинались мифы, сказки и легенды. Мама, когда у нее доставало сил, рассказывала ему истории – о спящем кайзере Барбароссе, о рыцарях, гномах и королевах фей, о злобном старике в лесу, рейхстагах в Аугсбурге и Нюрнберге и пышных празднествах. Иоганн сидел у нее на коленях и прислушивался к мягкому голосу.

За артистами следовали многочисленные торговцы: одни ехали на тряских повозках, другие горбились под тяжестью заплечных корзин. Каждый год в день Симона и Иуды, праздник двух апостолов, они ставили свои лотки вдоль Рыночной улицы, протянувшейся от Верхних ворот до церкви Святого Леонарда. Осенняя ярмарка была самой крупной в Книтлингене, наряду с ярмаркой, устраиваемой в четвертое воскресенье после Пасхи. Торговцы стекались из Бреттена, Пфорцхайма и даже из далекого Гейдельберга.

Несколько долгих недель Иоганн ждал этого дня. Ему было восемь лет – и о прошлогодней ярмарке сохранились лишь отрывочные воспоминания. Еще ранним утром он прибежал к воротам, боясь упустить первых артистов, торговцев и старьевщиков. Но только теперь, ближе к полудню, они наводнили округу. Когда последний торговец прошел через ворота, Иоганн последовал за караваном в город. Рыночные зазывалы толкались за лучшие места возле церкви. Бородатый, уже изрядно пьяный проповедник, взобравшись на бочку, возвещал о скором конце света. Музыканты играли задорные мелодии, под громкий стук возле трактира «У льва» откупорили первый бочонок вина. Кругом стоял запах пивного сусла, молодого вина, конского пота и дыма. Из многочисленных харчевен тянуло соблазнительными ароматами. В воздухе уже ощущалось дыхание зимы. Крестьяне говорили, что от праздника Симона и Иуды она и начинает стучаться в двери – негромко, но настойчиво.

К такому дню весь Книтлинген принарядился. Зажиточные крестьяне были в белых бархатных рубашках и мантиях, какие надевали в церковь. Женщины прибрали волосы и покрыли головы опрятными чепцами. Иоганн с трудом прокладывал себе дорогу сквозь шумную толпу. Время от времени навстречу попадались другие ребята – рыжие близнецы Йозеф и Макс, сыновья пекаря, широкоплечий сын кузнеца, в свои двенадцать лет сильный, как бык, и тощий Ганс из «Орла», трактира у самого рва. Но, как это часто бывало, дети сторонились его или шептались, стоило ему пройти мимо. Иоганн настолько привык к этому, что перестал обращать на них внимание. Лишь временами, когда он, погруженный в мечты, бродил по лесам, что раскинулись вокруг Книтлингена, сердце у него сжималось от тоски.

Мама говорила, что ему и не стоит оглядываться на других ребят. Он, по ее словам, особенный, не такой, как все, умнее и смышленее остальных. Благородных кровей, как заявила она однажды, – хоть Иоганн и не понял, что мама хотела этим сказать.

И действительно, в школе при госпитале ему довольно быстро наскучило – а ведь он не проходил туда и года. Остальные ученики потели над счетом и чтением, с трудом заучивали куцые выдержки из катехизиса – Иоганну же все это давалось с удивительной легкостью. Порой он даже поправлял учителя, желчного старика, который одновременно исполнял обязанности пономаря. Постоянно задавал вопросы – о других странах, о ходе небесных тел, о силе воды… Но, о чем бы он ни спрашивал, у учителя не находилось ответа. А когда другие мальчишки колотили Иоганна, он стоял в сторонке и украдкой ухмылялся.

– Гляди, куда прешь, коротышка! Еще раз наступишь на ногу – физию тебе расквашу, умник!

Людвиг, сын местного фогта [3], пихнул его в живот. Иоганн скорчился, хватая воздух ртом, но отвечать не стал. Людвиг был на два года старше и выше почти на две головы. Иоганну вновь вспомнились слова матери. Если он, в отличие от других ребят, и вправду был благородных кровей – почему же Господь сотворил его таким щуплым? Он с удовольствием разменял бы часть своего ума на малую толику силы, единственной разменной монеты, которая имела ценность у детей.

– Проваливай с глаз долой! – прорычал Людвиг, выковыряв застрявший между зубами кусочек колбасы; с его подбородка капал жир. – Подтирайся своими книжками и не путайся у других под ногами!