Фауст. Сети сатаны - Пётч Оливер

«Рожден под счастливой звездой» – так говаривала его мама…

Иоганн рассмеялся про себя. У звезд, как видно, имелось чувство юмора.

За тринадцать лет, с того дня как прыгнул в Неккар, он многого достиг, но счастливым так и не стал. Тогда юноша едва живой выбрался на берег и две недели пролежал в лихорадочном бреду. В видениях ему являлись Маргарита и Валентин и указывали на него перстами.

«Ты дьявол, – повторяли они вновь и вновь. – Ты дьявол!»

И они были правы. Это он их погубил – и ту единственную, которую любил, и своего лучшего друга. По его вине Маргарита покончила с собой, а Валентин, вероятно, сгорел на костре в Вормсе. И не стоило забывать Якоба Кольшрайбера, мужа Маргариты. Иоганн хорошо помнил, с каким наслаждением он убил тогда пропойцу винодела. Кем же он был в тот миг? Самим собой? Или дьяволом в человеческом обличии? Как бы там ни было, немудрено, что люди смотрят на него со страхом. Иоганн взвалил на себя тяжелый грех, и чувство вины заставляло его с криком просыпаться по ночам, терзало его тысячей раскаленных клещей, и он так и не научился сносить эти муки.

Его тогда выходила старая милосердная крестьянка; она молилась за него, не ведая, что молитвы бессмысленны. Когда Иоганн поправился, от него осталась лишь пустая оболочка. Человек лишь по названию, он утратил всякую цель в жизни – да и не видел в этой жизни смысла.

В то время он обнаружил в придорожной канаве выводок щенят, из которых живым остался только один. Щенок был черный, как его душа, и Иоганн подобрал его. Собственно, эта собака и вернула его к жизни. Он заботился о ней, чтобы не пришлось больше заботиться о ком-то другом, чтобы никого больше не увлекать за собой в пропасть. Вместе, человек и собака, они двигались вдоль Неккара к Рейну, а затем в западные земли и еще дальше. Собака росла, и вместе с ней рос Иоганн.

Иоганн…

Отголоски этого имени казались ему столь же далекими, как и звезды, хотя с тех пор минуло всего тринадцать лет.

Он начал с простых трюков, каким научился у Тонио. Показывал карточные фокусы, жонглировал, выуживал монеты из воздуха. Вернулись в его репертуар и фокус с яйцом в платке, и игра в колпачки. В скором времени он скопил достаточно денег, чтобы купить повозку с лошадью, порой ночевать в трактирах, разбросанных вдоль имперской дороги, которая несла его, словно широкий поток, по землям Германии. Продажа териака, дешевого пойла чудодейственной силы, заметно поправила его положение. Иоганн закупил необходимые части и собрал из них латерну магику. Он гадал по ладони, составлял гороскопы и сулил людям большое будущее. Он называл себя магистром и доктором. Все ему верили, даже в университетах, – а его красноречие и знания делали остальное.

Так из юного Иоганна Фауста, студента из Гейдельберга, разыскиваемого по обвинению в колдовстве и убийстве, вырос прославленный доктор Иоганн Георг Фаустус.

Живая легенда.

Из упрямства и в насмешку над всеми Иоганн сохранил имя, которым назвался в Гейдельбергском университете и как любила называть его мама. Он называл себя Фаустом, не вкладывая в это «счастливого» смысла. Просто Фауст – коротко и хлестко, как пощечина всем суеверным глупцам. Иоганн улыбнулся. Ему было на руку, что в Германии каждое графство, герцогство и епископство существовало само по себе. Никто, похоже, и не заметил связи между бывшим убийцей из Гейдельберга и знаменитым доктором.

Во всяком случае, пока.

Вагнер снова застонал во сне, но затем лицо его тронула улыбка. Должно быть, ему теперь снились те сладкие мгновения, проведенные с другом. Иоганну и самому нередко снилась та, которую он любил больше жизни.

Маргарита…

Не было такого дня, когда Иоганн не вспоминал бы о ней. Ее небесно-голубые глаза, золотистые волосы и смех, который спас его тогда в лесу под Нёрдлингеном.

Маргарита…

Где-то прокричал сыч. Иоганн вздрогнул и огляделся. Он увидел в свете луны, как вокруг камней клубится туман. Наверное, когда-то на этом месте совершались жертвоприношения, как на той поляне под Нёрдлингеном, где Иоганн выпил черное зелье и все-таки сумел сбежать от Тонио. С тех пор он так ничего и не слышал об астрологе. Как и о Жиле де Ре, безумном французском маршале, который вот уже сотню лет как умер.

