Что может быть лучше? (сборник) - Михаил Армалинский

Я чуть не встал и не ушёл – так это было мне неприятно

Наслаждение вызывает неприязнь, страдание – вот это по Достоевскому.

в таком крошечном ребёнке —

14 лет не крошечный – Джульетта, которой общество фальшиво восхищается, была того же возраста, но ей прощают наслаждение только оттого, что она покончила с собой.

от жалости.

Ему жалко девушку из-за того, что она испытывает наслаждение и счастлива, а когда она страдала на его глазах – это для Ставрогина было в порядке вещей.

Но я преодолел внезапное чувство моего страха и остался.

Вот именно, страха – это основное чувство, которое им руководило, а потом вызывало и ненависть и раскаяние. Страха, что его прихватят за девочку.

Когда всё кончилось, она была смущена.

Уж не в упрёк ли и это он ей ставит?

Я не пробовал её разуверять и уже не ласкал её.

То есть не как развратник, который бы продолжал ласкать, а как обыкновенный жлобина: кончил – и бежать.

Она глядела на меня, робко улыбаясь.

Конечно же робко надеялась на продолжение ласки.

Лицо её мне показалось вдруг глупым.

Да просто похоть у Ставрогина иссякла, вот и кажется ему всё ненужным, глупым, страшным.

Смущение быстро с каждою минутой овладевало ею всё более и более.

Начала тревожиться, что отнята у неё радость, что ещё, чего доброго, и бить начнёт.

Наконец она закрыла лицо руками и стала в угол лицом к стене неподвижно.

Как женщина, потерявшая надежду на продолжение, часто отворачивается спиной к мужчине, в котором разочаровалась.

В тексте не говорится конкретно, что же Ставрогин сделал с девочкой в промежутке времени от целования её ног до когда «всё кончилось», но в подготовительных материалах используется фраза «исповедует подлость с ребёнком (изнасиловал)». Достоевский поясняет слово «подлость», и потому недомолвка снимается.

Есть и другая характеристика в заметках: «Из страсти к мучительству изнасиловал ребёнка» (11:153).

Но в насилии ли состоит мучительство, если следовать описанию случившегося? Вовсе нет, насилия и в помине не было, была ласка, было наслаждение, и девочка радовалась, целовала в ответ. Надругательство было в резком лишении Матрёши этого наслаждения, в пренебрежении девочкой, в побеге от неё.

Это многократный литературно-жизненный вариант «соблазнённой и покинутой», а самоубийством занимались в подобной ситуации особи женского пола и значительно постарше Матрёши.

Но Достоевский с помощью Ставрогина начинает накручивать чушь, которая девочке и в голову прийти не может, – всё своё мужское убожество и слабость Ставрогин переиначивает в религиозные красивости – вот как он удобно для себя устраивает объяснение Матрёшиной смятённости:

Наверное, ей показалось в конце концов, что она сделала неимоверное преступление и в нём смертельно виновата, – «бога убила» (11:16).

Самое сильное чувство, которое испытывает Ставрогин после соблазнения Матрёши, это страх:

К вечеру я опять почувствовал страх, но уже несравненно сильнее. Конечно, я мог отпереться, но меня могли и уличить. Мне мерещилась каторга.

Как следствие этого страха, вторым по силе чувством у него возникла ненависть, которая являлась проекцией собственного страха вовне:

…я возненавидел её до того, что решился убить. Главная ненависть моя была при воспоминании об её улыбке.

Примечательно, что именно в этой ненависти обыватель мог бы солидаризироваться со Ставрогиным. Ведь в те времена господствовало мнение, что приличная женщина не должна испытывать наслаждение при половом акте, а оставаться безразличной, уступая мужу и лишь для продолжения рода. Если женщина смела испытывать наслаждение, то она считалась развратной, извращённой, ибо наслаждение, по научно-религиозным данным того времени, могла испытывать только публичная женщина. А тут ещё такой удар по психике «опытного» развратника: совсем юная девушка смеет улыбаться и ощущать приятность – ну как тут не возненавидеть такую малолетнюю развратницу. (Продолжительные аплодисменты высоконравственной публики.)

Помимо резкого обрывания наслаждения Матрёши и лишения её надежды на продолжение, Ставрогин подверг Матрёшу испытанию ужасному, особенно для такой юной души – ревности. К Ставрогину пришла его любовница, горничная Нина, и Матрёша была свидетельницей его ласки, даримой другой женщине.

