Nomen Sanguinis. Имя крови - Олеся Константиновна Проглядова

– Отчего же? Пыталась. Разве ты забыл? Но в первый раз она убила мою лошадь. Тогда мы были еще совсем детьми. Потом отобрала людей, которые были приставлены ко мне. Затем она переспала с моим мужем и чуть не убила меня. Она завидует мне и в том находит еще больше силы. Это очевидно. Она не столь красива, не столь умна, не столь сильна. Впрочем… – Иштар внезапно замолчала. – Я обдумаю твою просьбу.

– Спасибо, дочь. Тогда перейдем к следующему предложению. – Удивленный ее уступкой, Син помолчал и налил себе еще вина.

– Настолько сложно, отец? Мне начинать трепетать?

– Ты права, нам нужна твоя помощь в войне, – решившись, проговорил Син. – Твоя сила, твое влияние на людей. Ты достойна стать королевой новых земель Та-уи, когда они падут пред нами.

– Почему мне слышится в этом какой-то подвох? – Иштар откинулась на стуле. – А дай-ка я угадаю. К царству прилагается мужчина?

Син отпил и нарочито спокойным движением поставил чашу на стол.

– Да, дочь, – продолжил он. – Я нашел тебе жениха! Слишком долго ты была одна, слишком долго позорила себя связями, причем еще и с людьми, слишком долго ты не приносишь потомка нашему роду. Я смотрел в будущее и нашел лучшее решение. Птах – достойнейший из мужей, он будет хорошим супругом тебе и отцом вашему сыну, сила которого воссияет в веках.

Вопреки ожиданиям Энхедуанны, сжавшейся от страха в коридоре от слов Сина, Иштар во время всей речи отца ни разу не прервала его и даже не вышла из себя. Она спокойно пила вино, кивая, будто речь шла о погоде.

– Почему ты молчишь, дочь?

– А разве твоя ворожба не подсказала тебе мой ответ? – Иштар потянулась за фиником, но потом передумала и встала, подойдя к террасе, глядя на город, простершийся внизу. Она раскинула руки, и на освещенном солнцем небосклоне вспыхнула звезда Делебат, призванная ею. Цветы в кадках начали распускаться, а затем на пахнувшую пылью истомленную жарой землю пролился дождь. Где-то закричали радостные голоса, и сам воздух вокруг Иштар затуманился, будто дым от воскуриваемых в честь нее благовоний достиг ее чертогов. Шепот тысяч голосов пробежался по стенам и растаял. Иштар легко улыбнулась, потом обернулась:

– Ты снова хочешь продать меня, отец. Сослать в земли, в легендах которых я предстаю чудовищем. Впрочем, заслуженно, тут ничего не скажешь – я тогда потеряла контроль в ярости и до сих пор корю себя. Ты навязываешь мне войну. Ты навязываешь мне брак. Ты навязываешь мне сестру. Птах… Я видела его не единожды. Да, он силен. Наверно, он может противопоставить свою силу Атону. Его город процветает. Он почитаем. Но как же он скучен – борец за правду и справедливость, безжалостный фанатик порядка. Его люди боятся жить, его Вечные не умеют веселиться, ибо никому из них он не дарует свободы воли, сразу обрекая их на рабство. Он пресный, он мертвый. Однажды ты отдал меня непутевому повесе, который не мог сдержать свою похоть. Теперь хочешь продать скупцу, что боится чувствовать, который окрутит меня веревками. Ты же этого добиваешься? Не отрицай. Дело не в наследнике и даже не в войне с Атоном, а в том, что в ночь, когда я появилась на свет и притянула к себе свет моей звезды, открылась тебе устами ворожеи истина, что покорю я вас, оставшись единственной Великой, когда вы рассыплетесь в пыль, или падет сам мир. Ты боишься, отец. Боишься меня, свою дочь, и вместо того, чтобы изменить предсказанное любовью, нежностью, ты всячески пытался уничтожить мои силы. Теперь я это понимаю. Теперь мне ведомы знаки, которые окружали меня с детства, – они сдерживали меня. И те знаки чертил ты. А потом Таммуз. Он вытягивал из меня силу, и это ею он якобы призывал весну. Из-за меня цвели цветы в садах, не из-за него.

Иштар посмотрела в глаза замершего Сина.

– Мой ответ тебе таков, отец. Я не встану рядом с вами в битве, я не выйду замуж за Птаха, не родится никакой сын, который сможет проращивать ячмень и пальмы, и вот этим самым уничтожу вас. Какая ирония, правда? Ты всегда боялся, что я приду к тебе с войском, что я сокрушу тебя магией, но я просто останусь в стороне. Я буду наблюдать и рано или поздно останусь одна, потому что вы уничтожите друг друга.

Син встал.

– От войны не сбежать, дочь! Она придет и в твой Дом. Тебя притащат на заговоренных веревках и кинут к ногам победителя. Я не могу заставить тебя…

Иштар засмеялась легко:

– Конечно, не можешь. Я сильнее. Я больше не в твоем Доме. Я властвую над миром, который ты видишь с этой террасы и дальше. Ко мне взывают во время любовных утех, ко мне взывают криками страсти, ко мне взывают в мщении, ко мне взывают в родах, и даже твои воины и воины Мардука будут делать меня сильнее, взывая ко мне в желании выжить. Иди и не возвращайся! Мне нет дела до вас.

Син в гневе поднялся, затем смиренно, на удивление Энхедуанны, снова опустился на стул.

– Проклятие, произнесенное тобой в моем доме…

– Ты хочешь, чтобы я отозвала его? Отзову, как только прекратится этот вой по моему мужу.

– Он прекратится. Обещаю. Помоги нам, и я заставлю замолчать каждого плакальщика по Таммузу. Подумай об этом!

Иштар издевательски склонилась перед отцом. Син исчез, на секунду показав огромные черные крылья. Иштар взмахом руки подняла ограждающие знаки, чтобы никто больше из Великих не смог приблизиться к ней и ее дворцу.

Она задумчиво покусывала губу, откинувшись на своем стуле, и туника струилась по ее телу, подчеркивая изгибы. Иштар подняла глаза на Энхедуанну, остановившуюся и любующуюся ею.

– Великая Госпожа задумалась о предложении?

– Да, Эн.

– Неужели ты рассматриваешь Птаха в качестве мужа? – Энхедуанна в ужасе посмотрела на Иштар. Та удивленно вздернула бровь.

– Что? Нет, конечно! Птах. Отлично отец придумал. Я отправляюсь в Та-уи к уже рожденному мертвым Птаху, а моя кислая сестрица получает Ллуга, который статью и красотой так отличен от наших мужчин.

Иштар резко продолжила:

– Эн, кто это? Я не помню ее.

Энхедуанна обернулась и посмотрела в сторону, указанную ее Госпожой. Чуть подальше от всех служанок замерла девушка, скромно потупив взор черных глаз. На губах ее все еще играла милая улыбка, что и привлекла внимание Иштар. Девушка была одета, как и другие, лишь во множество украшений,