Иоганн надеялся, что так оно и останется впредь.

С этой мыслью он наконец-то уснул.

Иоганн встал еще до рассвета. Он никогда не спал подолгу, ему хватало и нескольких часов. Сон таил в себе опасность: слишком часто во сне оживали воспоминания, поэтому Фауст старался не спать больше, чем это было необходимо. Вагнер, очевидно, таких проблем не ведал: он мирно храпел, растянувшись под одеялом из шкур. Над кострищем еще поднимался сизый дым, с листьев капала роса. В воздухе явственно ощущалось сырое дыхание осени.

Иоганн тихо свистнул, подзывая к себе Сатану, и вывалил на землю остатки ужина. Пока собака с чавканьем поедала кости и остатки мяса, Фауст смотрел на нее и улыбался – так смотрит родитель на своего ребенка. Он привязался к Сатане – сильнее, чем к кому-либо из людей, которых встречал на своем пути. Она стала ему верным спутником, с самого начала его бесконечных странствий по землям Священной Римской империи германской нации, как с недавних пор называли эту страну. Между тем годы понемногу брали свое: в черной шерсти за ушами и на лапах появились серебристые волоски, и бегала Сатана уже не так быстро, как прежде, а с некоторых пор еще и прихрамывала. И все-таки ее облик по-прежнему внушал людям трепет, и это обеспечивало Иоганну необходимую защиту. Он странствовал в одиночку, без слуг и наемных ландскнехтов. На дорогах было небезопасно, всюду подстерегали угрозы, не только в лесах. За городскими стенами не существовало законов, и некому было блюсти порядок, и полагаться оставалось лишь на себя.

Собака облизнулась и посмотрела на Иоганна огненно-красными глазами, вероятно, в надежде получить еще что-нибудь. Фауст потрепал ее за ухом.

– Хороший пес, – проговорил он. – Никого у меня нет дороже, – и бросил взгляд на Вагнера. – Что ж, посмотрим, как пойдет дело с нашим новым другом… Тебе-то он не особо по душе, верно? Ты, видно, ревнуешь.

Сатана зарычала, и Иоганн тихо рассмеялся.

В Лейпциге, когда он увидел рисунки Карла Вагнера, по его телу пробежал холод и сразу ожила память о Валентине. Иоганн решил присмотреться к юному студенту. Его несколько неуклюжие и чванливые манеры пробудили в нем воспоминания. Фауст видел в Вагнере самого себя, когда был студентом в Гейдельберге. И при этом едва не потерял его, как в свое время потерял Маргариту и Валентина. Однако подоспел вовремя. На рыночной площади в Варнхайме он поклялся себе, что не позволит еще одному студенту окончить свои дни на костре, что возьмет Карла с собой и позаботится о нем.

Но Иоганн был честен с собой: он делал это не из христианского милосердия и не потому, что нуждался в рисовальщике. В любом большом городе он мог найти художника, который расписал бы ему стеклышки для латерны магики.

Нет, Иоганн делал это, потому что не мог больше переносить одиночество.

Несмотря на славу, свободу и знания, которые он обрел за все эти годы, Иоганн чувствовал себя несчастным. Он разучился любить, поскольку любовь его, похоже, приносила людям лишь беды. Он любил Сатану, но с собакой нельзя было сыграть в шахматы. Кроме того, приняв под свою опеку Вагнера, Иоганн пытался загладить вину перед Валентином.

Оставалось надеяться, что его забота не обречет на погибель и Вагнера…

Над головой захлопали крылья. Иоганн вздрогнул и посмотрел наверх. На ветке одного из буков сидела ворона и внимательно его разглядывала.

– Кыш, тварь!

Фауст подобрал камень и швырнул в ворону. Та насмешливо каркнула и вспорхнула, затем лишь, чтобы перелететь на другую ветку и вновь уставиться оттуда на него. Иоганн ненавидел ворон с тех самых пор, как связался с Тонио. Возможно, поэтому его не покидало ощущение, будто они наблюдают за ним все эти годы. Эти птицы были всюду: в горах и на равнинах, в деревнях и в городах. Они кружили в небе, сидели на крышах, на краях колодцев, на колокольнях.