Испытание Ричарда Феверела - Джордж Мередит

Миссис Дорайя ставила себе целью произвести впечатление и, по возможности, избежать каких бы то ни было споров. Поэтому, как только ей показалось, что слова ее произвели на племянника то действие, которого она от них ожидала, она тут же ушла. В то время как она говорила, Ричард хранил молчание, и если не считать вырвавшихся у него одного или двух возгласов, выслушивал ее с неослабным вниманием. Он призадумался над тем, что услышал. Он любил леди Блендиш, но вместе с тем вовсе не хотел, чтобы она сделалась леди Феверел. Миссис Дорайя с горечью подчеркнула, что пойдут сплетни, и, хоть он и не придал этим ее словам большого значения, он все равно об этом подумал. Он вспомнил о своей матери. Где-то она сейчас? Однако чаще всего мысли его все же возвращали его к отцу, и в нем постепенно начинало пробуждаться нечто похожее на ревность. Он уже примирился с тем, что не увидит отца, сыновние чувства не очень-то напоминали ему последнее время о себе, однако непереносимой была для него мысль, что любовь, которая распространялась на него одного и всю жизнь делала из него кумира, теперь разделится надвое. И какая еще любовь! Любовь такого прекрасного, такого великодушного человека! Если в сердце юноши проснулась ревность, всколыхнув его любовь к отцу, то наряду с этим в нем ожило и другое чувство, более благородное и высокое. Ему припомнились далекие дни; то, как он был своенравен и какую выдержку сумел проявить отец. Он посмотрел на себя и на все свои поступки глазами этого человека. Он решил, что сделает все, что будет в его силах, чтобы только вернуть его прежнее расположение.

Вечером миссис Дорайя узнала от Адриена, что племянник ее решил остаться в городе еще на одну неделю.

— Прекрасно, — с улыбкой сказала она. — К концу недели он станет более терпеливым.

— Вот как! А разве терпение способно породить еще большее терпение? — спросил Адриен. — А я и не знал, что добродетель эта столь плодовита. Вверяю его вам. Через неделю я уже не в силах буду его сдержать. Уверяю вас, дорогая тетя, он уже…

— Благодарю. Ни в каких объяснениях я не нуждаюсь, — прервала его миссис Дорайя.

Когда Ричард увиделся с теткой снова, та сказала ему, что испытывает чувство удовлетворения, ибо получила от дочери полное восторга письмо, в котором говорится о Джоне; однако когда Ричард захотел взглянуть на это письмо и узнать, в каких словах Клара выразила свои чувства, миссис Дорайя предпочла ничего не уточнять и перешла на светскую болтовню.

— Вообще-то говоря, Клара редко приходит в восторг, — заметил Ричард.

— Нет, я имела в виду, что он восторгается ею, — поправила его тетка. — Не уподобляйся своему отцу, мой мальчик.

— Мне бы все-таки хотелось видеть это письмо, — настаивал Ричард.

Миссис Дорайя не предложила его показать.

ГЛАВА XXXVI

Званый обед в Ричмонде[129]

Во время прогулок Ричарда, пеших и верхом, внимание его привлекла молодая дама, ездившая на паре серых лошадей. Она довольно явно старалась проехать мимо него и делала это часто. Она была очень хороша собою. Красота ее бросалась в глаза: иссиня-черные волосы, алые губы и глаза, не боявшиеся встречи со взглядом мужчины. Пышные волосы ее были небрежно откинуты назад и становились еще эффектнее от быстрой езды, когда они развевались по ветру. Она его восхищала. Ему нравилась эта как бы бросающая вызов отвага, и когда он глядел на нее, воображению его рисовался образ женщины решительной и смелой, такой, каких ему почти не доводилось встречать. Вдобавок ему показалось, что она время от времени на него смотрит.

В эту пору он отнюдь не был склонен к тщеславию, иначе бы он непременно проникся уверенностью, что так оно и есть. Однажды его поразило, что она ему слегка поклонилась.

Раз как-то, гуляя вместе с Адриеном по парку, он спросил его, кто эта дама.

— Не знаю, — ответил тот, — может быть, это верховная жрица Пафоса[130].

— Такой вот я представляю себе Беллону, — вскричал Ричард. — Отнюдь не фурией, какою ее изображают, а горячей, бесстрашной, решительной женщиной, как она.

— Беллону? — возразил мудрый юноша. — Не думаю, чтобы у нее были черные волосы. Та была рыжей, не правда ли? Я бы не стал сравнивать ее с Беллоной, хотя нет никаких сомнений в том, что она не меньше жаждет крови, чем та. Ты только посмотри на нее! Можно ведь подумать, что она смакует запахи бойни. Нет, я бы уж скорее сравнил ее с Дианой, вырвавшейся из-под опеки юного Эндимиона и резвящейся на просторе вместе с богами. Можешь быть уверен — они об этом помалкивают, Олимп утаивает эту историю, но не приходится сомневаться, что, расставшись со своим милым пастушком, она там затмила собою Венеру. В это время к ним подошел Брейдер.

