Талли - Паулина Симонс

Бумеранг тихонько агукал.

— Мой любимый дом… — пела Талли. — Это все, о чем я мечтала. И твой папочка, Бумеранг, заплатил за все.

Талли не обманывала подругу — Робин действительно вскоре должен был вернуться домой. Но, как бы там ни было, она не собирается готовить ему обед. Когда явится, прекрасно перекусит тем, что осталось со вчерашнего дня. Вообще-то Милли готовила каждый день, но сегодня был вторник — ее обычный выходной.

Робин вполне способен сам о себе позаботиться, и Талли не собирается даже думать об обеде. И о Робине ей тоже не хотелось думать. Она решила оставаться на веранде до тех пор, пока солнце совсем не сядет и привычные краски не приобретут красновато-коричневый оттенок. Потом можно будет встать, и пойти купать малыша, и готовить его ко сну.

«Как теперь выглядит Джереми? — подумала она. — Я почти забыла его». Теперь он был для нее лишь тем, кто находится за пятнадцать сотен миль, — человеком, с которым она жила, человеком, который был ей небезразличен, но лицо его она не могла сейчас даже вспомнить. Однако их общие планы помнила очень хорошо. Они собирались жить вместе, и Талли мечтала увидеть Калифорнию. «У Джереми такие голубые глаза! Он не мог смотреть на меня, когда я укладывала вещи, но он ничего, ничего уже не мог сделать. Только сказал: «Мне все равно, чей это ребенок, все равно. Пожалуйста, Талли. Не покидай меня. Пожалуйста, не уходи».

Но Талли знала, что они никогда не смогут жить вместе. Ни он. Ни она.

«Милый Джереми. Я разбила тебе сердце? Да. Я забыла, как ты выглядишь, но этого я не забуду».

Она опустила глаза на спящего у нее на груди ребенка. В голове вертелась мелодия, которую никак не удавалось поймать. Талли крепко прижала к себе сына, продолжая раскачиваться.

«У меня есть своя веранда и кресло-качалка. Мы сидим здесь с Бумерангом каждый день, поем и тихонько раскачиваемся, поем и раскачиваемся. И смотрим на улицу. Когда я была маленькой, я точно так же сидела на кровати и раскачивалась, пытаясь спастись от мира и от самой себя, а сейчас я сижу здесь, вижу двор и веранду, забор и окна, и дубы, и кедры, но по-настоящему отчетливо я вижу только трейлер Трейси Скотт.

Я вижу перед собой ее трейлер и ее сына, железную дорогу и Канзас-авеню. Всегда одно и то же. Я сижу здесь, но мысли мои там.

Сейчас у меня свой собственный дом и все, что нужно. Все так, как я себе когда-то воображала, и даже лучше».

Первый раз Талли увидела дом изнутри, когда была уже на седьмом месяце, и вновь почувствовала боль. Робин только что договорился с вдовой, которая жила здесь. Талли не хотела видеть дом, пока он не будет куплен. Нет, не то. Она вообще не хотела его видеть, но когда сделка свершилась, у нее уже не оставалось выбора.

Техас-стрит, номер 1501. Гостиная занимала почти весь первый этаж. Паркетный пол тянулся от парадной до задней двери, ниши окон выходили на улицу и на задний двор, позволяя любоваться закатом. Когда они въехали, Робин так поставил кушетку, чтобы целый день Талли и Бумеранг могли любоваться восходом и закатом.

В задней части дома располагалась огромная кухня. Большую ее часть занимал дубовый стол, еще там стояла двуспальная софа, книжные полки и цветы в горшках. Дверь кухни выходила во двор, и Талли могла оставлять там Бумеранга в кресле-качалке и присматривать за ним, оставаясь на кухне. В северной части дома находилась столовая и примыкающая к ней небольшая комната. С тех пор, как они сюда въехали столовой пользовались только раз или два.

На южной стороне была маленькая солнечная комната и Талли развела комнатные цветы. Ее калифорнийская комната. Здесь росли только два вида зелени — кактусы, которых насчитывались сотни, и дюжина пальм. Робин купил ей их в начале лета.

Он не мог оставить работу, чтобы поехать к морю, и взамен подарил ей пальмы.

В солнечной комнате стояли плетеная банкетка, плетеные стулья и корзины. Малышу нравилось, как шуршат прутья, и Талли целыми днями просиживала здесь с ним. Малыш слушал, а она смотрела на пальмы.

Наверху было пять спален. Одна из них тянулась вдоль фасада, и три ее окна выходили на север и северо-восток. Детская выходила на солнечную юго-восточную сторону. Три другие спальни располагались на третьем этаже. Две из них не использовались, а третью отдали Хедде Мейкер.

Когда Робин и Талли поженились и Робин начал переговоры о покупке дома, он поставил единственное условие: Хедда переедет сюда — «как бы ты к этому ни относилась».

— Но ты же знаешь, как к этому отношусь я, — возразила Талли.

— Вот что, Талли. Это единственное, о чем я тебя прошу. Я не требую, чтобы ты стала хорошей женой или хорошей матерью. Я хочу только, чтобы ты позволила мне проявить минимум доброты к Хедде.

Талли заметила, что ни в каком доме она не хотела бы вновь жить со своей матерью.

— Как ты не понимаешь?! Любой дом в ее присутствии превращается в Рощу.

Но Робин был неумолим, он обещал свести до минимума любые контакты жены с Хеддой, но в большом доме Де Марко она получит комнату. А Робин наймет для нее сиделку и пригласит постоянного психотерапевта.

Талли не соглашалась.

— Нет, — сказала она. — Не покупай тогда этот дом. Я не хочу жить здесь. Я не смогу содержать его в порядке.

— Хедда не останется в Мэннингере, где бы мы ни жили, Талли. И дом на Техас-стрит не так уж велик. Содержать его тебе будет не труднее, чем любой другой.

— Нет, нет, — повторяла Талли.

Робин заявил, что не собирается терпеть такое отношение Талли к собственной матери.

— Я сказала хоть одно непочтительное слово в ее адрес?

— Нет, ты всегда была очень сдержанна. Но ведь это твоя мать, — убеждал ее Робин.

— Вот именно! Моя, а не твоя!

На это ему нечего было возразить.

— Может быть, ты думаешь, что, превратив для меня в ад каждый день под крышей этого дома, ты вернешь свою собственную мать? — спросила его Талли.

Робин побледнел, но взгляда не отвел.

— Как ты не понимаешь, она же полностью беспомощна, парализована, — защищалась Талли. — Она едва может наклонить голову. Не может сама принять ванну. Ей необходимо устройство для вызова сиделки. Ей нужны нянечка, повар и массажист. Единственное, что ей не отказывает служить, так это рот. Я не хочу, чтобы она находилась в моем доме. Я не смогу как следует заботиться о ней, я буду слишком занята ребенком. Нашим ребенком, — добавила Талли со значением.

Робин скривился.

— Не надо, Талли. Ты не хочешь помочь собственной матери, хотя тебе это ничего не будет стоить. Как же мы станем жить?