Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) - Александр Дюма

Проснувшись утром, он хотел было встать, но его словно гвоздями приколотили к кровати. С трудом подняв одну руку, он дотянулся до шнурка, стал звонить, звать. Когда к нему пришли, он рассказал, что чувствует: это походило на полный паралич. Вызвали врача. Тот увидел, что ноги больного мертвенно бледны и покрыты черными пятнами: все признаки гангрены. Врач тотчас объявил пациенту, что необходима ампутация.

Сколь ни ужасен такой выход, господин Пьерсон на него решился. Доктор тотчас послал за нужными инструментами, но когда он занимался приготовлениями к операции, больной вдруг пожаловался, что его зрение слабеет, он с трудом различает окружающие предметы. Тогда врач стал опасаться, что дело обстоит еще хуже, чем он предполагал, произвел новый осмотр и обнаружил, что у больного отморожена спина и там тоже началась гангрена. Но вместо того, чтобы сообщить об этом господину Пьерсону, врач успокоил его, заверив, что все не так скверно, как ему показалось сначала, и что его сейчас наверняка опять очень клонит ко сну. Больной ответил, что действительно чувствует необычайную сонливость. Через десять минут он заснул и, проспав еще минут пятнадцать, умер.

Если бы на теле господина Пьерсона вовремя заметили следы обморожения и в тот же миг растерли его снегом, как сделал добрый мужик с моим носом, уже на следующее утро Пьерсон смог бы как ни в чем не бывало продолжать свой путь.

Это стало для меня уроком, и я, опасаясь, что не всегда можно рассчитывать на прохожих, больше не выходил из дому без маленького карманного зеркальца: отныне я каждые десять минут проверял, как там мой нос.

Итак, меньше чем через неделю Петербург нарядился в зимние одежды: Нева застыла, теперь ее пересекали во всех направлениях и пешком, и в экипажах. Повсюду сновали сани: Невский превратился в своеобразный Лоншан: в церквах горели печи, по вечерам у театральных подъездов пылали большие костры в оградках, построенных специально для них, вокруг ставились круговые скамьи, на которых слуги ожидали своих господ. Что до кучеров, господа, имевшие хоть каплю жалости, отсылали их обратно в особняк, указав время, когда им надлежит вернуться. Хуже всего приходилось солдатам и будочникам: ночи не проходило, чтобы наутро нескольких из них не нашли мертвыми.

А мороз все крепчал. Дошло до того, что в окрестностях Петербурга появились волчьи стаи, гонимые стужей. Как-то утром одного из этих зверей приметили на Литейном, он там слонялся, как самый обычный пес. Впрочем, в этом бедном животном не было ровно ничего угрожающего, мне он показался скорее отчаявшимся существом, пришедшим просить подаяния, нежели хищником. Его забили палками.

Когда я в тот же вечер рассказал об этом случае в присутствии графа Алексея, он в свою очередь сообщил мне о большой медвежьей охоте, которая состоится послезавтра в лесу в десяти-двенадцати лье от Москвы. Поскольку устроителем этой охоты был один из моих учеников, господин Нарышкин, я попросил графа сказать ему о моем желании там присутствовать. На следующий день я получил приглашение и вдобавок перечень необходимой охотничьей одежды: требовался костюм, подбитый мехом, причем изнутри, и нечто вроде кожаного шлема с подобием пелерины, спускающейся на плечи; на правой руке охотника должна быть латная рукавица, и в этой руке следовало держать нож. С этим ножом он нападает на медведя и, схватившись со зверем врукопашную, почти всегда первым ударом убивает его.

Подробности этой охоты, которые я должен был затвердить, несколько охладили мой пыл: меня уже не слишком тянуло участвовать в ней.

Однако поскольку я сам вызвался, отступать не хотелось, и я приобрел все требуемое: купил одежду, шлем и нож, чтобы в тот же вечер испробовать их, иначе мне грозила опасность запутаться в своем снаряжении.

Я так долго засиделся у Луизы, что к себе вернулся за полночь. И тотчас, напялив костюм, приступил к репетиции: установил на стуле диванный валик и устремился к нему, чтобы нанести удар точно в намеченное место, которое должно было, по моим прикидкам, соответствовать расположению шестого ребра медведя, однако меня внезапно отвлек от этого упражнения странный шум в камине. Я бросился к нему, раскрыл дверцы, которые уже были заперты (в Петербурге камины, как и печи, на ночь запирают), просунул туда голову и заметил что-то, чего не успел рассмотреть: это нечто, спустившись почти до самой каминной доски, слишком быстро выбралось обратно наверх. Я ни минуты не сомневался, что это был вор, который, по всей вероятности, избрал такой способ забраться ко мне, но убедившись, что я еще не сплю, поспешно обратился в бегство. Я несколько раз прокричал «Кто там?» и, так как мне никто не ответил, еще более утвердился в своем предположении. Я с полчаса пробыл настороже, но, не слыша никаких подозрительных шумов, решил, что сбежавший вор не вернется, и, забаррикадировав камин, лег и заснул.

Прошло не более пятнадцати минут, когда я различил сквозь сон чьи-то шаги в коридоре. Впечатление, произведенное неприятной историей с камином, было еще свежо, поэтому я мгновенно проснулся и прислушался. Теперь сомнений не оставалось: там кто-то был, бродил взад-вперед перед дверью моей комнаты, паркет скрипел у него под ногами, хотя он, казалось, старался двигаться как можно осторожнее. Вскоре эти шаги замерли перед моей дверью в колебании: вероятно, кто-то желал убедиться, что я сплю. Я протянул руку к стулу, на который бросил свое барахло, нахлобучил на голову шлем, схватил нож и стал ждать.

После минутного колебания некто взялся за ключ, скрипнул замок, дверь отворилась, и в свете лампы, которую незваный гость оставил в коридоре, я увидел фантастическую фигуру, чье лицо было скрыто под маской. Я подумал, что лучше бы его предупредить, что я его жду; поэтому, когда он направился к камину с наглой уверенностью человека, хорошо знакомого с этой комнатой, я прыгнул, схватил его за горло, повалил и, приставив к груди нож, спросил, кто он и чего ему здесь надо. Но тут, к моему величайшему изумлению, мой противник стал ужасно кричать и звать на помощь. Желая узнать, с кем имею дело, я бросился в коридор, схватил лампу и тут же вернулся. Но вор исчез, словно по волшебству. Я только услышал легкое шуршание в камине. Подбежал, заглянул туда и увидел проворно удаляющиеся подошвы башмаков да края штанин, что свидетельствовало о близком знакомстве их обладателя с каминами данной конструкции. Я остался ни с чем, вконец ошеломленный.

Сосед, услышав адский шум в моей комнате, прибежал ко мне, думая, что меня убивают. Он застал меня стоящим посреди комнаты в ночной рубахе, с лампой в одной руке, с ножом в другой и в шлеме. Уж не сошел ли я с ума? Это было первое, что он подумал.