Дни тревог - Григорий Никифорович Князев

поливай! Как бы не так! Счас перекушу и — на трамвай! Весь день кататься будем! За Витькой забегу и…» Но не успел он вскипятить чай, как Витька сам прибежал к нему. На всякий случай кинул сперва в окошко прошлогоднюю сосновую шишку — вдруг Санькин отец еще не уехал?

— А ничего у вас тут! — входя во двор, воскликнул Витька и оглядел прочно сколоченный и увитый молодым хмелем забор, многоэтажную поленницу дров под навесом. — Гар-мо-нич-нень-ко! Слушай, Саньк, такая новость! Елена-то Степановна на пенсию уходит! А вместо нее теперь инспектором над нами совсем пацанка, говорят, только что из института! В два счета вокруг пальца обвести можно, если что! Она нас с тобой зовет сегодня, мамке на работу звонила, познакомиться желает. Вот такой резонанс!

«Ну вот, покатались!» — нахмурился Санька, а вслух сказал:

— Мне некогда: огурцы поливать надо, дрова таскать…

— Повестки хочешь дождаться? Давай вместе польем да и пойдем. Нам ведь с тобой тише воды, ниже травы надо! Чтоб никаких подозрений! Мы ей, инспекторше новенькой, наговорим с три короба, а сами — к Черному морю, в Одессу, только нас и видели!

Пока поливали цветы, Витька все принюхивался, принюхивался.

— Чем это у вас пахнет так деликатно?

— Да смородина цветет — не видишь?

— Не-ет, еще чем-то, не знаю только чем…

— А-а, да это маттиола, наверно…

— Что-что?

— Да вот эти мелкие цветочки — маттиола. Правда, она по вечерам пахнет, отец говорит…

— Маттиола, — повторил Витька. — Красивое слово! Люблю красивые слова!

— Да уж, — усмехнулся Санька. — Как сказанешь, хоть стой, хоть падай! А я не люблю. Никакие слова не люблю. Вот отец — ему бы только поговорить. Это он цветочки разводит…

Когда они подходили к зданию милиции, ноги Саньки будто заплетаться стали. Не замечая, он втянул голову в плечи, руки засунул поглубже в карманы, глаза его затосковали. Ох, как он не любил этот дом, это крыльцо, эту дверь, около которой всегда стояла машина, желтая, с синим поясом!

— Куда ты? — удивленно спросил он Витьку, свернувшего, не доходя до милиции.

— Ты не знаешь? Наш инспектор теперь в другом совсем доме. Во-он, видишь? Клуб «Смена» написано. Там теперь она сидит.

Санька вздохнул с облегчением: уж куда приятнее идти в клуб, а не в милицию. И никто не покосится на тебя подозрительно — мало ли у человека дел в клубе «Смена»?

Когда подошли, то рядом с названием «Клуб «Смена» увидели объявление. «Клубу «Смена», — громко начал читать Витька, — требуются мужские голоса! Приглашаются все желающие от десяти до шестнадцати лет… Гар-мо-нич-нень-ко! — засмеялся он. — Мужские голоса! Может, попробуем?

— Я и петь-то не умею, — буркнул Санька.

Они потоптались в коридоре у двери с табличкой «Инспектор по делам несовершеннолетних», и наконец Витька тихонько приоткрыл дверь.

То, что они увидели в просторной, похожей на зал комнате, удивило их еще больше. К ним затылками стоял действительно хор — сплошь из мальчишек, довольно взрослых. А над ними на двух сдвинутых стульях стояла тоненькая с раскинутыми, будто для полета, худенькими руками девушка. И летели ее светлые волосы, летело легкое платье, летели куда-то далеко глаза.

— Вот тебе и Маттиола! — прошептал восхищенно Витька.

Девушка взмахнула руками, и Санька с Витькой услышали не песню, а глухой раскат грозы.

— «Гррром грррохочет!» — пророкотал хор.

— Уже лучше! — обрадовалась девушка и снова взметнула для полета руки. — Еще раз!

— «Грром грррохочет!» — словно повиновалась ей буря.

Витька с Санькой переглянулись и попятились было, но повелительница грозы увидела их:

— Мальчики, проходите, проходите!

— Да мы не сюда… нам… нам к инспектору по делам… — начал Витька.

— Инспектор — это я, — сказала девушка. — Давайте знакомиться: меня зовут Татьяна Петровна. А вы — Саша и Витя, наверно. А кто — кто, потом разберемся. Проходите, вы нам нужны.

— Эй, салаги, не задерживайте движения!

— Мужские голоса явились…

— Витек, привет! — обрадовались хористы передышке.

Татьяна Петровна спорхнула со стульев и цепко всмотрелась в мальчишек, словно старалась навсегда запомнить их лица.

— Значит, так, — сказала она, и все и она тоже засмеялись.

— Смеемся мы не над вами, — объяснила она Витьке и Саньке. — Раз в десятый объясняю одно и то же. Как новенький появится, так я и говорю: «Значит, так: мы организовали отряд «Мужские голоса». Что это такое? Это хор, только не певцов, а чтецов. Мы решили с ребятами подготовить горьковскую программу… Ребята! — вдруг прервала она себя и с загоревшимися глазами обратилась ко всем, забыв, казалось, о Саньке с Витькой. — Меня осенило! Мы не только «Песню о Буревестнике», мы еще отрывок из сказки «О маленькой фее и молодом чабане» подготовим! Не читали?

— Читал, конечно, — откликнулся один из всех.

— Это Ленька Дробышев из нашей школы, — шепнул Витька Саньке не без гордости.

— А почему я вспомнила об этой сказке? — продолжала Татьяна Петровна. — Дело в том, что она написана лет на десять раньше «Песни о Буревестнике», но там тоже есть описание бури, только в степи. На десять лет раньше, а так же страстно, сильно написано! И ритм тот же! Вот послушайте! Меня это очень, помню, поразило:

«…Стрелы молний рвали тучи, но они опять сливались и неслись над степью мрачной, наводящей ужас стаей. И порой с ударом грома что-то круглое, как солнце, ослепляя синим светом, с неба падало на землю; и блестели грозно тучи и казались взгляду ратью страшных, черных привидений… Привиденья рокотали и гремели, угрожая замолчавшей в страхе степи, и волною беспрерывной и громадной, с море ростом, их проклятья и угрозы неустанно вдаль летели и звучали так, как горы вдруг бы, вдребезги разбившись, пали с грохотом на землю… Вот как тучи те звучали!..»

Санька с Витькой переглянулись: вот это да! Было так интересно и слушать Татьяну Петровну, и смотреть на нее.

— Вы как артистка! — сказал Ленька Дробышев, он выступал Буревестником.

— У этого Леньки два старших брата в тюрьме, — зашептал опять Витька Саньке. — Они машины угоняли, разбирали и продавали. А Ленька — ох, голова! На всех уроках подряд книжки читает, читает! А на учет его поставили за то, что мотоциклы угоняет. Накатается и бросит где-нибудь. Ничего не поделаешь — кровь…

— Вот чем мы занимаемся, — посмотрела на них все еще пылающими глазами Татьяна Петровна. — Ну-ка, скажи, — обратилась она к Саньке, — «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах…»

— Зачем? — вспыхнул Санька.

— Надо, значит! — сказал кто-то за спиной Саньки и дал ему легкий подзатыльник.

— Понимаешь, — объяснила Татьяна Петровна. — Мужских голосов нам уже хватает. Чтоб рев бури изобразить, гром, морскую стихию, в общем. А нужны еще голоса за чаек, за гагар, за