В Институте Времени идет расследование - Ариадна Громова

— Да ведь ты тоже просидел весь вечер в библиотеке, сам признался! — завопил, обидевшись, Борис. — Это же нечестно!

— Он зато потом с лихвой наверстал! — сердито сказал Аркадий. — Будь ты трижды неладен, Борька! Ну просто ведь безобразие: мы такое серьезное дело затеяли, а этот попрыгунчик орудует за нашей спиной и все превращает в какую-то дурацкую комедию… Таблетки он, видите ли, хватает, никого не спросясь… Спаситель! Принесла тебя нелегкая!

Он меня все же сумел разозлить, и я не сдержался.

— Тебе я, конечно, карты спутал, — сухо проговорил я. — Ты себе подготовил мир со свободным местечком, а я тебя перебросил сюда, где твое место занято. Ничего, как-нибудь и здесь устроишься. Зато, я думаю. Борис спасибо мне скажет, что его Аркадий остался в живых. А тебе, видно, мало одного трупа…

Тут я глянул на Аркадия и осекся: он откинул голову на спинку скамейки, закрыл глаза и стал ужасающе похож на того Аркадия, которого я увидел утром двадцать первого мая на диване в лаборатории… такое же бледное, застывшее лицо, и по нему пробегают световые пятна и тени трепещущих листьев.

Аркадий открыл глаза и выпрямился.

— Ты прав, — глухо сказал он. — Прошу прощения. Продолжай.

Сможем мы когда-нибудь позабыть все это? Или каждый раз будем вот так бередить раны друг друга? Я был зол на себя… но ведь нужно время, чтобы привыкнуть… если вообще к этому можно привыкнуть…

— Ладно, продолжим. — Я опять начал чертить прутиком по песку. — Значит, здесь отклоняются сразу четыре линии — две ваших, две наших. Все это вместе образует линию IV — или же мир IV, историю IV. Линии здешней… законной, так сказать, пары нормально тянутся к 1976 году, а мы с тобой, Аркашенька, в этом вот месте часов в восемь вечера один за другим прыгаем им вдогонку, словно кенгуру… Дуга номер 7: прыгает Аркадий Левицкий; дуга номер 8: прыгает Борис Стружков. А теперь объясни мне, Аркашенька, поскольку ты у нас гений и все понимаешь, — кто нам прыгать-то позволил?

— Что-что? — спросил Аркадий. — Кто нам…

Он не договорил. Он так и застыл с открытым ртом.

Я об этом все время думал, пока он вычерчивал свою схему. Как же так? Аркадию пришлось попросить своего двойника, чтобы тот в будущем включил камеру на возвращение. Мою камеру некому было включить, и поэтому, как только я отклонил мировую линию, глазок на пульте погас. Ну, а кто же тогда подготовил для нас хронокамеру в зале, да вдобавок включил автоматику не на один, а на два перехода? Кто этот таинственный благодетель?

Борис-76 тоже недоумевал.

— Я действительно не понимаю… — растерянно сказал он. — Ты никому не поручал, Аркадий? Ах да, ты же не мог…

— Почему это я не мог? — удивился Аркадий. — Я ведь сразу решил, что не останусь там. Значит, я должен был подумать, как обеспечить себе переход!

— Непонятно, как ты мог это обеспечить. Аркадия ты уже не мог просить…

— А тебя? — Аркадий торжествующе улыбнулся. — Тот Аркадий в записке должен был объяснить, что произошло, и попросить тебя, чтобы ты в 1976 году включил хронокамеру… Почем же я знал, что заварится такая каша: что исчезнет записка, начнется следствие и ты полезешь в прошлое выяснять отношения!

— Все это, положим, относится не ко мне, а к нему, — резонно возразил Борис, кивнув на меня. — Но дело не в этом. А вот что случилось с запиской? Борька, ты что-нибудь понимаешь?

Я ничего тут не понимал. Кто-то вроде заботится обо мне и Аркадии, включает хронокамеру для перехода. И в то же время кто-то крадет записку, без которой ужасающий эксперимент Аркадия теряет всякий смысл: остается факт смерти, без каких-либо объяснений. Можно подумать, что этот таинственный некто умышленно создал такую хитрую путаницу событий: сначала украл записку, чтобы заставить меня вернуться в прошлое и тем самым изменить мировую линию, а потом подсунул нам с Аркадием хронокамеру, которая перебросила нас вперед по этой новой линии… Но если так, то он находится здесь же, в этом мире, который обозначен линией IV на нашем рисунке. Если камера доставила нас с Аркадием сюда, значит, здесь она и была включена!

Аркадий, видимо, тоже проделал этот несложный расчет. Он нахмурил брови и решительно заявил:

— Все понятно! Он здесь! И я знаю, кто это!

Ну, правильно, тут и гадать нечего… Только один человек знал, что происходило вечером двадцатого мая в институте. Он один знал не только об Аркадии, но и обо мне. Знал, что я случайно оказался в той же камере вслед за Аркадием…

— Борька, — быстро сказал я, — ну-ка, напряги память, вспомни, что было у вас с Аркадием после той ссоры!

Борис удивленно поднял брови.

— Ничего вроде не было… — медленно ответил он, припоминая. — Ничего такого особенного. Работали по-прежнему… Я не знаю, что тебя интересует.

— Его интересует, — вмешался Аркадий, — рассказывал тебе твой Аркадий что-нибудь о том вечере… о двадцатом мая?

— Нет… ничего… Сами понимаете, я бы тогда все знал.

Ну, правильно. Но как это могло получиться, что Аркадий ничего ему не сказал? Прикинем. Аркадий вернулся в лабораторию — таблеток нет. Он начал искать, ничего не нашел, растерялся, потом… потом он бросился в зал… Зачем?

— Зачем он побежал в зал, хотел бы я знать! — пробормотал Аркадий.

И тут меня осенило.

— Слушай, ты рассказывал ему о своем уговоре с тем Аркадием… ну, который включил тебе камеру на линии II? — спросил я.

Аркадий нетерпеливо пожал плечами.

— Чего мне было ему рассказывать? Это был тот же самый Аркадий, и он помнил все, что произошло при первой нашей встрече, включая уговор о камере. Он ведь только после второй встречи перешел на линию III.

— Ах да, — сконфуженно согласился я, глядя на чертеж. — Ну, тем более! У меня вот какая идея. Когда этот Аркадий увидел, что таблетки исчезли, он, видимо, решил, что цепь событий изменилась, и что ты теперь, попав снова в будущее, уже узнал об этом, и что, может быть, ты включишь оттуда ему камеру, чтобы вы могли встретиться и объясниться.

— Возможно, — согласился Аркадий. — Вполне возможно. А вместо пустой камеры он увидел тебя? Представляю, как он удивился!

— Он скорее всего подумал, что это «его» Борис, ну ты, Борька… Что ты почему-то вернулся в институт, забрал таблетки и каким-то образом попал в камеру…

— И камера эта прямо у него на глазах куда-то утащила Бориса! — докончил Аркадий. — Однако утром Борис преспокойно является на работу и намертво молчит о вчерашнем… Действительно, ситуация! Ведь он даже и спрашивать Бориса ни о чем не решался: что, если в хронокамере был какой-то другой Борис, а этот ничего не знает?

— Я-то спросил бы, рано или поздно, — заметил я. — Но Аркадий Левицкий на такой риск не пойдет: а вдруг он окажется в смешном положении!