В углу их каморки я заметил Матрёшу. Она стояла и смотрела на мать и на гостью неподвижно… Я приласкал Нину и запер дверь к хозяйке, чего давно не делал, так что Нина ушла совершенно обрадованная (11:17).

Потом, когда через несколько дней Ставрогин вернулся в свою квартиру, он сделал вид, что не замечает Матрёшу, у которой к тому времени появился жар. Матрёша сама подошла к его двери.

Она вдруг часто закивала на меня головой, как кивают, когда укоряют, и вдруг подняла на меня свой маленький кулачок и начала грозить им мне с места.

Ставрогин, как повелось, испугался и после робкой безуспешной попытки заговорить с Матрёшей убежал.

А «убитая» Матрёша пошла и повесилась.

Причиной того, что Матрёша грозила кулачком, и её самоубийства принято считать соблазнение её Ставрогиным. Тогда как теперь, я думаю, очевидно для любого зрячего, что не соблазнение, а отсутствие его продолжения стало причиной наивной угрозы Ставрогину и самоубийства отчаявшейся Матрёши.

Сколько женщин обозлеваются на своих: мужей, половая жизнь которых состоит из преждевременного семяизвержения – сколько их, женщин, грозит кулачком и впадает в невротические состояния? Но у взрослой, обманутой в наслаждении женщины есть возможность взять любовника, развестись и т. п. А тут девочка, которая испытывала в жизни только побои и грубость, ошеломлённая первым наслаждением и нежностью, вкусившая эту прелесть, исходящую из единственного (как она была уверена) источника, и всю эту единственную и краткую радость у неё ледяно и безнадёжно отняли да ещё продемонстрировали, что всё это будет отдано другой женщине.

Так что преступление Ставрогина состояло вовсе не в том, что он доставил наслаждение девочке, а в том, что он этого наслаждения её издевательски лишил.

Сами описанные действия, от которых если не шарахаться, а внимательно посмотреть, помимо воли Достоевского опровергают общенародный предрассудок о поступке Ставрогина. Поэтому в «Бесах» Достоевский решил устроить морально выдержанный конец, с его точки зрения, по-христиански справедливый: Матрёша кончает с собой – точно так же удобно разрешая смертью все несоответствия, как раскололся Раскольников, которого Достоевский заставил без всяких оснований признаться в идеально совершённом преступлении, как Ильф и Петров, под давлением советской морали, принудили Бендера под конец стать простофилей и мучиться добытым миллионом.

Непредвзятое прочтение истории с Матрёшей вскрывает неспособность даже Достоевского переиначить жизнь, которая существует, не соизмеряясь ни с христианскими, ни с какими иными критериями.

Соблазнив Матрёшу, дав ей ласку и наслаждение, Ставрогин совершил свой самый благородный поступок. Кто знает, если бы Ставрогин не побоялся преследования по закону, то он бы не бежал Матрёши, а увёз бы её, полюбил бы её, добрую, юную, и, глядишь, переродился бы из своего зла в добро. Русский Пигмалион получился бы.

Но получился, как всегда, – Фердыщенко[49].

Поздравление с 8-м – матом

Впервые опубликовано в General Erotic. 2000. № 13.

Так называемый «международный праздник женщин 8 Марта» – единственный чисто сексуальный праздник, древняя суть которого недоступна поверхностному взгляду размякших в умилении мужчин и женщин, высоко задравших нос вместо юбки.

То, что праздник международный, – это обычное российское враньё, которое тщится придать ему, языческому, современную значимость и респектабельность и тем самым оправдать свою одержимость этим праздником.

Восьмое марта – не день какой-то великомученицы, героические дела которой всенародно поминают. В день 8 Марта мужчины празднуют сам факт существования женщин. А так как главное определение женщины – это «человеческое существо с пиздой», то праздник 8 Марта не что иное, как празднование Пизды. Суть всех праздничных дёрганий – это подсознательное восклицание мужчин при виде любой женщины: «Как хорошо, что у тебя есть пизда! С чем тебя и поздравляю!»

Но прежде всего они поздравляют себя и засовывают руку глубоко в карман, выправляя зашевелившийся хуй.