Леопард - Ю Несбё

— Никогда.

— Погоди. Сядь.

Харри сел.

Мужчина смотрел вниз, пальцы его елозили по пододеяльнику.

— Пойми меня правильно, насчет других я не раскаиваюсь. Те были шлюхи. Но Ракель была другая. Она… другая. Я хочу сказать только это.

Харри недоверчиво смотрел на него.

— Ну, что ты думаешь? — спросил Снеговик. — Скажи «да». Соври, если надо.

— Да, — солгал Харри.

— Ты плохо врешь, Харри. Я хочу поговорить с ней прежде, чем стану помогать тебе.

— И речи быть не может.

— Почему я должен тебе верить?

— Потому что у тебя нет выбора. Потому что ворам приходится полагаться на воров, когда припрет.

— Правда?

Харри еле заметно улыбнулся:

— Когда я покупал опиум в Гонконге, мы одно время использовали туалет для инвалидов в отеле «Ландмарк» на Де Ву-роуд. Сначала туда заходил я, клал детскую бутылочку с соской, где были деньги, под крышку бачка самого правого унитаза. Выходил, смотрел на часы поддельной марки, возвращался, и там по-прежнему лежала моя бутылка. Всегда с точным количеством опиума. Слепое доверие.

— Ты сказал «одно время».

Харри пожал плечами:

— Однажды бутылка исчезла. Может, дилер меня кинул, может, нас кто-то видел и удрал с деньгами или товаром. Гарантий никто не дает.

Снеговик долго смотрел на Харри.

Харри в сопровождении врача шел назад по коридору. Впереди шел охранник.

— Быстро вы, — сказала врач.

— Он был немногословен, — ответил Харри.

Харри пересек вестибюль и вышел к парковке, открыл автомобиль. Увидел, что рука его, поворачивающая ключ в замке зажигания, дрожит. Когда откинулся на сиденье, почувствовал, что спина рубашки намокла от пота.

Немногословен.

— Давай предположим, что он — как я, Харри. Это предположение, несмотря ни на что, необходимо, чтобы я мог тебе помочь. Сначала мотив. Ненависть. Раскаленная, кипящая ненависть. Это тот наркотик, который помогает выжить, та магма, которая раскаляет его изнутри. И как и магма, ненависть — предпосылка жизни, чтобы все не превратилось в лед. Но вместе с тем давление этого внутреннего жара неминуемо ведет к извержению, к тому, что деструктивное начало вырывается на свободу. И чем дольше он копит это в себе, тем сильнее извержение. Сейчас извержение идет полным ходом, и оно мощное. Из чего я делаю вывод, что тебе следует поискать причину в далеком прошлом. Потому что не сами эти действия, вызванные ненавистью, но причина ненависти может помочь тебе разгадать эту загадку. Сами действия без причины не имеют смысла. Чтобы проникнуться к чему-то подлинной ненавистью, нужно время, но сама причина ненависти простая. Что-то произошло. И речь идет о том единственном, что произошло. Если найдешь, что это было, он твой.

Почему он использовал метафору, связанную именно с вулканом? Харри ехал вниз по крутой и извилистой дороге из Бэрумской больницы.

— Восемь убийств. Сейчас он повелитель, он наверху. Он создал вселенную, где, как ему кажется, все ему повинуется. Он кукловод, он может играть с вами. И особенно с тобой, Харри. Трудно сказать, почему он выбрал именно тебя, может быть совершенно случайно. Но чем успешнее он управляется со своими куклами, тем больше ему хочется усилить напряжение. Хочется беседовать с куклами, быть рядом с ними, наслаждаться своими победами самым изощренным образом — вместе с тем, над кем он их одерживает. Но он хорошо замаскировался. Он не производит впечатления кукловода, напротив, может показаться покорным, тем, кем легко руководить, тем, кого недооценивают. Тем, кого никогда не заподозришь в способности срежиссировать такую сложную драму.

Харри ехал в центр по Е18. Попал в пробку. Он съехал на полосу для общественного транспорта. Он же полицейский, черт побери. И времени не осталось, не осталось. Во рту пересохло, псы были вне себя от ярости.

— Он совсем рядом, Харри, в этом я почти уверен, он просто не в силах остановиться. Но он появился из мертвой зоны. Прокрался в твою жизнь незаметно, когда все твое внимание было приковано к чему-то другому. Или когда ты был болен. Ему комфортно там, где он есть. Сосед, друг, коллега. Или кто-то, находящийся в тени другого человека, более важного для тебя, тень, о которой ты думаешь не иначе как о приложении к кому-то другому. Подумай о тех, кто случайно попадал в поле твоего зрения. Потому что он попадал. И ты уже знаешь его в лицо. Может, вы с ним и не слишком много говорили, но если он такой, как я, ему не остановиться, Харри. Он рядом с тобой.

