Талли - Паулина Симонс

Талли была в отчаянии.

— Робин, ты просто безнадежен. Ну, как ты не можешь понять? Шестнадцать лет я мечтала оказаться от нее как можно дальше. Это мне просто жизненно необходимо — так зачем же ты хочешь лишить меня этого? — ее голос сорвался. — Ты ведь получил то, что хотел — ты получил меня, мы поженились, так чего же ты еще хочешь?

— Я получил то, что хотел, не так ли? — саркастически переспросил Робин. — Неужели? Я получил девчонку, подружку по танцам, которая морочит парням голову, сама не знает, кто ей нужен, живет сначала с одним, потом с другим, а в отсутствие второго возвращается к первому. Наконец, она беременеет и решает, что ребенку нужен отец, а я подхожу на эту роль. Этого я хотел?

Талли молча смотрела на него. Прошло всего шесть дней, как они поженились. Они собирались ехать к Брюсу на обед по случаю Дня Благодарения.

— Понятно, — сказала Талли после паузы. — Я такая плохая, что ты мне в наказание решил привезти сюда мою мать. Так, что ли? Кто же ты после этого? Господь Бог? А, Робин?

Он лишь покачал головой, она его не понимала.

— Робин, — тихо произнесла Талли, — пожалуйста. Ты же знаешь, что я пережила из-за нее. Не делай этого. Ради меня. Ради нас. Ведь нам предстоит вместе жить, не нужно так начинать семейную жизнь.

Как тяжело оказалось подобрать необходимые слова! В прошлую пятницу Талли стояла радом с этим человеком перед мировым судьей в простом платьице, без фаты и кружев и слышала эти слова: «Живите вместе». Она видела судью и его черную мантию. Она видела солнце за окнами зала суда и деревья, застывшие в ожидании зимы. Голоса судьи и Робина эхом отдавались в ее голове, подпрыгивая, словно пинг-понговые шарики и, казалось, были отдалены от нее тысячами миль. «Таааалллллиииииии… Таааа… лллиииии…»

«Живите вместе». Она произнесла эти слова, и тишина воцарилась в комнате. Спокойная, как утренняя молитва. Равнодушная, как утренняя газета, где нет ничего, что касается лично тебя.

— Не стоит начинать с этого нашу жизнь, — повторила Талли.

Но Робин, презрительно усмехнувшись, сказал:

— Не тебе говорить о таких вещах, Талли Мейкер, не тебе.

— Робин, — Талли сделала еще одну попытку. — Я знаю, что причинила тебе боль. Прости меня. Я приложу все силы, чтобы искупить это. Я научусь быть хорошей женой и даже хорошей матерью, хотя, видит Бог, у меня перед глазами никогда не было достойного примера. Я сделаю все, чтобы угодить тебе, но откажись от своего решения. Не разрушай наш союз раньше, чем мы успели создать его. Я не хочу, чтобы наша семья умерла, еще не родившись. Не причиняй мне боль.

— Не разыгрывай мелодраму, Талли, — сказал Робин. — Ты неправильно поняла меня. Я хочу привезти сюда твою мать совсем не для того, чтобы наказать тебя. Ее переезд никак не будет тебя затрагивать, но ты поступишь правильно, если, как взрослая женщина, как будущая мать, станешь поддерживать с ней хорошие отношения.

— Ты страшный упрямец, Робин, — гневно воскликнула Талли. — Ты слишком хорош, чтобы понять, что не сможешь переделать меня. Ты получил право причинять мне боль, будь оно проклято, но со мной ты ничего сделать не сможешь. Ты так добр к моей матери, но позволил умереть своей, не сказав ей ни слова. Ты псевдоблагородный подонок.

Робин сжал кулаки, и краска схлынула с его лица, но он сдержался.

Дом был куплен, и все три тысячи пятьсот долларов выплачены, а сверх того — налог в сто долларов. Все необходимое для матери Талли тоже было заказано и оплачено. И для Талли… Точнее, каждая из них была заказана и оплачена, и вот они поселились все вместе.

Талли и Робин переехали из Манхэттена 10 февраля 1982 года, вскоре после того, как Талли исполнился двадцать один.

Хедду Мейкер неделю спустя Робин лично доставил на Техас-стрит. Талли в это время отсутствовала. Она пошла в кино на «Тутси», а потом весь вечер провела возле Святого Марка, намереваясь под конец зайти еще и к Шейки. Она вернулась домой в два часа ночи, но Робин ждал ее. Бросив на жену обвиняющий взгляд, он поднялся из своего кресла и отправился спать.

Талли не стала подниматься наверх, чтобы поздороваться с Хеддой. На следующее утро Робин сам помог Хедде спуститься к завтраку, и Талли едва сдержала смех, глядя, как мужчина весом в 170 фунтов поддерживает двухсотфунтовую тушу. Она кивнула в знак приветствия матери, которую едва ли три раза видела за последние три года. Был понедельник, и Робин собирался на работу.

— Не забудь отвести ее наверх перед тем, как уйдешь, — напомнила ему Талли.

— Ох, Талли, — лишь вздохнул Робин.

— Все в порядке, Робин, — сказала Хедда. — Она никогда не была слишком добра ко мне.

И Робин повел Хедду наверх.

Целую неделю каждый вечер Талли ходила к Шейки. В субботу Робин поехал в Манхэттен к брату, а Талли — в Лоуренс к Мандолини.

Следующую неделю Талли целыми днями просиживала в университетской библиотеке или шла в кино. Вечером отправлялась к Шейки. Она возвращалась поздно ночью, а Робин неизменно дожидался ее в своем кресле и одаривал холодным взглядом.

Сиделку наняли приходящую, и только в случае необходимости она оставалась ночевать в одной из еще не обставленных комнат на раскладушке. Врач тоже приходил каждый день.

За несколько недель до родов врач сказал Талли, что Хедде было бы полезно дышать свежим воздухом.

— Ну что ж, мы попробуем спускать ее из окна на веревке, — отрезала Талли.

Врач посмотрел на нее с молчаливым упреком. Второй раз такого взгляда она удостоилась, когда рассчитала врача и Робин вынужден был подыскивать нового.

В апреле Робин окончательно оформил все бумаги, вступил в право владения и переселил Хедду в столовую.

— Отныне моя мать имеет в моем доме собственные апартаменты, как когда-то тетушка Лена имела в ее доме свою часть, — подытожила Талли.

Несколько попыток Хедды начать разговор с Талли были встречены суровым молчанием. Она подолгу гуляла, лишь бы поменьше бывать дома.

Через несколько недель после переезда Хедды Робин наконец нарушил молчание.

— Талли, это просто нелепо.

— Согласна.

— Ты заставляешь страдать собственную мать.

Талли промолчала, и он продолжил:

— Когда она заговаривает с тобой, ты или не отвечаешь, или отделываешься кратким «д». Ты откровенно игнорируешь ее. Когда она спускается вниз, ты выходишь из комнаты. Если она в саду — ты бежишь в дом, а если она дома — ты уходишь гулять. Ты не видишь, как она тянется к тебе, — его голос сорвался. — Ты что, не видишь этого? Для тебя не имеет значения, что твоя мать пытается наладить с тобой отношения?