— Видали вы миссис Маунт? — спросил он. — Только что здесь проехала.

— Ах, так это миссис Маунт! — вскричал Адриен.

— А кто такая миссис Маунт? — поинтересовался Ричард.

— Сестра госпожи Случайности, мой милый мальчик.

— Вам хотелось бы с ней познакомиться? — протянул достопочтенный Питер.

— Нет, — равнодушно ответил Ричард; миссис Маунт скрылась из виду и перестала быть предметом их разговора.

Юноша посылал отцу смиренные письма.

«Уже пять недель, как я здесь и жду возможности вас увидеть, — писал он. — Я отправил вам три письма, и ни на одно из них не получил ответа. Позвольте же мне еще раз заверить вас, что я искренне хочу вас видеть и прошу вас приехать сюда или разрешить мне приехать самому и броситься к вашим ногам и просить у вас прощения за себя и за нее. Она молит вас об этом столь же горячо, как и я. Я чувствую себя очень несчастным, сэр. Поверьте, я готов сделать все что угодно, лишь бы вернуть ваше уважение ко мне и вашу любовь, которых, на мое горе, я, как видно, лишился. Я останусь здесь еще на неделю и буду надеяться, что получу от вас известие или увижу вас. Я прошу вас, сэр, не доводите меня до безумия. Я согласен сделать все, о чем вы меня попросите».

«Все, о чем я его попрошу!» — проговорил баронет, читая письмо. «Он сделает все, о чем я его попрошу! Он пробудет там еще неделю и предоставит мне этот последний шанс! И, оказывается, это я довожу его до безумия! Он уже начинает взваливать искупление того, что он совершил, мне на плечи».

В действительности, сэр Остин уехал в Уэльс, чтобы от всего устраниться. Прежде чем столкнуться с ударом судьбы, догматик непременно о нем разузнает; так вот, автор «Котомки пилигрима» нашел, что в Лондоне слишком для него душно. Он уехал оттуда, чтобы найти прибежище в горах; там он жил в уединении, общаясь с одною только девственно новой записной книжкой.

В голове у него созревал некий, не определившийся еще окончательно, план, как ему повести себя с сыном. Если бы он разобрался в нем до конца, он увидел бы всю его несообразность. В основе этого плана лежало некое, не вполне еще определившееся решение: сына следует подвергнуть проверке, испытанию.

«Пусть он научится в чем-то себе отказывать. Пусть он какое-то время поживет среди равных себе. Если только он меня любит, он угадает, чего я от него хочу», — вот как он разъяснил свой принцип леди Блендиш.

«Вы пишете о «каком-то времени», — отвечала ему леди Блендиш. — О каком же? Могу ли я назвать ему определенный срок? Ведь как раз эта ужасная неопределенность и доводит его до отчаяния. Только она одна. Прошу вас, выражайтесь яснее».

В ответе своем он вскользь упомянул о дне совершеннолетия Ричарда.

Могла ли леди Блендиш просить Ричарда ждать целый год и жить этот год в разлуке с женой? Она уже о чем-то догадывалась, у нее начинали открываться глаза на ее кумира.

Когда люди сами не знают, чего хотят, им особенно легко удается сбить с толку и обмануть других. В заблуждение была введена не только леди Блендиш; миссис Дорайя, которая проникала в самые сокровенные глубины человеческих душ, с самого детства привыкла угадывать, о чем думает ее брат и никогда при этом не ошибалась, призналась, что на этот раз никак не может понять, каким принципом руководствуется сэр Остин.

— А принцип у него есть, — говорила миссис Дорайя, — он никогда ничего не делает наобум. Но в чем этот принцип состоит, я сейчас уловить не могу. Если бы он написал и распорядился, чтобы сын ждал его возвращения, все стало бы на свои места. Сначала он дает нам возможность поехать и отыскать Ричарда, а вслед за тем оставляет нас всех в затруднительном положении. Не иначе как здесь замешана женщина. Другого объяснения я не вижу.

— Удивительное дело, — вступился Адриен, — до какой степени женщины привыкли гордиться своим полом! Так вот знайте, дорогая тетушка, что послезавтра я вверяю моего подопечного вашим заботам. Ни часу дольше я с ним не могу оставаться. Мне пришлось окручивать его всякими лживыми измышлениями до тех пор, пока моя изобретательность не истощилась. Я прошу отнести их за счет распорядителя наших поступков, но коль скоро поток их иссякает, я бессилен что-либо сделать. Последняя ложь, которую он от меня слышал, гласила, что отец просит приготовить для него выходящую на юго-запад спальню к ближайшему вторнику. «Ну хорошо, — отвечает наш мальчик, — я подожду до вторника». Я видел, какого неимоверного напряжения ему стоило на это решиться, и боюсь, что никакая сила не сможет заставить его ждать дольше.