Дни тревог - Григорий Никифорович Князев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А как же вы сумели убежать? — недоумевающе спросил я.
— Да очень просто, дядя. Повисли на вытянутых руках, а потом спрыгнули во двор. Тут же невысоко, — охотно ответил Миша.
— А собаки?!
— А они не кусаются, — серьезно ответил Саша. И, улыбнувшись, добавил:
— Мы их блинами покормили.
— Ну и сорванцы! — восторженно захохотал Ряков.
Много хлопот, помню, приложили, чтобы наладить жизнь ребят. Но, пожалуй, главным в их судьбе стала дружба с сержантом Ряковым. Дети знают, кто их любит!..
4
Кольку Тупикина все считали конченым человеком.
День тринадцатилетия он отбывал в детской комнате милиции и тоскливо смотрел в угол.
Напротив Кольки за ворохом бумаг сидела инспектор детской комнаты милиции Зоя Васильевна Петрова.
— Что будем делать, товарищ именинник? — спросила Зоя Васильевна. — Если не ошибаюсь, это у тебя уже шестая кража. Придется направлять тебя в спецшколу.
Колька вздохнул. Он подумал, что в спецшколе ему, наверное, не понравится… Но и дома было не лучше. И перед Колькиными глазами встала горькая картина: закопченные комнаты, спертый воздух, затоптанный пол, собирающая бутылки мать.
Он с трудом припомнил первую кражу. Это случилось в четвертом классе. Ну, украл у Вовки Жигарева завтрак. Вовка, упитанный, чистюля, пропажи даже не заметил: родители, видать, давали ему еще и деньги на школьные обеды. Колькина мама не только не давала денег, но и накормить утром забывала. Да что там накормить! Бывало, Колька собирался в школу, а мать, не в силах поднять голову, отяжелевшую после вчерашней попойки, просила сына слабым голосом дать ей напиться, а так как дома воды почти никогда не было, то Колька, накинув на плечи изодранное пальтишко и жалея мать, бежал на соседнюю улицу за водой.
Потом были кражи из школьного буфета, из раздевалки, из киоска «Союзпечать». В конце концов Кольку поймали. О его кражах узнала вся школа, и к нему прочно прилипла обидная кличка — Вор.
Ребята стали сторониться Кольки. Он поначалу дрался, а вскоре вообще перестал ходить в школу. Мать, конечно, жестоко выпорола Кольку, однако эта мера тоже ни к чему не привела. На следующий год его перевели в другую школу, но и здесь он продолжал воровать.
Месяца два назад я вытащил Кольку за ноги из-под кровати матери. Накануне он залез в пельменную и стащил оттуда конфеты, папиросы, консервы, мелочь и еще кое-какие продукты. Мать кричала на меня, пыталась вырвать Кольку, грозила пожаловаться.
В этот день Колька до вечера просидел в детской комнате. А вечером, когда он (в который уже раз!) пообещал, что больше красть не будет, его отпустили. Потом Колька долго сидел в сквере напротив отдела. Когда же стемнело, снял с пожарного щита лом, сорвал со стоявшего в глубине двора гаража два амбарных замка, вывел мопед «Рига-4», прыгнул в седло и помчался, оглашая сонные улицы пронзительным треском. Дома он поставил мопед в сарай и лег спать.
На следующее утро я опять грузил мопед и Кольку в автомашину и вез в райотдел. Снова была беседа, увещевания. Но Колька отлично знал: пока ему не исполнится четырнадцать лет, его не посадят.
…Время тянулось долго. Колька мучительно ждал конца беседы, когда можно будет пойти на реку, где у него есть облюбованный уголок и где он мог часами валяться в густой зеленой траве и спокойно размышлять о своем непутевом житье-бытье.
— Ты залез в квартиру уважаемого человека, — откуда-то издалека донесся до Кольки голос инспектора. — Он выращивает сады для людей. Это старый человек. Он украшает нашу жизнь и щедро делится этой красотой с каждым, а ты разрушил плоды его долголетних трудов.
В эту минуту в дверь постучали:
— Да, войдите! — сказала Зоя Васильевна.
— Разрешите? — Дверь комнаты открылась, и на пороге появился пожилой мужчина невысокого роста с седыми усами и пышными белыми как снег волосами. В руках он держал серую кепку-шестиклинку.
— Входите, входите, Николай Герасимович! — приветливо ответила Зоя Васильевна. И добавила, показывая на Кольку:
— А вот и ваш ночной гость.
Николай Герасимович внимательно и, как показалось Кольке, доброжелательно посмотрел в его сторону. Помолчал. А потом вдруг, усмехнувшись, негромко произнес:
— Так, может быть, вы, Зоя Васильевна, отдадите мне этого «героя» на расправу?
Зоя Васильевна строго взглянула на Кольку и так же строго сказала:
— Ну если вы об этом просите… — И добавила, обращаясь к Кольке: — Потом вернешься ко мне.
Колька дошел с Николаем Герасимовичем до знакомого ему дома, окруженного тенистым садом. Вошел в ту калитку и невольно бросил взгляд на крайнее левое окно. Именно туда забрался он через форточку и, зацепившись брюками за шпингалет, уронил с подоконника два горшка с какими-то растениями. Из квартиры он утащил только карманные часы; часы у Кольки в милиции забрали. Сейчас он больше всего недоумевал: зачем ведет его к себе домой этот странный старик и почему он, Колька, до сих пор не убежал от него?
Они вошли в просторную комнату, где накануне он побывал с ночным визитом. Увидев комнату при дневном свете, Колька остановился в растерянности. На окнах, на столе, на комоде, на стенах и на полу стояли и висели вазы, горшки и горшочки с цветами и различными незнакомыми Кольке растениями. Из всего этого буйного растительного мира Колька узнал только алоэ, кактусы и герань. Остальные ему были неизвестны. На комоде на прежнем месте лежали большие карманные часы. При виде этих часов у Кольки пожаром запылали уши, что случалось с ним крайне редко. А Николай Герасимович, словно не заметив Колькиного замешательства, заговорил. Колька сперва равнодушно слушал глухой голос старика, но постепенно сказочный рассказ о дальних странах, диковинных растениях и удивительных людях увлек мальчишку, и он завороженно смотрел на зеленые фикусы, вечнозеленые бегонии, красноцветный бальзамин и удивительные двухэтажные лимонно-мандариновые деревья.
— А вот это семейство зеленых уродцев — кактусы, — продолжал Николай Герасимович. — Маяковский так писал об этих замечательных растениях. — И старик, откашлявшись, торжественно произнес:
Аж сам не веришь факту:
Из всей бузы и вара
Встает растенье — кактус
Трубой от самовара.
Сочно сказано. А вот два из них, филлокактус и опунцию, ты, Коля, сегодня ночью сломал.
При этих словах Колька вздрогнул и опять покраснел, но Николай Герасимович спокойно продолжал рассказ.
Потом Колька каждый вечер пил густой ароматный чай с вишневым, малиновым и смородиновым вареньем, сверенным «дедой Колей», так позднее стал называть его Колька, и рассказывал со всей откровенностью историю своей непутевой жизни. Описал и последнюю