Харри припарковался у «Савоя», вошел и направился к барной стойке.

— Чего желаете?

Харри пробежал глазами по бутылкам на стеклянных полках за спиной у бармена.

«Бифитер», «Джонни Уокер», «Бристоль Крим», «Абсолют», «Джим Бим».

Он ищет человека, снедаемого ненавистью. Того, у кого не осталось других чувств. Того, у кого ледяное сердце.

Его взгляд застыл. И словно отпрянул. Рот открылся. Будто сам Господь подмигнул ему. И подсказал, подмигнув, все, все.

Словно издалека послышался голос:

— Эй, мистер? Алле?

— Да.

— Вы определились?

Харри медленно кивнул.

— Да, — сказал он. — Да. Я определился.

Глава 71

Радость

Гуннар Хаген сжимал карандаш указательными пальцами, рассматривая Харри, который на этот раз не лежал, а сидел в кресле перед его письменным столом.

— Что касается технической стороны, то ты сейчас в распоряжении КРИПОС и, таким образом, входишь в команду Бельмана, — сказал начальник отдела. — Следовательно, произведенный тобой арест будет победой Бельмана.

— А если я — повторяю, чисто гипотетически — информирую вас и предоставлю возможность произвести арест кому-то из убойного отдела, например Кайе Сульнес или Магнусу Скарре?

— Спасибо, но, к сожалению, даже от такого щедрого предложения с твоей стороны я вынужден отказаться, Харри. Я уже сказал, что связан договоренностью.

— М-м-м… Бельман по-прежнему на тебя давит?

Хаген вздохнул.

— Если я сделаю такой кульбит — лишу Бельмана возможности произвести арест по самому громкому в Норвегии делу об убийствах, то министерству юстиции все сразу станет ясно. Например, что я не послушался их и привез тебя для расследования этого дела. Это будет расценено как неподчинение приказу. И навредит всему отделу. Сожалею, Харри, но я не могу.

Харри задумчиво уставился в пространство.

— О'кей, шеф. — Он вскочил со стула и быстро направился к двери.

— Погоди!

Харри остановился.

— А почему ты об этом спрашиваешь сейчас, Харри? Случилось что-то, о чем мне следовало бы знать?

Харри покачал головой:

— Только проверка гипотезы, шеф. Ведь в этом и состоит наша работа, правда?

До трех часов Харри названивал по телефону. Последний звонок был Бьёрну Холму, который не раздумывая согласился вести машину.

— Я не сказал тебе куда и почему, — сказал Харри.

— Не надо, — ответил Бьёрн и добавил, делая ударение на каждом слове: — Я — тебе — доверяю.

Повисла пауза.

— Ну, наверное, я заслужил, — сказал Харри.

— Да, — ответил Бьёрн.

— Мне кажется, я уже просил прощения, так ведь?

— Нет.

— Нет? Из… из… из… Черт, как трудно. Из… из…

— Как будто мотор заело, приятель, — сказал Бьёрн, и Харри понял, что он улыбается.

— Сорри, — сказал Харри. — Надеюсь, у меня найдутся кое-какие отпечатки пальцев, которые я попрошу тебя проверить до нашего отъезда в пять. Если они не совпадут, то тебе не придется ехать, скажем так.

— А к чему такая таинственность?

— Потому что ты мне доверяешь.

Было полчетвертого, когда Харри постучал в дверь тесной дежурки в Государственной больнице.

Сигурд Олтман открыл дверь.

— Привет, вы не могли бы взглянуть на это?

Он протянул медбрату небольшую стопку фотографий.

— Они липкие, — сказал Олтман.

— Их только что отпечатали.

— Хм-м… Отрезанный палец. Что случилось?

— Подозреваю, что его владелец получил большую дозу кетаномина. Меня интересует, можете ли вы как анестезиолог сказать, есть ли у нас шанс найти в пальце следы этого вещества?

— Да, конечно, он ведь разносится с кровью по всему телу.

Олтман пробежал глазами снимки.

— Палец почти обескровлен, но теоретически достаточно и одной капли.

— Тогда следующий вопрос: вы можете оказать нам содействие при задержании сегодня вечером?