Совершенно секретно - Ральф Ингерсолл

— Солдату приятно, когда о нем пишут в газетах, и это хорошо действует на него", — говорил он.

Но что касается его самого, то Брэдли всячески старался избегать рекламы.

Во время кампании за возвеличение Монтгомери англичане уже знали характер Брэдли и рассчитывали, что он будет молчать. Они были уверены, что он не принадлежит к тому сорту людей, которые хотят или умеют защищаться от дружеского удара ножом в спину. И действительно, до сих пор он этого не умел. Если бы Монтгомери не дал своего интервью, а Геббельс не осветил бы это интервью прожектором, никто не помешал бы англичанам осуществить свои замыслы. Но когда Брэдли взбесился, он нарушил свои правила и нанес Монтгомери ответный удар, в печати же. Но и то, впрочем, он размышлял целый день, пока, наконец, решился.

Брэдли окончательно убедило сознание того обстоятельства, что английское правительство и английская печать всей силой своего авторитета поддерживают кампанию в пользу назначения Монтгомери командующим сухопутными войсками. Если истина не будет восстановлена, то, во всяком случае, будет подорвано доверие к американским вооруженным силам, и Монтгомери сохранит под своим командованием две американских армии. Даже если отбросить в сторону личную неприязнь Брэдли к английскому командующему, то оставался в силе тот упрямый факт, что, по его убеждению, Монтгомери не был талантливым военачальником. Это осталось бы на его совести, если бы он позволил передать Монтгомери две американских армии, не сделав даже попытки отстоять их.

При таких настроениях Брэдли было ясно, что если он попадет в подчинение к Монтгомери, для него останется только одно — уйти со своего поста.

И он знал, что Паттон уйдет вместе с ним. Между ними было соглашение на этот счет. Оба они считали, что под начальством Монтгомери не смогут служить, как следует своей стране и своим войскам. Брэдли не верил в Монтгомери ни как в генерала, ни как в человека. Он изменил бы своему долгу перед американской армией и американским народом, если бы притворился, что верит, или молчал, позволяя истолковать свое молчание в благоприятном для Монтгомери свете.

С трудом, обливаясь потом, — ибо он к таким вещам не привык, — Брэдли составлял заявление для печати, стараясь подыскать слова, которые точно передавали бы факты и в то же время не звучали бы, как полемика. 9 января он пригласил корреспондентов газет в Люксембург и лично передал им заявление[31]{31}.

В этом заявлении была одна фраза, вставленная в описание боя, точно нога в щель между порогом и дверью — той самой, которую англичане хотели захлопнуть у него перед носом. Это было простое утверждение, что Первая и Девятая армии находятся лишь под временным, а не постоянным командованием Монтгомери и вернутся под прежнее командование, как только будет восстановлен фактический контакт между Первой и Третьей армиями. Сделанное публично, такое заявление вынуждало и Монтгомери, и английскую печать назвать Брэдли лжецом, если бы они захотели по-прежнему утверждать, что Монтгомери поручено постоянное командование этими армиями, но назвать Брэдли лжецом было нельзя, так как временный характер этой меры черным по белому подтверждался в имевшихся у него приказах верховного главнокомандующего.

Заявление Брэдли деликатно обращало также внимание на тот неоспоримый факт, что Монтгомери не мог выиграть Арденнскую битву, так как он:

а) не принимал в ней никакого участия, пока не была установлена основная стратегия обороны, и

б) даже тогда командовал только северным сектором битвы, исход которой, как знали теперь уже все, был решен у Бастони.

Это произвело свое действие. Клика Монтгомери в Лондоне была выведена из равновесия, но вместо того чтобы отпрянуть назад, принялась размахивать кулаками. Газеты задыхались от ярости и всячески поносили Брэдли. Его обвиняли в том, что он "оскорбил Монтгомери.

Так как дело уже достаточно прояснилось, это превысило меру терпения, как Вашингтона, так и Парижа (где находилась ставка Эйзенхауэра), и даже в доме № 10 на Доуникг-стрит поняли, что игра проиграна. Когда интервью с Брэдли было опубликовано, Черчилль сам телефонировал Эйзенхауэру и просил передать Брэдли его извинения за поведение английской печати в вопросе об Арденнах. Говоря по секрету, сказал на этот раз Черчилль, вся шумиха была поднята небольшой группой друзей Монтгомери, которую он назвал "обузой для английского правительства".

По мнению штаба Брэдли, это был старый трюк — личное извинение за публичное оскорбление. Сам Брэдли верил в искренность извинений. Но каковы бы ни были намерения Черчилля, остается фактом, что только после того как Брэдли себя отстоял, было обеспечено возвращение Первой армии под американское командование. Это произошло, когда Первая и Третья армии встретились вблизи Уффализа.

Но беда, — а мы считали это настоящей бедой, — была поправлена лишь наполовину. Первая армия вернулась к Брэдли, но Девятая оставалась под командованием Монтгомери.

Передача Девятой армии англичанам имеет свою предысторию, начало которой относится к более раннему периоду, чем битва в Арденнах. В позиции, занятой англичанами, как это вообще свойственно им, помимо политических и личных соображений, было еще некоторое логическое основание, с которым волей-неволей приходилось считаться. Логическая основа английских претензий на распоряжение американскими войсками и военным снабжением заключалась в том, что, по мнению англичан, они имели право на пятидесятипроцентное участие в деле, но фактически могли участвовать в военных усилиях лишь в пределах от двадцати до двадцати пяти процентов. Поэтому, рассуждали они, американцы должны дать им дополнительные силы, чтобы установить пятидесятипроцентный баланс и чтобы они могли предъявить пятьдесят процентов счетов на пятьдесят процентов победы. Монтгомери, их командующий на театре военных действий, не сможет идти в ногу с американцами, если не получит необходимых средств из американских источников.

К концу 1944 года английская армия на континенте давно уже прошла через период максимального развертывания сил, и, чтобы держать ее в строю, давать необходимые пополнения и сохранять фронтовые дивизии в полном составе, англичане прибегали к планомерному каннибализму. Они поедали свои собственные соединения, то есть расформировывали одни дивизии, чтобы укомплектовать офицерами и солдатами другие. Английская армия, таким образом, сокращалась в размерах, и ей предстояло сокращаться и дальше, пока английское правительство упорствовало в своей политике и продолжало держать крупные гарнизоны в районе Средиземного моря и на крайних форпостах империи, стараясь обеспечить свое политическое будущее за пределами имперских владений, а не свое военное настоящее в Бельгии. С первой же минуты высадки во Франции американцы могли планировать все более и более крупные атаки и пускать в ход все более и более крупные силы. Монтгомери же был в состоянии держаться с ними наравне только до Кана. Чтобы дать сражение у Арнгема, он должен был, например, взять взаймы две американских дивизии и огромные соединения воздушного и сухопутного транспорта.